День Победы
С днем Победы всех! Конец войне и всем мира.
А. Межиров
Музыка
На всякий случай...
Сорок пятый год
перевалил
Через середину,
и все лето
Над Большой Калужской ливень лил,
Гулко погромыхивало где-то.
Страхами надуманными сплошь
Понапрасну сам себя не мучай.
Что, солдат, очухался? Живешь?
Как живешь?
Да так. На всякий случай.
И на всякий случай подошел
К дому на Калужской.
- Здравствуй, Шура!-
Там упала на чертежный стол
Голубая тень от абажура.
Калька туго скатана в рулон.
Вот и все.
Диплом закончен.
Баста!..
Шура наклонилась над столом,
Чуть раскоса и слегка скуласта.
Шура, Шура!
Как ты хороша!
Как томится жизнью непочатой
Молодая душная душа,-
Как исходит ливнем сорок пятый.
О, покамест дождь не перестал,
Ров смертельный между нами вырой,
Воплощая женский идеал,
Добивайся, вей, импровизируй.
Ливень льет.
Мы вышли на балкон.
Вымокли до нитки и уснули.
Юные. В неведенье благом.
В сорок пятом... Господи... В июле.
И все лето длится этот сон,
Этот сон, не отягченный снами.
Грозовое небо
Колесом
Поворачивается
Над нами.
Молнии как спицы в колесе,
Пар клубится по наружным стенам.
Черное Калужское шоссе
Раскрутилось посвистом ременным.
Даже только тем, что ты спала
На балконе в это лето зноя,
Наша жизнь оправдана сполна
И существование земное.
Ливень лил все лето.
Надо мной
Шевелился прах грозы летучей.
А война закончилась весной,-
Я остался жить на всякий случай.
Просыпаюсь и курю...
Просыпаюсь и курю...
Засыпаю и в тревожном
Сне
о подлинном и ложном
С командиром говорю.
Подлинное - это дот
За березами, вон тот.
Дот как дот, одна из точек,
В нем заляжет на всю ночь
Одиночка пулеметчик,
Чтобы нам ползти помочь.
Подлинное - непреложно:
Дот огнем прикроет нас.
Ну, а ложное - приказ...
Потому что все в нем ложно,
Потому что невозможно
По нейтральной проползти.
Впрочем... если бы... саперы...
Но приказ - приказ, и споры
Не положено вести.
Жизнью шутит он моею,
И, у жизни на краю,
Обсуждать приказ не смею,
Просыпаюсь и курю...
Б. Слуцкий
Объявленье войны
Вручая войны объявленье, посол понимал:
ракета в полете, накроют его и министра
и город и мир уничтожат надежно и быстро,
но формулы ноты твердил, как глухой пономарь.
Министр, генералом уведомленный за полчаса:
ракета в полете,— внимал с независимым видом,
но знал: он — трава и уже заблестела коса,
хотя и словечком своих размышлений не выдал.
Но не был закончен размен громыхающих слов,
и небо в окне засияло, зажглось, заблистало,
и сразу не стало министров, а также послов
и всех и всего, даже время идти перестало.
Разрыв отношений повлек за собою разрыв
молекул на атомы, атомов на электроны,
и все обратилось в ничто, разложив и разрыв
пространство и время, и бунты, и троны.
Оказывается, война не завершается победой
Оказывается, война
не завершается победой.
В ночах вдовы, солдатки бедной,
ночь напролет идет она.
Лишь победитель победил,
а овдовевшая вдовеет,
и в ночь ее морозно веет
одна из тысячи могил.
А побежденный побежден,
но отстрадал за пораженья,
восстановил он разрушенья,
и вновь — непобежденный он.
Теперь ни валко и ни шатко
идут вперед его дела.
Солдатская вдова, солдатка
второго мужа не нашла.
Как убивали мою бабку
Как убивали мою бабку?
Мою бабку убивали так:
Утром к зданию горбанка
Подошел танк.
Сто пятьдесят евреев города
Легкие
От годовалого голода,
Бледные от предсмертной тоски,
Пришли туда, неся узелки.
Юные немцы и полицаи
Бодро теснили старух, стариков
И повели, котелками бряцая,
За город повели, далеко.
А бабка, маленькая,
словно атом,
Семидесятилетняя бабка моя,
Крыла немцев, ругала матом,
Кричала немцам о том, где я.
