Иное бытия

1. Иерархическая логика как тормоз познания
  Письменная логическая процедура определения понятия через род и дополнение делит понятие пополам по роду и виду, и здесь иного пути нет, так как любая часть бытия многообразного различима сознанием только в отношении единства и дробности. С одной стороны - в отношении целого, в которое эта часть входит на правах элемента, а с другой - в отношении частей, которые как элементы входят в эту часть как целое. Конечно, может быть уместным просто некоторое приблизительное описание предмета  или объекта, на который ссылается некоторое данное знание. Однако такая нестрогая логика применима исключительно в бытовых обстоятельствах, но только не в философии, где стройность теории зависит от степени однозначности понятий, на которых она построена.
  Тем не менее, понятие бытия не подчиняется обычным правилам определения понятий, потому что бытие есть само род и вид для всего мира вещей. Логическая процедура определения понятия бытия подразделяет его на два понятия, на два вида знания - родовое и видовое, то есть, лишает понятие бытия единства. Такое следствие неизбежно вытекает из человеческой привычки любое единство рассматривать на письме последовательно, иерархично, в то время как единство понятия "бытие" несовместимо с любой иерархической логикой, опирающейся на строгую иерархию элементов, в неё входящих, иерархию, в рамках которой оно переходит в свою противоположность, в отсутствие такого единства.
  Но, с другой стороны, у философии нет других инструментов для наглядного, публичного философствования, кроме письменной речи и, чтобы разъединить на письме единое знание о бытии в понятии о нём, но при этом сохранить его единство, то есть, представить в едином же умозаключении, которое уже само способно поддерживать свою собственную внутреннюю интеграцию без всяких софистических ухищрений, следует сначала определить возможность дезинтеграции самого бытия вне зависимости от любых человеческих понятий о нём.
  Часто философы говорят - а противоположности вот они, самоочевидны. И степень их взаимной дезинтеграции также вполне поддаётся детекции без всяких сложных экспериментов. Вот простые различия, а вот и конфликты с противостояниями. Но эти все дистинкции касаются бытия многообразного, уже поделенного сознанием на части, или даже вообще отдельных частей бытия, его срезов, слоёв и специфических аспектов знания о нём. А у собственно бытия частей быть не может, по крайней мере - частей, известных философии. Поэтому проблема дезинтеграции бытия единого есть также и вопрос - как такой процесс можно выразить на бумаге, с помощью обычных человеческих письменных понятий без утраты единства знания о бытии.

2. Неизбежная бессодержательность понятия "бытие"
  Если определение понятия "бытие" как философской категории возможно только через дескрипцию свойств и признаков предмета, на который оно ссылается, через некий универсальный, всеобщий философский контекст этого описания, не зависящий от каких-либо человеческих мнений, от их содержания, то и мыслимое содержание такого понятие будет минимальным. О необходимости дистанцироваться от частных мнений о бытии кто только из философов не говорил. Казалось бы, требование совершенно справедливое и потому излишнее. Ведь крайнюю степень бессодержательности знания можно назначить сверху, волевым усилием философа, просто продекларировав её, что и делает Гегель, слепо следуя своей дурной революционной привычке.
  Но даже и здесь деление понятий на абстрактные и конкретные по отношению к единству бытия и самой способности философии отразить такое единство в понятиях - будет неуместным, так как противопоставляет одно другому и делает акцент на чём-то одном - на пристрастии философии к самым крайним логическим абстракциям в ущерб знанию конкретному. Следовательно, любой, пусть даже наименее осмысленный философский контекст по отношению к понятию "бытие" будет частным, а значит - неполным, потому что будет отражать исключительно личные предпочтения философа, его неизбежное скатывание к произвольному делению представления о бытии на антиномии в ущерб связности речи в самой её сердцевине - в том, что философом не высказано, что оставлено им за её пределами.
  Также и Гегель, подобно любому философу, оперирующему оппонирующими определениями и в силу неспособности вообще человеческого ума определить понятие бытия в рамках привычных представлений о логике, опирающейся на движение человеческих глаз по тексту от родов понятий к их видам и обратно, оказался не в состоянии указать ни общего родового сходства для понятия бытия с другими понятиями (чего даже и не попытался произвести), ни тем более общего видового различия. Вместо этого он сосватал в пару к бытию совершенно безобразную и несовместимую с бытием логическую абстракцию, способную жить только на бумаге, поскольку бумага всё стерпит. Письменная речь сыграла свою очередную шутку и с Гегелем, который не смог сказать больше того, что сказал, потому что не потрудился это сделать.

3. Дискретность описания понятий
  Поскольку философия может представить, описать любой предмет через письменную речь только парно, дискретно, её выбор определений для понятия бытия неизбежен, но будет ограничиваться единством самого бытия, которое само, в свою очередь, не может быть ограничено ничем и части которого будут отличаться друг от друга, но вместе с тем должны оставаться тождественными друг другу в рамках единого целого. Это не могут быть части, которые входят в какие-то другие общности, кроме единого бытия, или вообще противостоят чему-либо, в том числе и единому бытию, типа небытия или ничто, но составляют разные стороны единого целого. Самоотражение бытия, его различение внутри себя может осуществляться через состояние бытия иное по отношение к самому бытию, но также и единое с ним самим.             
  Состояние инаковости бытия реализует себя в нетождественности со своей природой, из единства бытия, которое уже есть, имеется как данность, но ещё недостаточно, неполно в силу малоосознанности самого себя бытием как самим собой. Между двумя состояниями бытия нет чёткой границы, такая граница может сдвигаться за горизонт сознания, особенно когда оно не уверено в своём действительном статусе по отношению к бытию и не имеет надёжных оснований для своей окончательной идентификации. Иными словами - в обычных обстоятельствах для сознания обыденного и его медицинских аналогов нет поводов для роста, а значит при таких условиях и в самом бытии потенциала для саморазличения себя с самим собой не образуется. Но стоит сознанию понять, что для того, чтобы признать себя в качестве сознания всего бытия в целом, его внутренних возможностей явно недостаточно и надо их наращивать, пока их ещё дают, то сразу же в бытии появляется и нетождественность, и саморазличение, и инаковость, пусть даже в минимальной степени.

