Штраус решил ограничить политическую философию одним предметом - государственной волей, противопоставляя явление этой воли статистическим закономерностям.
Комментарий Штрауса к сочинению Ксенофонта во многом наследует традиции филологического комментария, с его вниманием к сюжету, композиции и речевым стратегиям персонажей.
Произведение, созданное красноречивым учеником Сократа, - одно из первых свидетельств о принципе вненаходимости (так М.М.Бахтин назвал исключение наблюдателя из мира вещей и ценностей). Ксенофонт пытается найти точку, из которой с наибольшей ясностью обозреваются не только последствия тиранического правления, но и внутреннее состояние души самого тирана. Замечательно, что принцип вненаходимости был применен изначально не по отношению к наукам и искусствам, но по отношению к политике.
Для аттического прозаика любое политическое действие - результат сознательного выбора. Правитель у Ксенофонта не игрок в сложном хитросплетении событийных перипетий, но хозяйственник. Он распоряжается капиталом "славы" и "почестей" и совершает свой выбор сознательно. Тирана нельзя назвать ни заложником обстоятельств, ни рабом собственной натуры. Тиран совершает только одну ошибку - он требует себе все большей славы и все больших почестей.
Но Ксенофонт отдает себе отчет в том, что тиран не сможет стать добродетельным именно в силу своего душевного устройства. Добродетельный тиран, думающий о себе и о других, остается лишь мечтой философа.
Работа Штрауса вызвала возражение философа А.Кожева: его статья и ответ Штрауса публикуются в приложении. Кожев не соглашался с тем, что тиран только собирает и расточает реальный и символический капитал, не имея никакой последовательной программы. Его "тиран" напоминает "вождей" ХХ века. Он фанатично устремлен к целям, жертвуя чем угодно ради их воплощения. Конечно, античный тиран обычно понимал свою ограниченность как философа и не собирался соревноваться с философами, тогда как вожди ХХ века пытались создать "величайшие" философские труды, отменявшие реальность всей остальной философии. При всей меткости критики Кожева, он, по мнению Штрауса, не понял, в чем состоял, по Ксенофонту, "эрос тирана". Этот эрос не безумное стремление воплотить свои цели, но стремление к признанию: к тому, чтобы насильно добиться чужой любви. Для Кожева сфера удовольствий и сфера социальной коммуникации не могут быть соотнесены напрямую, поэтому не может быть и стремления к признанию со стороны других. Тиран Кожева - евнух своей неестественности. Тиран Ксенофонта и Штрауса - человек "естественный" (для него существуют "другие"), но ослепленный честолюбием.
Спор Штрауса и Кожева - это спор о политическом будущем.