6. Ответ Данилова Игоря:

Напомню пока, что как первое так и второе состояние являются одинаково "непосредственными". В первом случае сознание захвачено значением, во втором - деятельностью означивания. Во втором случае сознание не может отнестись к себе как деятельности. Оно означивает, но не относится к себе как к деятельности. Другими словами, "относится" в форме продолжения или воспроизводства деятельности. Форма подражает сама себе.

Оба состояния равно непосредственны и опосредованы.

Отметим также, что формальность этого различения не отменяет свободы в ее содержательном аспекте. Получив пас, я могу обводить защитника или бить по воротам.

Признание чего-то действительным не предполагает некой действительности, стоящей позади значения. Вижу, значит увидел.

7. Мой комментарий на предыдущие высказывания:

В разговоре об отношении реальности и искусства – а именно об этом идет у нас речь - совершенно не существенно, являются ли определенные состояния непосредственными или нет. Для нас важно, что на основе их различия (как бы оно не понималось) основывается различение реальности и искусства.

Я утверждаю, что в предложенных терминах "реальность" и "искусство" тождественные сферы значения. Иначе говоря, одно и то же значение в одном состоянии является реальностью, а в другом чистой условностью, или искусством.

Какой смысл несет фраза "форма подражает сама себе"? Очевидно, подражать можно только тому, что дано как-то независимо от подражающего, иначе получается ситуация Мюнхаузена, который вытаскивает себя за волосы из болота.

Формальность различения не отменяет содержательной свободы - это, ясно само собой. Другое дело, что само различие позиций основано исключительно на формальной основе, а значит в содержательном смысле (то есть в смысле значения) они тождественны.

Итак, не отклоняясь в сторону, не важно идет ли речь о непосредственности или опосредовании, сохраняется или нет свобода в содержательном аспекте, главное - понятийная фиксация различия и соотношения двух четко сформулированных позиций. Я утверждаю, что в рамках представленных формулировок - эти две позиции различены только формально, а содержательно (т.е. в смысле значения) они тождественны. То же самое со стороны сознания - одно и то же сознание в разных позициях относится к одному и тому же значению. Акцентировано ли оно на проживании значения или деятельности означивания - совершенно несущественно для самого значения.

Действительность вне значения, конечно, не допустима в рамках сформулированной эстетики. Для меня это ясно с самого начала. Другое дело, что сам И.Д., если внимательно анализировать его тексты, допускает контрабандно некоторую действительность вне значения как некое бытие до того, как ему придали значение. Этому также служит признание значения в качестве некой условности, что, конечно, непозволительная роскошь для того, кто считает, что «вижу, значит увидел» или, иначе говоря, не допускает существование неозначенной действительности. Очевидно, «условность» подразумевает наличие «подлинности» как бы ее не понимать. И дело здесь не в игре словами. У И.Д. значение придает миру сознание и, следовательно, в смысле происхождения оно не реально, а именно условно.

8. Продолжение темы со стороны Данилова Игоря

Самосознание. Ночь заключает свое небытие в самой себе. Если ночь – бытие. День – небытие.

На улице ночь, но где-то рядом стоит день. Он прячется за ночью. Он живет в тени ее определенности, более того, он сам является ее определенностью. Ясно, что день как небытие никогда не наступит. Придет день и он будет тем, что единственное, что есть. Настанет час ночи прятаться в тени дня.

Так же самосознание. Человек является кем-то, например, математиком. Он лучше, чем кто- либо решает дифференциальные уравнения. Умеющий решать, умеет и ошибаться – определение профессионала: знать самые распространенные ошибки в своей области и уметь их избегать. Врач, умеющий лечить, умеет и убивать. Смерть прячется в тени умеющего возвращать здоровье.

Я называю состояния самосознания устойчивые в себе – субстанциональными. Для врача естественно лечить. Для математика – не ошибаться. Напротив, состояния, в которых врач убивает, а математик совершает намеренные и грубые ошибки, я называю несубстанциональными. Субстанциональные состояния несут свое бытие в самом себе. Напротив, несубстанциональные состояния заимствуют свое бытие у субстанциональных.

Различия этих двух классов состояний чисто формально и не зависит от их конкретной определенности. Есть люди и боги, для которых убивать естественно. Язык наш различает убийц и профессию киллера. Бога, для которого естественно убивать, мы зовём Иеговой.

Для «убивца» убивать, значит оказаться в несубстанциональном состоянии сознания. Напротив, для «киллера» сеять смерть в строгом и заранее определенном отношении – значит оказаться в состоянии субстанциональном.

