[Старый текст. Несколько наивный. Пока нет желания его перерабатывать]
1) Наводящие соображения.
Сказать, что любое действие, совершаемое человеком, делается им исключительно из корыстных побуждений, значит отрицать возможность бескорыстного действия как такового. В этом случае теряет смысл сама оппозиция корыстное-бескорыстное. Оно бы и ладно, но дело в том, что оппозиция эта не случайна. Она так или иначе знакома каждому. Она лежит в фундаменте человеческой культуры, наряду с такими оппозициями, как добро - зло, истина - ложь, красота - уродство.
2) Реальность.
В реальном человеческом действии мотивации перемешаны. Практически в любом поступке есть элемент корысти и элемент бескорыстности. Человек движим одновременно большим количеством побуждений. Таким образом, речь идет не о том, чтобы найти и предъявить чисто бескорыстное действие, а в том, чтобы среди прочих мотиваций вычленить бескорыстное побуждение.
3) Мотивация другого человека. Доверие.
Когда мы задаемся вопросом, почему некоторый субъект совершил некоторое действие, мы должны отдавать себе отчет, что любое наше объяснение будет лишь интерпретацией. Нам не дано знать мотивацию другого человека. Утверждать, что человек поступил так из корыстных соображений, равно как и утверждать его бескорыстность, было бы не обосновано. Мы можем предпологать, но наши предположения не подлежат проверке. Есть лишь косвенные улики последующих действий. Но они никогда не дают нам права утверждать одназначно, как все было на самом деле.
Таким образом, здесь открывается простор для веры. Мы можем верить в корыстность человеческих побуждений, а можем верить в бескорыстность. Есть две крайности: тотальное недоверие (истолкование всякого человеческого поступка, как эгоистического) и доверие всем и вся. Обе позиции сомнительны, но вторая по крайней мере выражает принцип презумпции невиновности. Моя личная позиция основывается на интуитивном чувстве другого человека. Кому-то я верю, кому-то нет. И уж, во всяком случае, я верю в бескорыстность своих друзей, так как в противном случае я бы своими же руками эту дружбу обесценил.
4) Мотивация моего действия. Рефлексия.
Когда речь заходит о мотивации собственного действия, то прежде всего следует ответить для себя на вопрос, а может ли в принципе человек знать, почему он поступил так, а не иначе. Факт заключается в том, что мы как правило мотивацию не знаем. Однако, это не отменяет принципиальной возможности знать свою мотивацию.
Итак, если мы отвечаем на вопрос о возможности подобного знания отрицательно (вводя, например, некоторое подсознание), то мы возвращаемя к пункту 3. Повторяем то, что там сказано и приходим к тому, что человек может либо доверять себе, либо нет. В этом случае, лично я предпочитаю себе верить.
Если же мы отвечаем на вопрос о возможности знания своей мотивации положительно, то перед человеком стоит задача пробиться к этому знанию, пробиться к самому себе. Препятствием на этом пути служит награмождение интерпретаций, то, что человек совершая некоторое действие, уже смотрит на себя со стороны, а не изнутри. Это своего рода профессиональная болезнь психолога, и, вообще, любого мыслящего человека. Так сказать, издержки. Мы настолько привыкли ко всему подходить опосредовано, что непосредственность нам дается с трудом.
5) Моральное удовлетворение.
Что мы подразумеваем под корыстным действием? Это действие с целью что-то получить. Факт, что мы часто совершаем действия, не расчитывая при этом получить что-то от других (даже благодарность). Эгоистическая интерпретация в этом случае говорит, что мы делаем это с целью получить моральное удовлетворение. Здесь возникает парадокс. От кого я получаю это моральное удовлетворение? Явно не от других. Значит от самого себя. Но как я могу получить что-то от самого себя? Допустим, я помогаю другому человеку. Несомненно, что раз я это делаю, то я это делаю в некотором смысле "для себя". Для меня важно поступить так, а не иначе, чтобы "чувствовать себя хорошо". Однако, это совершенно не значит, что если бы мне от этого не было хорошо, то мне был бы безразличен другой человек. Мотивации переплетаются. В той или иной ситуации у того или иного человека что-то может выступить на первый план.
6) Моральное и материальное.
Даже если принять, что человек делая что-то, всегда делает это больше для себя, чем для других, то есть огромное различие между получением морального удовлетворения и получением материальной выгоды. То есть, даже если отбросить все предыдущие рассуждения, то все равно останется возможность утверждать существование бескорыстности "в слабом смысле" (как говорят математики). С полученной материальной выгодой можно что-то сделать, ее можно использовать, ее можно приумножить. Моральным удовлетворением можно только "наслаждаться". Таким образом, я называю человека бескорыстным в слабом смысле, если он предпочитает моральное удовлетворение материальной выгоде.
