Горяйнов С.А. ХРОНОТОПЫ ФИЛОСОФСКОЙ МЫСЛИ (из "Тропо-логики" 2001 г.)

Как писал Л. Фейербах в своих «Основных положениях философии будущего» (1843): «Пространство и время – не простые формы явлений; они – коренные условия, разумные формы, законы как бытия, так и мышления» (Фейербах Л. Избранные философские произведения. Т.1. Госполитиздат. 1955. С.192).

Субъект-перипатетик использует карты. Прочитка «Книги мира» требует иного стиля мышления – стиля «картографического мышления», субъект-перипатетик пользуется языком карт – «легендами». Философ Ландшафта создает легенды «Книги мира», он создает повествования о путешествиях по разнообразию мозаик пространств Ландшафта. Деррида ошибается, первоначальным было не «письмо», а «карта». Картографический рисунок, позволяющий первобытному человеку ориентироваться в ойкумене культурного Ландшафта, появился задолго до появления письма. К слову сказать, разработка семиотики и эпистемологии «картографического мышления», которое пока в XX веке исследовали лишь теоретики географии (в частности, М. Эккерт, Э. Имгоф, У Фрейтаг, а в СССР Н.Н. Баранский, А. М. Берлянт, К.А. Салищев и А. Ф. Асланикашвили) – это насущная задача современной философии, здесь она может также использовать исследования как в области современной математической топологии, так и исследования в областях искусства: по теории перспективы, исследования в области изобразительного искусства, архитектуры, балета и т.п. «Карта – как бы второй язык геометрии. И география, и геометрия одинаково имеют дело с пространством, но пространственные представления географии, в отличие от геометрических, строго конкретные и индивидуальные, и потому заменить карту текстом несравненно труднее, чем заменить текстом чертеж» (Баранский Н.Н., Преображенский А.И. Экономическая картография. М. 1962. С.8).

Субъект-перипатетик – «объективист», он согласен с мнением выдающегося отечественного географа Н. Баранского, который писал следующее: «Карта несравненно более определенная и точная вещь, чем человеческая речь, устная или письменная. На топографической карте определенной проекции и масштаба и точки, и линии, и ареалы могут иметь одно строго определенное положение и размеры, притом карта не терпит «белых мест», тогда как речь устная или письменная не обладает средствами для точной передачи направлений, очертаний, пространственных сочетаний, но зато более гибка и «либеральна» и, если потребуется, может прыгать с места на место, почти как блоха» (Баранский Н.Н. Избранные труды. Научные принципы географии. М. 1980. С.54-55).

Сами языки выстроены по логике путешествия. Для статичных структур язык мутирует в силлогизмы, доказательства и теоремы, слово в понятие. Ландшафтная парадигма действует на базе образных систем: 1) математика, 2) поэзия, 3) повествование.

1. ОБРАЗНАЯ ЯСНОСТЬ

Его мысль математически-топологична. В античной традиции философствования мы имеем замечательный документ, с которого можно вести начало документально оформленного понимания сути ландшафтного мышления – это «Тимей» Платона. Этот текст, как известно, не является оригинальным, это творчески переработанная Платоном «калька» с несохранившихся произведений пифагорейцев. Здесь Платон отходит от негативного отношения к миру «изменчивого и непостоянного», а, следуя исходной традиции ландшафтного «онтологизма» досократиков в поздний период своего творчества, обращает внимание на гармонические составляющие Космоса, выявляя в бытии порождающие модели (парадигмы), выявляя пропорциональные соотношения между ландшафтными стихиями – огнем, воздухом, водой и землей. Но в этом диалоге есть самое привлекательное для Философии Ландшафта – это как раз то, что вызывает недоумение у многих. Это утверждение Платона о том, что мир состоит не из смесей или взаимодействий ландшафтных стихий, не из атомов или гомеометрий, - а из треугольников, которые в различных комбинациях порождают эти стихии: земля – куб, огонь – пирамида и т. д. Но эта идея в своей идей¬ной основе как нельзя органично ложится на принципы геолого-географической ландшафтной парадигмы – мир состоит из разнообразных ландшафтов, их элементарных элементов, которые можно описать, исходя из топологических математических форм, применяя для описания их, как идеальные парадигмы, – шестиугольники, пирамиды (горы-периферии) и т.д. Вся наивность Платона состояла не в том, что он применил эту методологию неправильно, а в том, что он просто не мог её применить тогда правильно, - ибо создание теории графов, которая в состоянии адекватно описать взаимодействия ландшафтных стихий, относится к XX веку, а создание фрактальной геометрии – наиболее полноценной формы описания ландшафтных стихий, вообще относится в последним двум десятилетиям XX века. Относительно фрактальной геометрии, мне кажется, можно сказать, что она станет базовой в новой математике XXI века, которая будет двигаться в рамках геолого-географической ландшафтной парадигмы науки XXI века. При этом он сочетает разум и эмоцию в единое целое; потому он, с одной стороны, реалист, - а, с другой, романтик. Для него приемлемы и математико-рациональные системы описания мира, и художественно-поэтические, и ценностно-этические. Мысль субъекта-перипатетика – это оперирование пространственно-ландшафтными «эйдосами - хорами». Субъект-перипатетик мыслит регионами и территориями.