Она кричала:
- Мой внук
на фронте,
Вы только посмейте,
Только троньте!
Слышите,
наша пальба слышна!
Бабка плакала и кричала,
И шла.
Опять начинала сначала
Кричать.
Из каждого окна
Шумели Ивановны и Андреевны,
Плакали Сидоровны и Петровны:
- Держись, Полина Матвеевна!
Кричи на них! Иди ровно!
Они шумели:
- Ой, що робыть
З отым нимцем, нашим ворогом!
Поэтому бабку решили убить,
Пока еще проходили городом.
Пуля взметнула волоса.
Выпала седенькая коса.
И бабка наземь упала.
Так она и пропала.
История над нами пролилась...
История над нами пролилась.
Я под ее ревущим ливнем вымок.
Я перенес размах ее и вымах.
Я ощутил торжественную власть.
Эпоха разражалась надо мной,
как ливень над притихшею долиной,
то справедливой длительной войной,
а то несправедливостью недлинной.
Хотел наш возраст или не хотел,
наш век учел, учил, и мчал, и мучил
громаду наших душ и тел,
да, наших душ, не просто косных чучел.
В какую ткань вплеталась наша нить,
в каких громах звучала наша нота,
теперь все это просто объяснить:
судьба — ее порывы и длинноты.
Клеймом судьбы помечены столбцы
анкет, что мы поспешно заполняли.
Судьба вцепилась, словно дуб, корнями
в начала, середины и концы.
- Дмитрий
- Для комментирования войдите или зарегистрируйтесь
Философский штурм | Совместное философское творчество © 2006-2014
Сайт представляет собой площадку для функционирования философского интернет-сообщества, участники которого заинтересованы не только в индивидуальном, но и в коллективном философском творчестве.
Комментарии
Спасибо! С днём победы!!!
Сегодня Девятое мая.
Прошли на параде полки,
и Путину честь отдавая,
Тянулись в равненьи штыки.
Не видели дети сражений
прошедшей Великой Войны,
но есть ещё в том поколеньи
Солдат, что остался в живых.
Как связи живой не прерваться,
так нам, по цепочке живя,
назначено так постараться,
чтоб внукам оставить слова.
Слова об Отчизне Великой,
Слова об ушедших отцах,
О том, что родимые лики
Живут только в наших сердцах...
Дилетанту: ну очевидно внукам надо оставить не только слова, но и сделать условия их жизни лучше, чем нынче у нас. Как это сделали нам те, которые не только победили и восстановили разрушенное войной, но и создали условия нашей мирной жизни лучше, чем они у них были.
Да, это именно "очевидно". Адаму и Еве был оставлен Райский сад, где "всё было очевидно".
В известной притче Христос сказал отчаявшимся рыбакам, которые ничего не могли поймать, закинуть сеть, и они выловили полную сеть рыбы.
Гуманитарная помощь необходима. Но чем давать рыбу, лучше дать удочку. Но мало дать удочку, надо ещё научить ею пользоваться. А для этого нужна уверенность в получении конечного результата.
Слова-то (описания технологий, "деньги") мы оставим, но надо ещё научить ими пользоваться, что и будет жить в детях.
Но вот то, ради чего мы тут все существуем и живём, зиждется на вере в лучшее будущее, а не в зашоренное настоящее, и тем более, не в худшее будущее.
"Родимые лики" - это установка на восприятие будущего, на создание своего будущего тем, кто и есть их "носитель".
У машины нет уверенности в конечном результате, нет веры, но есть предопределённость, необходимость, которой и совершается "техпроцесс". Есть "пламенный мотор", но нет сердца, которое чувствует.
Человек же придаёт "пламенному мотору" химерическое свойство "чувства", очеловечивая машину, придавая ей химеру "сверхчеловека".
Несомненно, что в "производстве жизни" принимает участие и телесная, машинная часть человека, его "матчасть". Но надо не формулировать жизнь, где матчасть одушевлена, а рассматривать отдельно тело и душу, которые в жизни существуют лишь в обмене, и никак по отдельности.
Желание вместить в формулу жизни ещё и "формулу любви", никак не осуществимо, потому что душа не формализуема, но формализуемы лишь её следы.
И судить о душе мы можем только по следам, ею оставленным, проявленным нашим отношением к ним.
Эти следы и поддаются формулировке, потому что они неизменны, повторяемы, воспроизводимы нами, при каждом акте обращения к ним.