Послесловие
1) Дар, обмен и долг.
Представление о том, что человек делает все в лучшем случае для морального удовлетворения приводит к печальным казусам. Так, одна моя знакомая говорила, что не чувствует себя обязанной чем-то в отношении своих родителей, так как они ростили, воспитывали, обеспечивали, и любили ее для себя. Это, мол, было нужно в первую очередь им самим. Поэтому она им ничего не должна, они свое получили. Такую позицию я считаю моральным уродством.
Родители, действительно, заботились о ней не из расчета, что она потом будет заботится о них, а просто потому, что они ее любили. Они принесли свою жизнь ей в дар, не с целью ее в чем-то обязать. Тем более это такой дар, за который не расплатиться. Однако, любой дар, помимо воли дарящего, обязывает. Это своего рода анти-экономика. Экономика основана на взаимовыгодном обмене: я тебе что-то даю, лишь при условии, что и ты мне что-то дашь, мы обо всем предварительно договорились и все в итоге довольны, никто ничего никому не должен, ситуация симметрична. С даром иначе: дарящий не требует ничего взамен, а тот, кого одарили не просит о даре. Ситуация асимметрична. Тот, кого одарили, в долгу. И этот долг всегда неоплатный. Даже если отдариться чем-то эквивалетным в материальном смысле, то все равно асимметрия останется, так как кто-то был первым. Наше современное общество насквозь пропитано идеологией обмена. Современный человек предпочитает обмен дару, так как обмен комфортнее. Он сохраняет иллюзию независимости, а современный человек так дорожит подобными иллюзиями, в числе которых также иллюзия обладания. Результат подобной фатальной стратегии - тотальная разобщенность людей, ибо обмен, в отличии от дара, не связывает людей. Каждый сам по себе.
2) Любовь, как ни к чему не обязывающий дар.
Любовь дарят. Любовью не обмениваются. Когда человек любит, он, конечно, ждет взаимности. Но отсутствие взаимности не устраняет любовь.
Но это совершенно особый вид дара.
Если я кому-то подарю автомобиль, то он в ответ в принципе может подарить мне такой же и попытаться свести все к обмену. Это в его власти. Когда нам дарят любовь, то не от нас зависит, сможем мы ответить тем же или нет. Мы одновременно в долгу и ничего не должны. Любовь не дает любящему никаких прав, никакой власти над любимым. Поэтому любовь - это самый бескорыстный дар. И взаимная любовь - это взаимное бескорыстное дарение, а не обмен.
Комментарии
разве может любовь быть без страсти?
А страсть, это дар, или анти-дар, или в ней "спрятана" корысть?
Красиво написано.
Вся идея отсутствия бескорысности рождается от вопроса беспощядного человека самому себе: "А почему я это делаю?".
Ответ на этот вопрос порождает страх, боязнь окружающих и теорию "Отсутствия бескорысности". Я люблю чтобы почуствовать любовь, я люблю чтобы быть любимим, я даю в долг чтобы потом дали мне, я верю чтобы было к кому обратиться в минуту слабости, я соблюдаю закон чтобы другие его тоже соблюдели, я не убиваю чтобы не убили меня и т.д. и т.п. Основная черта во всех этих ответах буква "Я". Многи считают, что именно эта буква порождает всю теорию, с ними сложно спорить, т.к. этот спор основан на другой отдельной теории. (тут было ещё много букв, но я решил их попреберечь)
Посмотрите на интересные результаты, полученные швейцарцами - они сильно изменили мое понимание природы образования общества из людей.
1. Мы замкнуты в сфере своей субъективности, которая является с моральной точки зрения сферой нашего эгоизма. Действительно, все, что мы можем знать и на что можем надеяться - это мы сами. Мы сами являемся условием и волей во всяком истолковании, во всяком понимании и принимании. Собственно, эгоизм как он мыслится философски есть не что иное как оставаться себе равным, оставаться субъектом, который исходит из своей тождественности себе (Левинас). И из этой, предданной сферы субъективности вынуждены как-то пробиваться к миру, к Другому. По сути, мы всякий раз знаем Другого через себя - как себя и Себя как другого. Для нас и Я, и Другой есть различные спобобы быть одним и тем же - субъектом. Из этого соотношения равноправных субъектов, которое мы выстраиваем в своем сознании, и возникает мораль, нравственность и законы.
2. Я отнесен к Другому не случайным образом, как если бы мое отношение к Другому возникало всякий раз, как только я им затронут. Другой есть часть меня, есть часть структуры моего сознания. Другой есть место, в которое может вступить всякий субъект, в том числе и Абсолютный. Именно поэтому принято Другой как место обозначать с заглавной буквы.
