/продолжение размышлений о тождестве бытия и мышления/
Итак, сказано: мышление тождественно бытию. Ибо всякое различие бытия и мышления есть различие в мышлении, внутри мышления. И пусть нас не вводит в заблуждение все историческое многообразие различий: непосредственное/опосредованное, по факту/по праву, имманетное/трансцендентное и т.д и т.п. Непосредственное, как понятие непосредственного, уже опосредовано. Фактичность фактична по праву. Имманентность имманентности состоит в ее трансцендентности трансцендентному. Бытие, как мыслимое бытие, уже тождественно мышлению. Именно поэтому о "немыслимом" говорить не следует. Парменид учит нас: говори о том, что есть, не говори о том, чего нет. "Немыслимого" нет, оно - ничто. (Я беру "немыслимое" в кавычки, чтобы не превратить в понятие и чтобы не попасться все в ту же ловушку. Всю проблематичность подобного начинания я обсужу в конце).
"Немыслимого" нет, ибо именно мысль во всей ее широте взяла на себя полномочия определять то, что есть. И всякое "немыслимое" по необходимости выпадает из определения. Когда я говорю "мысль во всей ее широте", я подразумеваю не конкретную историческую мысль, как систему понятий и различий, как метод и проблематику, но потенцию бесконечного развертывания мышления. Иными словами, критика конкретного исторического мышления всегда идет не против мышления как такового, но за более широкое, лучшее мышление. Мы критикуем рассудок с позиций разума, мы критикуем разум с позиций некоторого "большего" разума и т.д. Здесь уместна метафора власти: всякая революция приводит лишь к перераспределению власти, а сам принцып власти остается нетронутым. Ланцелот, убив Дракона, сам становится Драконом.
Впору спросить, а что вообще является двигателем революций, и тем самым приводит к развертыванию мышления? Ответ: "немыслимое". "Немыслимое", представ как "пока еще немыслимое", толкает мышление вперед. "Пока еще немыслимое" представляет собой горизонт мышления. По мере развертывания мышления (стремления к "пока еще немыслимому") горизонт отодвигается. Однако, именно эта подмена "немыслимого" на "пока еще немыслимое" и есть принцип власти мышления. То, что толкает мышление вперед, есть своего рода романтика. Стремятся к "самим вещам", а получают в итоге очередной набор конструктов.
Ситуация такова, что у нас нет другого пути, кроме мышления. Конечно, можно впасть в молчание непосредственности, но оно нас не устраивает. Еще раз: у нас нет иного пути, кроме мышления, но путь мышления не приводит нас туда, куда мы хотим прийти. В этом состоит невыносимость тотальности мышления. "Немыслимого" - нет, и все же оно "есть" как некий призрак, как фантомная боль. Эти призраки населяют тотальность мышления в огромном количестве, и их становится все больше по мере развертывания мышления. Призрак - это форма бытия того, чего больше нет. Всякое "пока еще немыслимое", будучи осмыслено, "распадается" на мыслимое и призрак "немыслимого".
Итак, я хочу поговорить о мышлении (мышление ли это?), которое говорит с призраками. Повторим: никакой мистики, никаких медиумов - мышление не может говорить с призраками, оставаясь мышлением. Единственный способ вступить в контакт с призраками - стать призраком самому. А это значит пойти на смерть. О мышлении, идущем на смерть как мышление, я и буду говорить. В десятый раз все та же оговорка: из мира призраков не возвращаются, никакой романтики. Мышление не вернется оттуда, приненя с собой некое знание, некую добычу. Когда мышление идет на встречу "пока еще немыслимому", то есть прирученной диалектической негативности, оно возвращается с победой и с трофеями. Оно возвращается иным, но всегда возвращается. Более того, оно всегда уже знает, что вернется, то есть никогда не идет на настоящий риск. И напротив, мышление, идущее на встречу "немыслимому как таковому", абсолютной негативности, чистому ничто, идет на верную смерть. Во имя чего? Во имя того, чего нет. Сказано: мышление идет на смерть - это значит оно перестает быть мышлением, не став ни каким-то лучшим, ни каким-то новым мышлением. Никакой романтики, никакого сверхмышления - лишь самопожертвование мышления во имя "немыслимого".
Как? Как это происходит? Что способно взорвать мышление изнутри?
