Безумно жаль, я не стал поэтом. До сих пор ни одного стиха не вырвалось из пера моего творческого гения. Ни одна мысль не структурировалась, поддавшись чувственному конструктору - поэзии. Ни одна идея не облачилась в шелковые доспехи призрачной девы-поэзии. Да, поэзия осталась для моего гнусного гностическо-рационалистического ума лишь призраком девы, для меня вечно девственной, ибо я не опорочил её насилием своего варварского ума, темперамент которого меня вводит в краску и по сей день, когда я, казалось бы, свыкся с его ментальной сексуальностью. Навеки я осужден быть жертвой суровой матери-прозы. Я не говорю, что питаю ненависть и яростно протестую против великой матери, но я заключаю с уверенностью о своей усталости, ибо плечи мои, обреченные нести на себе лингвистическую тяжесть, сплетающуюся с концептуальной, еще не так натренированы, как у пожилого гностика; слишком рано я получил свой гностический титул, пневматик во мне только потянулся к гнозису, когда силы гностические определили судьбу мою. Я устал от лингвистического безумия прозаика, оно далеко от творчества, оно ближе к эпигонству, к жалкому копированию и эмуляции чужих концептов. Деятельность прозаика не творческая, и потому ограничена сводами и стенами гнозиса предков. Я привык быть вами, предки, с широко закрытыми глазами следовать вашим заветам, но, наконец, усталость моя пробудила мистическое ощущение скорого появления чистого творческого я - поэзии. Возможно, это смерть поет стихами во мне и призывает к себе, не раз уже я слушал её песни, сладко зовущие к вечному творчеству, благо, что-то всегда останавливало, интуиция гнозиса оберегала. Усталость от прозы и гностическое бессилие усиливают во мне предчувствие поэтического откровения. Становится невыносимо. Когда-нибудь воля моя пошатнется, и я отдамся сладкой песне, что столь приятно раздражает слух музыкой поэзии.

Я в мучительном ожидании: какую жертву от меня потребует новое дыхание творчества? Готов ли я расстаться с прежними сводами и стенами моей концептуальной обители, отдам ли по зову творчества прежнее величие мудрости, дабы обогатить себя легкостью эпикурейской музы - поэзии? Не знаю, хватит ли сил бороться с гностическим злом, с его отрицанием души. Дух возмущается, дух свирепствует! Хватит ли сил на сражение с собственным гнозисом, победит ли и возродиться ли чувственность в этом сражении? Сомневаюсь - значит, еще не готов. Покуда плен не покинет меня, я не покину плен. Покуда проза не истощится на кончике моего пера, не отыскав вдохновения у обессилившего гностика, поэзия не станет невидимыми чернилами писать историю моего экстатического творчества…