Витгенштейн о символических действиях
символическое действие относится к "выбору" осуществляемому бесполым Тела и поэтому искать смысл в нём не стоит, и поэтому действительно этические положения также бессмысленные, если имеем ввиду не "себя" только, но если сам индивид приходит к этическому поступку, то здесь уже есть смысл, и в "выборе" только. Религия здесь близка науке, как основанная на "выборе", тогда как философия ищет смысл, что иное уже. Индивид свободен уже в "выборе", а бесполое Тела детерминировано в толпе (социуме) как едином Тела. Отличие науки от религии только в а-социальности науки, где толпа теряет уже всякое значение в "выборе", и чего индивид не может уже обойти в силу происхождения своего из толпы, и здесь уже начало философии. Этическое положение надо отличать от предложения этического предназначения в тексте, одно идёт от бесполого Тела, а второе относится к шизоидному Тела, которое компенсирует бесполое Тела в едином Тела, и на этом различии строится идеология, и религиозные догмы, имеющие консолидирующее в толпе значение. Витгенштейн конечно ещё не отличал этическое положение от предложения, и потому религию не "понимал", и потому обратил своё внимание на язык, хотя язык никакой роли не играет, значение имеет "выбор" только. "Августин заблуждался, когда на каждой странице своей исповеди он упоминал бога?" - разве мог Августин "выбрать" иной догмат, уйдя из социального поля, от которого не мог уйти по детерминации бесполого Тела. Рационализм допустим в мышлении индивида, а бесполое Тела основанием своим имеет "выбор" если только. Религиозный мыслитель и философ разное, один компенсирует себя в толпе, а второй в едином Тела своего. Религия только "выбирает" свободно и однозначно, а вера закрепляет "выбор", а наука - опытное знание, и вне опыта ни во что не "верит". Знание в науке и религии закрепляется "верой" и "выбором", а "выбор" отличает науку от религию последовательностью только. В философии вера инструментальная и не "выбирает", а продвигает мышление логическим порядком, и где уже нет свободы "выбора" при детерминации мышления, и поэтому философы как правило останавливаются в своих изысканиях на принятых догматах, и на чём-то конкретном, как марксизм, гегельянство, и постмодернизма течения, а либерализм застрял на политэкономии как науке. "с точки зрения Витгенштейна, невозможен прогресс в смысле большей рациональности и обоснованности наших знаний, нашей картины мира и образа жизни, в смысле достижения счастья." - почему так, связано это с бесполым Тела, которое не имеет степеней свободы в отличие от полового складывающегося в едином Тела. Половое складывается случайно, и в браке, и поэтому доминировать всегда будет толпа, представляемая бесполым Тела граждан, и не потому что это плохо, или хорошо, а потому что природа выше случайностей. «Я думаю,— говорит он также,—что дух этот (его книги.—3. С.) отличен от главных течений европейской и американской цивилизации. Дух этой цивилизации . . . чужд автору. Это не оценочное суждение» - здесь Витгенштейн противоречит себе и своей же философии, невозможно отрицать то, в чём ты находишься, и все революционеры чудаки, начинать стоит не с толпы и противоречия ей, а с "себя", как сказал и Толстой. "Он утверждает, что магическое мировоззрение аналогично научному в том смысле, что фундаментальное допущение магии совпадает с основным онтологическим допущением науки. В основе как магии, так и науки, с его точки зрения, лежит признание порядка и единообразия природных явлений" - это действительно так, разница, как выше было сказано, только в порядке и последовательности "выбора", магия более последовательная, и порядок магии выше науки, если брать отношение к бесполому Тела [толпе], это сказалось и в части экологии, магия не могла нарушить порядок в природе, а наука способна.
