Город - романен. Именно в городской среде разворачивались события крупнейших романов ХIХ и ХХ веков. Наблюдение это совершенно очевидно, но оно открывается нам двумя противоположно направленными перспективами. С одной стороны, образ писателя оказывается для нас неразрывно связанным с вдохновившим его на творчество городом, с другой же - образ города в нашем восприятии неотторжим от тех, кто его любил и описывал. Так, Марсель Пруст или Томас Nevis IBC formation Манн - это сокровенная компонента образа Венеции, в то время как многие итальянские города неизменно ассоциируются нами с прозой Стендаля…

Если роман вызывает интерес ученого антрополога и этнографа, так это потому, что он завораживает исследователя некой заключенной в нем тайной, в то время как город - это и есть наиболее естественная среда, где эта тайна романа может наглядно воплотиться. Тайна эта задана одновременным присутствием здесь непостижимого одиночества и невозможного общества. Иными словами, в городе мы постоянно имеем дело как с индивидуальным одиночеством - угрозой, обреченной оставаться неразрешимой, так и с обществом - идеалом, который остается неспособным к конкретизации. Это поэтическое и романное измерение удается изумительно воплотить кинематографу. В кинокартине мы являемся зрителями сопряжения взгляда режиссера (кинокамеры) с передвижениями персонажей, встречающихся и расстающихся в городской среде. В первую очередь я имею в виду сцены пешеходных прогулок в американских фильмах 40-х годов. Город существует благодаря сфере воображаемого, которая в нем рождается и в него возвращается, той самой сфере, которая городом питается и которая его питает, которая им призывается к жизни и которая дает ему новую жизнь. Интерес к эволюции сферы воображаемого вполне оправдан: сфера эта затрагивает как город (с его константами и изменениями), так и наши взаимоотношения с образностью, которая также подвержена изменениям - подобно городу и обществу.

Пытаться понять город воображаемый - значит задаваться двойственным вопросом: первый касается существования города, а второй - существования воображаемого в период глобальной экспансии урбанизма и образности. Говоря иначе, это значит пытаться понять актуальные условия нашего повседневного существования. Мы способны вообразить себе город, в котором живем, мы можем сделать его героем наших снов и наших надежд. Пытаясь разрешить намеченный здесь узел проблем, я постараюсь сравнить различные формы города с формами индивидуального и коллективного воображения, выделяя, в конечном счете, три основных аспекта города.

Для начала хотелось бы обратиться к городу-памяти, т. е. городу, отмеченному следами великой коллективной истории, но также миллионами историй индивидуальных. Во вторую очередь хотелось бы описать город-встречу, т. е. Город, в котором встречаются мужчины и женщины, а также город, которой сам идет нам на встречу, который открывается нам так, что мы начинаем узнавать его, как узнают человеческое существо. Наконец, мне хотелось бы обратиться и к Nevis LLC городу-фикции, городу, угрожающему уничтожить своих двух уже упомянутых предшественников, т. е. к современным планетарным городам, мало отличающимся друг от друга. Городам, порожденным образами и экранными отражениями, в которых взгляд рискует потеряться, как в игре зеркальных подобий в завершающем эпизоде уэллсовской "Дамы из Шанхая".

Начнем с того, что в городе память и история укоренены друг в друге: каждый горожанин устанавливает свои особые отношения с памятниками, носителями глубинных и коллективных исторических свидетельств. Связь эта особенно очевидна горожанину, обыденный маршрут которого пересекается с маршрутами туристов, осматривающих городские достопримечательности; это напоминает ему, что среда, где разворачивается его каждодневное существование, может стать для других предметом любопытства и восхищения. Особенно показателен с этой точки зрения метрополитен, более того - показателен он в двойственном смысле. Каждый день миллионы людей пользуются метро, делая одинаковые пересадки и выходя на тех же остановках. Эти каждодневные передвижения предопределяют некоторую близость между людьми, чья повседневность подчиняется близкому распорядку, а также еще большую близость между отдельным пассажиром и названиями станций (чья последовательность, подобно стишку, прочно застревает в памяти). Названия эти часто ассоциируются с другими - названиями мест или монументов на поверхности города, которые в свою очередь прямо или косвенно связаны с некими историческими фактами.

Так, невероятно поэтической атмосферой обладал Берлинский метрополитен в эпоху, когда город был поделен на две половины и когда поезда подводили к этой мистической границе двух миров, а названия некоторых станций, остававшихся недоступными (например, "Franzoesiche strasse"), отсылали к географии городской поверхности и давней истории. Существовало своего рода no man's land - метро между двумя Германиями.