3. По сути события моральности и нравственности происходят внутри нашего сознания, поскольку мое отношение с Другим для меня первичнее столкновения с реальным субъектом. Дело происходит так, что мое отношение с реальным субъектом выстраивается по модели моего отношения с Другим. Иначе говоря, нравственность и моральность есть дело всеобщности мышления, а не конкретности отношения.
4. Об этом Кант говорил, что моральный принцип может быть только формальным. Иначе говоря, Кант пытается фиксировать структуру Другого как определенный принцип, который регулирует мое отношение с ним. Кто бы не выступил для меня в качестве Другого, мое отношение к нему заранее определено - на основе формального принципа, формального отношения.
5. Но мораль, по смыслу самого феномена, должна отражать незаинтересованность и бескорысность отношения к Другому. А это уже содержание! Кант отсюда делает интересный переход, утверждая, что незаинтересованность и бескорыстие - это и есть "всеобщность и необходимость" морали, его априорность, неэмпиричность, ведь заинтересованность - это подвластность чувству (мышление как форма всегда нейтрально). Но это отрицание чувства, не есть отрицание единичности вообще, а скорее некое удержание самого чувства в определенных рамках - в рамках морального чувства, скажем морального удовлетворения, совести, долга. При этом собственно чувство остается, но отрицается его активность, нацеленность на результат, его корысть.
6. Не обсуждая вопрос о возможности бескорысных поступков, возникает проблема - как возможно увязать требования формальности (фактически всеобщности) позиции Другого с содержательностью (бескорыстием) его отношения? Единственным образом - сделать целью чувства самого Другого, например, в любви и уважении к нему. Кант здесь соглашается с Руссо - чтобы быть нравственным, действие должно делать человека целью, а не средством для достижения других целей. Таким путем, даже заинтересованные поступки, т.е. поступки, движимые некоторыми целями при определенном истолковании могут быть бескорысными.
7. Но Кантовская видимость выхода за рамки своей субъективности, т.е. в моральном смысле - за рамки своего эгоизма точно такая же как в метафизике, где Кант только по видимости описывает процесс познания. Точно так же как вещи в себе остаются непознаваемыми, мы в формальной этике остаемся в рамках своего эгоизма и выйти к реальному другому не можем. Если следовать интенции Канта, то можно сказать, что нравственность и мораль невозможна, ибо невозможны незаинтересованные формальные поступки. Тем самым, что я вообще поступаю следуя принципу морали уже налицо заинтересованность, но уже корысть. И мы опять вместе с Кантом остаемся в сфере субъективности, из которой нам не удается выйти.
7. Еще одна проблема. Действительно, можно согласиться с Кантом и в том отношении, что всякий поступок должен оцениваться исходя не из его фактического результата, а из его намерения. Елси намерения были моральные, то поступок должен считаться моральным, если намерения были неморальные, скажем, заинтересованные в прибыли, выигрыше, значит и поступок не является моральным. Минуем разговор о том, можем мы или нет оценить свои намерения и намерения Другого. Допустим, что все прозрачно - мы ясно можем знать свои намерения и тем самым оценивать их моральность и более того, также знать намерения других. Но в таком мире переход моральность и неморальность находятся рядоположно и переход от одного к другому совершается для самого сознания. Иначе говоря, сознание знает когда оно морально, а когда нет - но это значит оно сознательно идет на лицемерие. Делая некоторую полезность для Другого оно заранее знает, что это оно делает из корысти, выгоды, а в следующий раз также ясно сознает, что наслаждается своим бескорыстием. Здесь наблюдается противоречие. Как одно и то же сознание мотивируется к разнородному? Опять на горизонте маячит призрак корысти - моральное удовлетворение от "бескорыстных" поступков!
8. Как же все-таки решается вопрос о возможности бескорыстия? Его решение находится рядом с решением того, как же мы вообще можем выходить из своей сферы субъективности и познавать. Это вопрос о том, как мы открываемся миру. Как кажется, дилемма корысть и бескорыстие - это ложные силки, в которые мы попадаем пытаясь решить старую проблему. Не существует моральных феноменов, есть только моральное истолкование феноменов (Ницше). Это не означает, что мораль и нравственность окончательно повержены, скорее речь идет о том, что в стихии жизни мы не знаем, что является корыстным, что бескорыстным - мы всегда запутаны в этих определениях, не можем быть в них определены. Но несмотря на постоянную заинтересованность, замкнутую в нашу субъективность, мы как-то можем пробиваться сквозь нее совершая, наши акты воли по направлению к другому (с прописной буквы, т.е. к конкректному другому). Эти свободные акты по направлению к другому как цели и есть то, что можно назвать нравственностью.