Наука – это концентрация внимания на определенном предмете и применении для его исследования определенных методов - технологий. Метод сам может быть предметом внимания. Мы все занимаемся всем. Наука, в целом – такая же древняя традиция, как и все остальные, а науки, в частности – собственно и есть профессиональные традиции в своих организованных системах и институтах. Эта в большей степени авторитарные системы, чем открытые для всего мира. Каждая наука изобретает свой язык общения для взаимодействия внутри сообществ. Успехи наук – это все, что нас окружает в мире рыночных артефактов. Основные метафоры науки – травник и рецепт. Любая наука начинается с классификации, с выделения основного предмета, анализа его атрибутов и связей с другими предметами. Рецепт – это алгоритм. Повар, который варит суп, ничем не отличается от химика, который создает новое вещество. Нам открыты результаты наук, но сами науки пытаются скрывать свои методы или их важные детали.

Как так получилось, что мы стали говорить о профессионалах в науке и дилетантах от науки, об исследователях – путешественниках и теоретиках, о фундаментальной науке и прикладной, об инженерах и экспериментаторах? Чем ученый отличается от интеллектуала? Что такое интеллигенция? Все это оттенки одного сложного процесса воспроизводства вещей и знаний о них. Изобретения и открытия отличаются только тем, что в первом случае мы внимаем внутрь, а во втором, пытаемся расширить поле своего обзора.

Является ли математика наукой? Является ли программирование наукой? Чем отличается моделирование от проектирования? Что такое методология?

Сначала мы видим и решаем концентрировать внимание или нет. Сравниваем, увиденное с тем, что помним. Если видим аналогию, то узнаем. Если нет, то расширяем порядок до нового класса или свойства объектов. Основная проблема восприятия мира отдельным сознанием – сложность мира. Мы конструируем разнообразие, но и сами не способны это разнообразия охватить в одном кадре. Сложно и много – единая суть. Когда мы говорим, что что-то сложно, если видим, что это состоит из большого количества других, известных нам объектов. Когда мы говорим о сложной технологии, то подразумеваем большое количество  операций для производства вещи. Вычисление и производство также имеют один характер поведения в системе или структуру, ее описывающую. Математики придумали понятие изоморфизма двух множеств, означающее, что такие множества на абстрактном уровне описываются единой структурной. Изучая свойства одного множества или системы, можно говорить о свойствах других, которые могут быть прототипами или наоборот, моделями. В результате любой процесс мы научились представлять как систему.

Люди, которые не знают чужого языка, считают то, что этот неизвестный язык описывает что-то трудное и даже невозможное для понимания. Самой абстрактной знаковой системой, идеальной грамматикой, является математический язык. Иногда математические тексты совсем не содержат слов обычных политических языков. Но что совсем не означает, что по этому принципу следует делить людей на лучших или худших. У Олдриджа есть прекрасный рассказ о мальчике с феноменальными музыкальными способностями, который сочинил свою нотную грамоту.  Все смеялись над ним, пока не привыкли к его завораживающей музыке. Он играл виртуозно на банджо. Только став модой и символом, этот дилетант заставил официальную традицию считаться с ним. Они приняли его, но не приняли его грамоты. Они заставили его выучить существующие ноты. Талантливый композитор не смог после этого создавать музыку, которая захватывала такое количество людей, как раньше.

Почему, внутри традиции, для взаимодействия участников, считается нормальным единый язык, а та же самая традиция уже на более высоком политическом уровне не следует этой логике? Есть огромная путаница между рекламой результатов этой традиции и сокрытия методов их получения. Ученые продолжают скрывать свою методологию, защищая себя на рынке, как и раньше, в средние века, «цеховики» скрывали свои рецепты от конкурентов.

Сколько в истории профессий, столько наук. Разделение труда позволило цивилизации стать богатой разнообразной культурой и породило огромное пространство-время, в котором люди обмениваются своими произведениями. Но и сама природа включается человеком в процесс обмена, не как естественный круговорот, а как набор артефактов, одухотворенных человеческой историей все новыми свойствами, которые человеком и превращаются в ценности. Иногда кажется невозможным отделить всю культуру от процессов обмена и распределения продуктов культуры и природы. Сам процесс обмена кажется продуктом культуры. И это действительно так. Но как раз, очень важно видеть и различия этих исторических событий для понимания всей сути нашей политической игры.

Точнее говорить о совокупности наук, каждая из которых выбирает свой предмет внимания и свои методы исследования. Безусловно, что эта очень сильная творческая традиция. Чем отличается от религии, искусства или философии? В первую очередь, жестким позиционированием. По-существу, эта движущая сила нашей экономической истории. Наукой становится любое рефлексирующее ремесло. Ремесленник, достигающий высот мастера, становится агентом искусства. Он порождает новые артефакты культуры. Но когда, он же пытается создать технологию, чтобы воспроизвести снова этот же артефакт, он становится ученым. Многие ученые пытаются смоделировать элементы уже существующего мира. Когда ученый начинает строить теории или концепты, обобщать методы в методологию, он обращается в философскую традицию. Невозможно построить целостную картину мира, не нарушая границ отдельной науки. Существует ли наука о науках? Есть основания очень сомневаться в положительном ответе. История показывает, что все научные парадигмы – предмет политики, соглашение участников.

Можно ли говорить о предательстве в традициях, в частности, научных? Пока, к сожалению, да, с точки зрения институтов традиций. Но с точки зрения всего политического сообщества, это абсурд. Когда в тайном обществе человек о чем-то клянется, то нарушение такой клятвы можно считать актом предательства, но когда человек покидает определенную традицию и переходит в лагерь конкурента, то здесь можно говорить либо о праве на самоопределение, либо о краже, если человек передал не свои тайны. Но как оценить человека, который опубликовал чужие тайны? Открыл их всему миру? К сожалению, пока нет институтов, которые бы защищали человека от возможного преследования со стороны тех, кому нанесен ущерб в результате таких действий. Ни искусство, ни религия, не заинтересованы так в политике, как философия и наука. Последние традиции и создали политическое пространство. Философия рождает политического субъекта в виде отдельной личности, а наука в виде корпорации. В интересах личности – отсутствие официальной защиты корпораций.