Он мыслит древесными иерархиями и горными комплексами, равнинами, пещерами. Он мыслит мозаиками луговых многообразий - «ризом», используя эти образы в эпистемологическом режиме мысле-образа.

Хорологический мысле-образ – это анаморфизм. Посредством анаморфизмов осуществляется хорологическое мышление. Анаморфизм – это образ, сформированный на базе тех или иных метрик существенных признаков и рассмотрения их расположенностей в ландшафте. Этот анаморфический образ есть «мысленный рисунок» Дж. Локка (Опыты.. Кн. II. Гл.29).

Если, к примеру, физические свойства ландшафта формируют физическую карту, основанную на физических параметрах: физическом пространстве и времени; то социальные свойства ландшафта формируют кардинально иную картину, основанную на социальных параметрах, на базе социального пространства и времени взаимодействий, на базе интенсивностей и форм этого социального взаимодействия. В результате получается совершенно иная картина, которая имеет совершенно отличный от физической карты образ ландшафта. Это видно на элементарном примере отличия физико-географических карт и социально-политических карт. Но в социально-политических картах сохраняется еще физическое измерение расстояний, когда же мы изменим социально-политическую карту, исходя из степени интенсивностей и скорости социальных взаимодействий, то получится еще и измененная в пространственно-временном отношении карта со своими «горами» и «равнинами» населенности, социальной организованности и конфликтности между теми или иными социально-политическим регионами и т.д. Этот анаморфизм не новейшее изобретение. Таким анаморфизмом обладали средневековые карты, построенные в масштабе религиозной ментальности: центром их был Иерусалим, в них существовали «греховные» области, координатная сетка состояла из путей и направлений паломничества, расстояния измерялись на физическими масштабами, а степенью легкости и быстроты достижения того или иного пункта.

2. ПОЭТИЧЕСКИЕ ТРОПЫ

1) Мысль субъекта –перипатетика личностно выражена. Философ Ландшафта – это Личность. Он «говорит-пишет», создавая субъективные личностно выраженные «мысли-образы» и «легенды». Он – «культурный герой»; он «скачет – летает», как «Пегас», по культурному Ландшафту; он беспокоит «массовидность» его бытия, как «Овод- Сократ». 2) Мысль субъекта-периптетика поэтична. Философ Ландшафта –«романтик». Он мыслит образно поэтически, это органично сочетается с математическим типом мысли субъекта-перипатетика, так же органично как у пифагорейцев и Платона. Для многих ландшафтно мыслящий философ кажется «слишком простым» и «популярным». Но в этой «простоте» и заключена суть философии, ибо она должна вносить ясность. И в этой «популярности» – её функция, ибо она должна прояснять многообразие знания не «богам», а людям. Вообще реальное многообразие естественного мира требует описания таким же естественным языком, и только так можно схватить реальность «с поличным». Искусственные же языки созданы лишь для того, чтобы посредством упрощения мира достигнуть максимальной точности объяснения отдельных сторон действительности, -это нужно, как правило, для решения определенных практических задач, но для создания единой мировоззренческой картины мира наиболее приемлем именно естественный язык. Со времен схоластов и немецких новоевропейских философов в философии пошла губительная для самой философии «мода» на употребление смутного и неясного «наукообразного» языка. Это было связано с тем, что схоласты таким способом стремились обосновать логикой религиозные догматы; и с тем, что в Новое время немецкие философы стремились сделать философию наукой. Философ Ландшафта, который беспокоится о будущем философии, является «смертельным» врагом такого рода философии, ибо философия не теология и не наука, она Философия.

3. УВЛЕКАТЕЛЬНЫЕ РАССКАЗЫ

Пора перестраивать философский язык в режим повествования. Это до такой степени важно для судьбы Философии будущего, что можно пойти по радикальному пути «новых философов» XVII века, которые в стремлении к восстановлению живого языка философствования, пошли на потерю некоторого объема позитивного содержания схоластической философии. Потому лозунг философа Ландшафта: «Забыть Хайдеггера!». Забыть также и Гегеля, в такой же степени, как был забыт в свое время Хр. Вольф. Только так может философия получить дальнейший толчок в своем развитии, в противном случае, это схоластическо–мистическое комментаторское философствование - этот философский СПИД, грозит ей самоуничтожением. Современная философия должна быть философским романом. Как писал еще ландшафтно мыслящий Фр. Шлегель: «Романы – сократовские диалоги нашего времени. в этой свободной форме жизненная мудрость нашла прибежище от школьной мудрости» (Шлегель Ф. Эстетика. Философия. Критика. Т.1. М. 1983. С.281). Спустя полтора века ему вторит другой ландшафтно мыслящий философ – Ж. Делёз: «Философская книга должна быть, с одной стороны, особым видом детективного романа, а с другой – родом научной фантастики» (Делёз Ж. Различие и повторение. СПб. 1998. С.10).

Это не значит, что она должна быть сумбурной эссеистикой, во что сваливались часто и Фр. Шлегель, и Ж. Делёз. Ибо философия – это не искусство. Философия - это интеллектуальный роман «Мысли», а потому в нем есть строгая логика, математические выкладки, факты научных исследований, исторические свидетельства. Это роман жестко реалистический, который при помощи мысли архивирует в сериях философских концептов реальную ситуацию в культурном Ландшафте.