Начинать надо с заблуждения и его превратить в истину. Это означает, что надо найти источник заблуждения, иначе нам будет бесполезно услышать истину. Она не может встать на свое место, пока оно занято чем-то другим. Чтобы убедить кого-то в истине, недостаточно констатировать ее, но требуется найти путь от заблуждения к истине. Я должен снова и снова погружаться в воды сомнения. Фрэзеровское изображение магических и религиозных воззрений неудовлетворительно: он представляет эти воззрения как заблуждения. Значит, и Августин заблуждался, когда на каждой странице своей исповеди он упоминал бога? Но — можно сказать,— если он не заблуждался, то не заблуждался и буддийский — или любой другой — святой, чья религия выражает совсем другие воззрения. Ни один из них не заблуждался, кроме как в случае, когда пытался строить теорию. Уже сама идея объяснения обычаев — вроде предания смерти божественного правителя — кажется мне ошибочной. Единственное, что это дает — в существование такого обычая легче поверить людям, думающим так же, как и Фрэзер. Весьма примечательно, что все эти обычаи изображаются в конце концов как какие-то глупости. Но никогда не станет правдоподобным, что люди проделывают все это из чистой глупости. Когда он объясняет нам, например, что божественный правитель должен быть убит в самом расцвете сил, потому что, по представлениям дикарей, в дряхлеющем теле будет дряхлеть и душа, то тут можно только сказать: когда обычай и воззрение идут рука об руку, то не обычай вытекает из воззрения, но просто они оба есть. Может случиться — в наши дни это бывает часто,— что человек отказывается от обычая, убедившись, что он основан на заблуждении. Но это происходит только в тех случаях, когда достаточно указать человеку на его заблуждение, чтобы он отказался от своего образа действий. Но дело обстоит совершенно иначе с религиозными обычаями народа, и поэтому здесь мы имеем дело вовсе не с заблуждениями. Фрэзер говорит, что очень сложно обнаружить ошибочность магических представлений — чем и объясняется живучесть магии, — потому что, например, заклинание, которое должно было вызвать дождь, рано или поздно обнаруживает свою действенность. Но тогда удивительно, как люди не заметили еще раньше, что дождь пойдет рано или поздно без всяких заклинаний. Я думаю, что попытка объяснения ошибочна уже потому, что мы должны только правильно излагать то, что знаем, и ничего к этому не прибавлять. А удовлетворение, которого мы ищем от объяснений, придет само собой. Всякое объяснение есть гипотеза. Если кто-то, например, обеспокоен из-за любви, ему плохо поможет какое-то гипотетическое объяснение.— Оно его не успокоит. Стеснение мыслей, которые не могут прорваться наружу из-за того, что все хотят протиснуться вперед и так заклинивают выход. Религиозный символ не опирается ни на какое мнение. А заблуждение соответствует только мнению. Поэтому книгу по антропологии можно было бы начать так: рассматривая жизнь и поведение людей, мы видим, что они, помимо действий, которые можно назвать животными, типа приема пищи и т. д. и т. п., осуществляют и действия совершенно особого характера — их можно назвать ритуальными. Однако бессмысленно будет говорить дальше, что эти действия вытекают из ошибочного воззрения на природу вещей. (Но так и делает Фрэзер, говоря, что магия есть, в сущности, ложная физика, ложная медицина, ложная техника и прочее.). Более того, специфика этих ритуальных действий не связана ни с каким воззрением или мнением, истинным либо ложным, хотя мнение — вера — само может быть ритуальным, стать частью ритуала. Если считать само собой понятным, что человек получает удовольствие от своих фантазий, то надо при этом учитывать, что фантазия — это не нарисованная картина или пластический образ, но сложное образование из разнородных элементов: слов и образов. Тогда оперирование письменными и звуковыми знаками не будет противопоставляться оперированию с «образными представлениями» событий. Прозрачное изложение способствует пониманию, состоящему в том, что мы «видим связи». Отсюда важность нахождения промежуточных звеньев. Задача гипотетического промежуточного звена — не что иное, как направлять наше внимание на сходство и связь фактов. В наш язык вложена целая мифология. (отрывки Витгенштейна из заметок к книге Фрэзера. Золотая ветвь)
Витгенштейну было свойственно также острое чувство кризисности современной ему эпохи. Он вовсе не склонен был смотреть на свое время как на замечательный результат прогрессивного развития разума, нравственности, науки и производства. Подчеркивая свое расхождение с современной цивилизацией и культурой, Витгенштейн особо отмежевывается от науки и научности как их характерных черт. Так, например, в варианте предисловия к своей будущей книге он отмечает, что дух ее не имеет ничего общего с духом и стандартом научности и что ученые, скорее всего, не поймут его книги и его философии. «Я думаю,— говорит он также,—что дух этот (его книги.