Мышление идет на смерть став метафорой. Напомним: в мышлении бытие равно определенности. Это значит мышление мыслит тождественное самому себе. Понятие есть то, что оно есть. А как обстоит дело с метафорой? Метафора - есть перенос одного на другое. Метафора как метафора, метафора воспринятая так, как она должна быть воспринята, не тождественна сама себе. И в этом ее тревожность. И напротив, понятая метафора, метафора, переставшая быть метафорой и ставшая понятием, теряет свой тревожный характер. Взорвать мышление изнутри значит не просто ввести в мышление инъекцию метафоры, но и удерживать метафору как метафору. Удерживая метафору как метафору, мы сохраняем тревогу, как знак присутствия, как след "немыслимого". В этом суть поэзии. Мышление всегда забвение "немыслимого". Поэзия, пока она поэзия, - память о "немыслимом". Как говорил Хайдеггер: "мыслить - значит следить как бытие ускользает от нас". "Мыслить" в его речи следует понимать наоборот, как "переставать мыслить". И когда он на протяжении 400 страниц в "Что такое мышление?" повторяет как заклинание - "мы еще не мыслим", это значит - "мы все еще мыслим".
Итак, удерживать метафору как метафору. Именно в этом ключе следует понимать мысль Жоржа Батая и Жака Деррида. Мышление идущее на смерть - это все еще мышление, но мышление при смерти. Это отличает его от немышления. Немышление - это то, что никогда и не было мышлением. Мышление идущее на смерть - это самая последняя, самая радикальня попытка мышления пробиться к "немыслимому", пусть даже ценой собственной жизни. Последняя попытка, к которой мышление прибегает после всего, когда уже развернуты все его бесконечные потенции. Именно поэтому - постмодерн. После всего - значит не сейчас и никогда в истории, но "после истории". Никогда, а значит всегда уже. Понять смысл тождества бытия и мышления значит понять, каким будет последний жест мышления, понять уже сейчас. И сейчас же осуществить.
Так я понимаю названных мыслителей (или уже не мыслителей).
Добавлю в завершение, что и мой текст движется от метафоры к метафоре. Спросите меня, что значит "немыслимое", и я вам никогда не смогу ответить. Ибо о подобных вещах и нельзя говорить иначе. В этом и состоит проблематичность начинания, которую я обещал разъяснить в начале. Поэтому, если вы меня как-то поняли, значит вы меня не поняли. Но если вы почуствовали тревогу, значит мне удалось то, к чему я стремился. Прощайте.
1. Мартин Хайдеггер. Что такое мышление?
2. Жорж Батай. Внутренний опыт.
3. Жак Деррида. Письмо и различие.
4. Теодор Адорно. Негативная диалектика.
5. Жиль Делез/Феликс Гваттари. Что такое философия?
6. Винсент Декомб. Современная французская философия.
Комментарии
Dixi, Actuspurus
1. Написано вздорово, с грустью в словах и отвагой в речах. :) Вот это и называется философией - когда общее дело мысли становится индивидуальной судьбой, вызовом самому себе, трагедией. :) Смягчая общий бравурный тон, слегка прикрываясь от слишком слепящего напора серьезности, позвольте и мне сказать Вам веселую правду.
2. Мышление не хочет смириться с своей судьбой, тяготится своим одиночеством - для него нет Другого. Оно хотело бы перекинуться словцом с призраком по имени Немыслимое, но для этого у него не хватает слов. А если вдруг Мышление отваживается броситься в пучину "иного", то всегда на поверку оказывается, что оно всегда остается с самим собой.
3. Мышление по сути не приемлет ничего Другого. Оно эгоистично, деспотично как может быть эгоистичным и деспотичным человек, видящий в Других всегда только бледное отражение себя самого.
4. И находясь в таком забвении, в таком запустении одиночества, Мышление, наконец, отдало себя во власть новых демонов, которые обещают ей выход к Другому. Для этого, вещают они, Мышление должно приготовить себя к смерти, но не взаправду, конечно, а понарошку. Двигаясь своим путем, Мышление должно как бы сбиться на метафору и в этот момент экстаза застрять. Какие новые (увы, всего лишь старые) горизонты откроются (закроются) перед ним! С какими новыми (старыми) знакомыми предстоит ей познакомиться! Это и Поэзия, величавая натура, говорящая изыскано и немного сумбурно, ходящая кривыми тропами, стыдящаяся своей наготы. Это и Посмодерн, бравый малый, влюбленный в поэзию, но посвящающий себя размышлениям на разные темы, путающий мышлению все ходы. И конечно, сама Тревожность, от которой казалось избавил Мышление старый лекарь Гегель, но как оказалось напрасно...
5. ..................................................................