Сознание несет ответственность за существование небытия. Бог сотворил человека подобным себе.

Определенность самосознания не есть некая определенность, которую можно созерцать и описывать. Психология почти невозможна. Самосознание существует только тем способом, что воспроизводит самое себя. Математик обречен всегда решать уравнения. Врач – лечить. Только в деятельности воспроизводства себя как формы сознание существует как самосознание.

О самосознании никогда нельзя сказать, что оно есть, но самосознание действует в качестве некой определенности. В этом тезисе мы получаем оправдание множественности сознаний.

9. Моя ответ:

Согласно знаменитому тезису Сартра "бытие сознания предшествует его сущности". Это означает, прежде всего, что сознание не имеет характеристики быть чем-то определенным, например, математиком, а может. Иначе говоря, сознание есть бытие возможности быть кем угодно.

Другое дело, что в деле определения себя также с содержательной стороны, сознание должно "окунуться" в мир и выбрать, определить свое место. То, что Игорь Данилов определяет как «субстанциональные» состояния сознания и есть не что иное, как различные определенности бытия сознания в мире. Но кому интересно быть просто математиком, пусть даже великим, или просто врачом и т. д. Разве это не умаление изначальной возможности быть всем, быть самой возможностью любого бытия? Отсюда, главная трагедия сознания состоит не в том, что оно является математиком, а хочет быть, например, врачом, а в том, что, являясь, по сути, Богом, оно должно быть тварью – будучи возможностью любого бытия, вынуждено ограничиваться человеческим уделом. Все коллизии сознания возникают не на границе "субстанциональных" и "несубстанциональных" состояний, как, по-видимому, получается у Игоря, а состояний небытия и бытия, где "небытие" понимается как состояние лишь возможности бытия, а собственно "бытие" - нахождение в бытийствовании, определенном миром.

Воплощение сознание в мире (придание своему бытию определенности) и есть его грехопадение, его смерть. Действительно, став математиком, сознание перестало быть чем-то особенным – оно есть бытие уравнений, функций, всевозможных операций. Оно перестало нас интересовать. Точно также став, врачом, мы уже не говорим о сознании, но о болезни, норме, лечении и т.д. Сознание (сознавание) до тех пор существует, пока не воплощается в конечном бытии. Всякое его воплощение подчиняется законам этого мира и перестает быть чем-то большим, чем бытием конкретного способа воплощения. Будучи же бытием всякой возможности, сознание остается самим собой только в состоянии недеяния. Так, Раскольников мучается сомнением относительно своей определенности («тварь дрожащая» или «право имеющий») и после убийства. Он настаивает на сознании и, следовательно, не признает свое воплощение, реализацию своего сознавания в мире. Или герой «Записок из подполья» всякое свое воплощение доводящий до гадливости и абсурда. Дело не в том, что он злой, а в том, что он настаивает на сознавании, а не действии. Точно также, Ставрогин «когда верит, то не верит, что верит, а когда не верит, то не верит, что неверит». В любом случае, сознавание противоположно деятельности и, следовательно, неопределенно. Быть сознанием означает томить себя в тенетах небытия.

Разве это не гуманизм? Согласно же Игорю Данилову, мы рождены для определенных субстанциональных состояний. Родился математиком - не смей быть другим. Повезло стать врачом – нечего соваться в параллельные способы бытия. Скотом умри, щенок велеречивый – так бытие твое угодно Богу и тебе.

10. Данилов Игорь:

В простейшей форме означивания мы имеем сознание непосредственно относящегося к знаку. Это высказывание может показаться дикостью. Еще бы, деятельностьозначивания представляет из себя чистую деятельность опосредования, о какой непосредственности может идти речь? Тем не менее, именно слова о непосредственном отношении к знаку наиболее точно описывают ситуацию. Я вижу, значит уже увидел. Я точно знаю, что передо мной - дерево или человек.

Непосредственная реакция человека на происходящее тем не менее радикально отличается от реакции животного. Животное реагирует на раздражитель, человек на знак. Для животного даже, по видимому, внутреннее не отличенно от внешенго. В этом смысле можно сказать, что животное не живет в пространстве. Пространство - это нечто слишком человеческое.

Напротив, деятельность восприятия, для человека полностьью опосредована деятельностью означивания. "Девушка с узелком" представляет из себя готовую форму и она видит в первом попавшемяся молодом человеке своего единственного возлюбленного. Она любит потому, что уже полюбила. Интерес представляют два возражения. Первое, кажущаяся невозможность ошибки и второе, ситуация ожидания.

