Эфемерные всплески музыкального безумия разносятся по комнате, отражаясь в пыльных стеклах-книгах. Лакированная виолончель носится по полкам шкафа старого ворчливого ретрограда. Того самого, что предал древний дворянский род ради идеи великого перерождения и новейшего становления. Она его простит, она ведь моя лакированная кривая виолончель, сияющая слезами Офелии и ядом Гекаты. Она простит хулителя печально склонившихся голов тринадцати мертвецов в офицерской форме царской гвардии. Виолончель вытерпит винтовочную пулю и лютый петербургский мороз за них, разрывая бездну муки своим плачем adagio, пробуждая Сатану во тьме. Она убережет от позора, она скроет тела под густыми хлопьями серо-зеленого снега, воззвав к небесам пронизывающими струнами хаоса рождения трагедии из духа музыки alegro con brio, и небо разверзнется повинуясь. Она будет удерживать Демиурга в их голубых жилах, не скоро прекрасные тела превратятся в прах. Лед приостановит тление, умирание чистой плоти. Моя Языческая Богиня музыки вознесет души братьев моих к алтарю Отца, возвратив блудных сыновей, что так долго плутали в лабиринтах греха. Омоет пороки moderato и cadenza, и соединит с мистерией Трех. Отпустит с нежным языческим поцелуем scherzo.

Почти все братья и сестры там, в Его идеальном творении - Логосе, скоро и мы удалимся к ним, скоро и мы окунемся в благодать Его, уготованную святостью горя -очищения. Время настанет. Время придет Спасителем, обещание выполняющим пред рабами-детьми.

Виолончель всё поет святостью слов Теурга, мудростью уст Христовых. Тоскует любовной печалью и ждет. Ждет пришествия. Ждет избавления. Ждет конца ratio и начала Logos. Ждет братьев и сестер своих, с которыми рассталась ради царствия божественной истины и откровения.

Только я придерживаю смычок на моей виолончели. Она устанет петь псалмы Ему. Она усомнится и падет к ногам моим в исступлении. Она слишком она, она слишком женщина. Даже руки мои порой не владеют ей всецело, она не здесь и не сейчас. Она уже погрузилась в мистерию. Но нет, нет, мы ещё не в праве отдаться абсолютному духу мировой воли, ещё утяжеляет плечи первородное зло, искупления которого ещё не свершилось.

Верую, уже люблю поистине христианской любовью, уже вознесся храм природы и человека в глазах моих, уже пути Твои – исповедь, уже я – Ты. Покорно ожидаю в некрополе теофанию, явление Твое уверовавшему. В руках моих потрепанный смычок, но я не играю боле. Теперь воплощение гения музыки изливается и насыщает мировую душу без моей руки, без смычка. Она играет для Тебя одного, она ныне свободна, песнь льется из существа её. Меня же там нет. Я не научился петь, но я научился страдать. Боже, прими и это.