—3. С.) отличен от главных течений европейской и американской цивилизации. Дух этой цивилизации . . . чужд автору. Это не оценочное суждение». В частности, с точки зрения Витгенштейна, невозможен прогресс в смысле большей рациональности и обоснованности наших знаний, нашей картины мира и образа жизни, в смысле достижения счастья. Составной частью убеждения в научном и прогрессивном характере современной европейской цивилизации являются распространенные представления о ее антиподе — о ненаучных, ложных воззрениях «древних», от которых мы, как нам кажется, ушли столь далеко, что нам даже трудно поверить в возможность таких абсурдных представлений и основанных на них диких обычаях, пока нам не приведут каких-то рациональных объяснений, обосновывающих возможность подобных представлений и обычаев. И Фрэзер пытается строить рациональные объяснения такого рода. Он утверждает, что магическое мировоззрение аналогично научному в том смысле, что фундаментальное допущение магии совпадает с основным онтологическим допущением науки. В основе как магии, так и науки, с его точки зрения, лежит признание порядка и единообразия природных явлений. В силу этого последовательность природных событий можно предвидеть и пытаться управлять ею. В результате подобного рационального объяснения и магия, и мифология оказываются всего лишь ложными теориями природных явлений. Таким образом, они лишаются всякой качественной специфики, скажем, по сравнению с наукой XIX или XX в. Разница лишь в одном — первые теории ложны, тогда как последние истинны. Витгенштейн настойчиво проводит мысль о том, что символическое и ритуальное изначально понятно и современному человеку. Расхожие представления о прогрессивности европейской цивилизации формируют мнение европейца о себе самом как человеке более рациональном, нежели люди далекого прошлого. Современный человек и самого себя воспринимает как продукт прогресса, прежде всего научного. Он верит, что его сознание «очищено» от того темного и стихийного, что было присуще, скажем, первобытным людям и их магическому сознанию.
http://ec-dejavu.ru/w/Wittgenstein_Frazer.html
Витгенштейну было свойственно также острое чувство кризисности современной ему эпохи. Он вовсе не склонен был смотреть на свое время как на замечательный результат прогрессивного развития разума, нравственности, науки и производства. Подчеркивая свое расхождение с современной цивилизацией и культурой, Витгенштейн особо отмежевывается от науки и научности как их характерных черт. Так, например, в варианте предисловия к своей будущей книге он отмечает, что дух ее не имеет ничего общего с духом и стандартом научности и что ученые, скорее всего, не поймут его книги и его философии. «Я думаю,— говорит он также,—что дух этот (его книги.—3. С.) отличен от главных течений европейской и американской цивилизации. Дух этой цивилизации . . . чужд автору. Это не оценочное суждение». В частности, с точки зрения Витгенштейна, невозможен прогресс в смысле большей рациональности и обоснованности наших знаний, нашей картины мира и образа жизни, в смысле достижения счастья. Составной частью убеждения в научном и прогрессивном характере современной европейской цивилизации являются распространенные представления о ее антиподе — о ненаучных, ложных воззрениях «древних», от которых мы, как нам кажется, ушли столь далеко, что нам даже трудно поверить в возможность таких абсурдных представлений и основанных на них диких обычаях, пока нам не приведут каких-то рациональных объяснений, обосновывающих возможность подобных представлений и обычаев. И Фрэзер пытается строить рациональные объяснения такого рода. Он утверждает, что магическое мировоззрение аналогично научному в том смысле, что фундаментальное допущение магии совпадает с основным онтологическим допущением науки. В основе как магии, так и науки, с его точки зрения, лежит признание порядка и единообразия природных явлений. В силу этого последовательность природных событий можно предвидеть и пытаться управлять ею. В результате подобного рационального объяснения и магия, и мифология оказываются всего лишь ложными теориями природных явлений. Таким образом, они лишаются всякой качественной специфики, скажем, по сравнению с наукой XIX или XX в. Разница лишь в одном — первые теории ложны, тогда как последние истинны. Витгенштейн настойчиво проводит мысль о том, что символическое и ритуальное изначально понятно и современному человеку. Расхожие представления о прогрессивности европейской цивилизации формируют мнение европейца о себе самом как человеке более рациональном, нежели люди далекого прошлого. Современный человек и самого себя воспринимает как продукт прогресса, прежде всего научного. Он верит, что его сознание «очищено» от того темного и стихийного, что было присуще, скажем, первобытным людям и их магическому сознанию.
http://ec-dejavu.ru/w/Wittgenstein_Frazer.html
- Дмитрий Косой
- Для комментирования войдите или зарегистрируйтесь
Философский штурм | Совместное философское творчество © 2006-2014
Сайт представляет собой площадку для функционирования философского интернет-сообщества, участники которого заинтересованы не только в индивидуальном, но и в коллективном философском творчестве.