4. Традиционное нечто как отражение иного
  Как ни странно, философская традиция мыслит иное как нечто, пусть и логически перпендикулярное самому этому нечто, но по онтологическому статусу ничем от него не отличающееся, то есть, в терминах и понятиях вещелогии, следуя традициям рассмотрения субстанции, то есть однородности бытия, уже поделенного сознанием на локальные фрагменты посредством понятий. Недаром Гегель приравнивает эти две сущности друг к другу - "Нечто и иное; они ближайшим образом безразличны друг к другу; иное также есть непосредственно наличное сущее, нечто; отрицание, таким образом, имеет место вне их обоих." (Гегель, "Наука Логики", НАЛИЧНОЕ БЫТИЕ, Качество) Об ином бытия здесь нет и речи, бытие у Гегеля где-то уже распалось, трансформировалось в бытие наличное, которое человека окружает и которому он присваивает имена, названия и ярлыки - типа иного и нечто. Но Гегеля это не смущает, как и многое другое, не относящееся к философии. Получают же люди и их домашние любимцы похожие имена, вещи тоже должны иметь на это право.
  Но что вообще может философия извлечь из такого рассмотрения, какое положительное философское знание, где понятия нечто и иного являются лишь грубыми механическими аналогами понятий о частных, локальных вещах? Какое они могут иметь отношение к самому предмету философии - бытию неопределённому и единому? Не начинает ли Гегель заговариваться в случае такого рассмотрения, которое становится больше похожим на поточное рисование портретов прохожих по уже выработанной схеме с некоторыми индивидуальными различиями, но с обязательным наличием красивых удлинённых глаз в византийском стиле?

5. Иное самого бытия
  Таким образом, в результате подмены определения понятия "бытие" установкой театральных декораций для спектакля, в котором реализуют себя специфические авторские фантазии, бытие у Гегеля трансформировалось в некую странную примитивную матрицу - о бытии едином больше нет понятия, ничто забыто, остались только два их вырожденных потомка, нечто и иное, с которыми Гегель может делать всё, что захочет. Это его параллельный мир, Гегель в нём хозяин, но это также порождение самого Гегеля, его грубая, неуклюжая модель бытия.
  Надо думать, ни на каких примерах из жизни, пусть и самых обезличенных, невозможно показать внутренние трансформации бытия, если они, конечно, подразумеваются. Потому что изображение бытия не есть само бытие. Гегель забыл, что посредством речи, особенно письменной можно проиллюстрировать, прежде всего, ограниченность собственного мышления, но только не способность бытия к трансформациям. А то, что бытие начинает себя раздваивать лишь в том случае, когда сознание создаёт в нём для этого потенцию, для Гегеля вообще нонсенс, никогда ему не приходило в голову. Подобная потенция возникает только в одном случае, когда само сознание совершенно добровольно и сознательно изымает себя из бытия, предоставляя бытию возможность трансформироваться независимо от любого философского диктата.
  Чтобы сохранить единство понятия "бытие" в процессе его определения, философия должна положить в основу контекста представление о таком бытии, которое не имеет никакого другого в себе отличного от самого себя состояния, кроме самого себя. Это будет само бытие, постоянно становящееся тем, чем оно не является, то есть, тем же бытием, но отличным от себя самого как другого, иного своего состояния внутри своего же собственного единства. О таком единстве не будет никаких человеческих понятий, но только единое представление о двух состояниях бытия - бытия как самого себя и бытия как иного по отношению к самому себе, а также о способности бытия осуществлять переход между ними. Таким образом, переход между частями единого бытия происходит только как трансформация самого бытия, как переход из состояния себя данного, а потому всего лишь возможного, неполноценного, к себе иному, отличному от себя состоянию и потому полноценному, реализованному бытию, как переход между двумя состояниями бытия - иного своего и своего иного.

6. Иначе говоря
  Небытие, "ничто" здесь некуда вставить при всём желании, так как бытию, чтобы себя трансформировать, не нужны никакие посторонние человеческие инструменты, тем более такие лингвистические казусы, как псевдопонятие "не-бытие". Пиши хоть через чёрточку, хоть без неё, всё равно будет неявно ссылаться на кладбище и скорбь, на поминки об усопшем и пожелания покоя его душе. Но это всё эмоции, которые в философии, тем более в онтологии, неуместны, разве что для перфоманса, для бравирования собственным бесстрашием, очарованностью смертью как тотальным отрицанием всего живого. Недаром у Гегеля заместо логики - невразумительная заупокойная молитва:  "Начало, следовательно, содержит и то и другое, бытие и ничто; оно единство бытия и ничто, иначе говоря, оно небытие, которое есть в то же время бытие, и бытие, которое есть в то же время небытие." (Гегель, "Наука Логики", Книга первая. УЧЕНИЕ О БЫТИИ) Добавить к этой откровенной любительской болтовне нечего, болтовня говорит сама за себя.