Возможна ли такая ситуация, когда полководец спит, или девушка ждет.

Если мы обратим внимание на ситуация обмана, то увидим, что существует только одна ситуация лжи, когда одному и тому же объекту приписываются два противоположных предиката. Мы уже увидели, что перед нами человек, но потом мы видим, что у него растут ветви. Картинка тут же меняется, наше восприятие мгновенно подстраивается под новую реальность. Мы видим дерево. Говоря, другими словами, мы некогда не имеем ситуацию -"серется", но всегда имеем дело с предметами имеющими конкретный смысл.

Но как быть с полководцем, который спит?

Самосознание ограничивают другие самосознания. Человек врач, потому что он не художник. Но самосознание в самом себе несет собственное небытие. Быть художником для врача не данное ему отрицание, а нечто совершенно невозможное. Умеющий лечить, умеет и убивать. Именно возможность нести смерть для врача является доступной ему формой несуществования.

11. Мой ответ:

Самосознание ограничивается только другим самосознанием, а не бытием вообще. Это не тривиальная мысль, как кажется на первый взгляд. Если соотнесенность самосознания, в отличии от сознания, лежит в сфере только мысли, то свобода есть не что иное, как собственно возможность мыслить и только. И, следовательно, "реальность" свободы есть только проекция ее возможности на мир и ее "осуществление" не может быть ничем иным, кроме как отрицанием принуждения, приневоливания и т.д.

Не существует полководцев, влюбленных девушек и других содержательных форм. Форма изначально пуста и может быть захвачена любым содержанием, например, стать на время полководцем или влюбленным Шекспиром. Разве не в этом магия искусства? К тому же, остается безответным старый упрек - как быть с тезисом Сартра о том, что "бытие человека предшествует его сущности"? Человек не просто есть нечто, а может. Возможность и есть определенность бытия человека как именно человека. Говоря несколько напыщенно, но отнюдь не в иносказательном смысле, человек есть проект обращенный в будущее. "Содержательная форма" (то есть та, о которой рассуждает ИД), есть скорее история, мой человек шагает через многообразие форм как возможность всякой формы, даже формы Бога.

Не надо путать различные слои бытия. Если бытие есть бытийствование формы, то небытие есть ее отрицание, но не в содержательном смысле, а в формальном. Иначе говоря, возможность убийства для врача происходит внутри формы, даже если это противоречит кодексу врачевания как искусства. Отрицание же формы врача как формы есть всякая другая форма, которая настаивает на своем бытии как истинном и не признает другие. В этом смысле все формы идут на смерть друг друга. Например, врач умирает как врач если становится в домашнем окружении семьянином, или идет чинить свою машину. Таким образом, "смерть" (небытие) формы есть только содержательная граница внутри самосознания и не в коем случае не граница самого сознания.

11. К вопросу о "подлой" форме:

Мир ждет от самосознающей формы только добра, а не зла. В этом проявляется несимметричность отношения сознания и мира. Если сознание, в принципе, может ожидать от мира зла, то мир, в противоположность этому, может конституироваться сознанием только как ожидающий от него добра (помощи, сострадания и т.д.). (Действительно, что такое ожидание Другого как не ожидание от меня добра? Если бы он ждал от меня зла, от он скорее стремился ускользнуть, скрыться от меня, чем пытаться как-то на меня влиять - мозолить глаза, выставлять себя на показ и т.д.). Именно поэтому сознающая себя форма всегда встречается с миром в модусе подлости, поскольку принимает это ожидание от себя добра за насилие над собой, как попытку раздавить свою волю текстуальными стихиями - текстуальной определенностью.

С другой стороны, если бы, гипотетически, мир требовал от сознания зла, то сознание по принципу противоречия должно было бы противиться этой определенности и желать добра, вообще быть доброй формой.

Но это движение от противного: склоняться ко злу, когда от тебя ждут добра и к добру, когда от тебя ждут зла - не если оно само некоторая новая форма определенности сознания? Получается - если пытаться сохранить основную интенцию формы: ускользать от всякой определенности - что из каждой дилеммы добро-зло самосознающая себя форма, чтобы сохранить своеволие, должна выходить, руководствуясь не принципом от противного, но каким-то непредсказуемым, случайным образом. И не значит ли это, в свою очередь, вообще покинуть облать самосознавания и отдаться воле произвола и случайности?