«Под реальностью и совершенством я разумею одно и то же». Спиноза

эпиграф Спинозы за то, что совершенна только природа, которой и придавал значение "реальности", и истины, а значит реальность у него идеальная, а не "даваемая" как нечто сырое и неясное, что говорит за необоснованный рационализм. Можно ли представлять реальность как познаваемую, нет, а тогда что познаётся? и этот вопрос главный, а не реальность. Если Спиноза был бы прав в части истины, тогда не было бы и психологии, которая работает с природой объекта, а не с самим объектом, и что невозможно в принципе, так как объект независим от всего внешнего, как и к нему причастного. Спиноза за объект принимал биопол, и это именно вводило его в заблуждение, но биопол не знает свободы, как и природы, так как находясь в окружении "неравных" себе, биопол знает только "преодоление" своего неопределённого положения. "Согласно фотокопиям сохранившихся документов, Спиноза не заботился о личной жизни, поэтому у него никогда не было ни жены, ни детей. Википедия", - и о неопределённом положении Спинозы сообщают свидетельства жизни, и как биопола, а если ты представляешь из себя только биопол, тогда откуда единое может посещать тебя, неоткуда, и где женского нет. Быть в содоме, и представлять себя равным чему-то невозможно, а отсюда и идеи добраться до того, чего нет в реальности. Содом понимаю здесь как не связанное с половым трендом биопола, а не как библейское, связанное с грехом, что глупость. Под "совершенством" поэтому Спиноза скорее понимал всего лишь среду обитания своего, а не что-то важное и реальное. Спиноза утверждает, что “в свободной республике каждому позволено думать, что он хочет, и говорить, что он думает”, - и при чём тут република, если одно - частное (свободная республика), а другое - общее в едином (думать), что к республике прямого отношения не имеет, и представление (свободная республика) Спиноза выдаёт тут за реальность. Также и политики современные думают как Спиноза, и о суверене, но это не даёт преимущество Спинозе, а только минус  ему. “Цель философии, - пишет он, - не что иное, как истина”, тогда как “цель веры ... не что иное, как послушание и благочестие” - вера не является чем-то отдельным от философии, и если вера всего лишь инструмент мышления, а если религия ограничивает веру догмами, то это идиоту важно знать, а не мыслящему вне догм, и где истина дана мыслящему. Видимо Спинозе мыслящий представляется вне истины, но тогда это не мыслящий, а ищущий чего-то необходимого ему, и значит не свободный в мышлении своём, ведь свободен мыслящий, а не мышление, также стоит понимать и истину своей. Спиноза и разделяет сказки о “свободе человеческой природы”, но таковой природы нет, или надо указать  источник её, если таковая есть, а не представлять глупости и вещать, и биопол не "человеческая природа", и хотя ближе всего к ней, а иначе вынуждены будем признать, что и в маньяке половом имеется "человеческая природа", и что разумеется глупость. Человек вышел из природы, но никогда не вернётся в неё, и деградация его только от "человека", а не от природы вовсе.

Спиноза открыл новую почву, защищая свободу публичного философствования как общественную свободу. Вопрос в том, как именно понять политический характер этой свободы. В каком смысле libertas philosophandi Спинозы действует “за пределами” суверенной юрисдикции? Большая часть англоязычной литературы о Спинозе отвечает на этот вопрос следующим образом: манера, которая выдает в нем “эксцентричного Гоббса”. Говорят, что Спиноза распространил гоббсово понятие индивидуального суждения или “частного разума” от внутреннего ментального святилища до внешнего форума и от иммунитета, предоставляемого главным образом религиозным убеждениям, до широкой защиты любого “добросовестного суждения”, включая все виды философских мнений. Таким образом, с общепринятой точки зрения, защита Спинозой свободы философствования сочетает в себе “тезис разделения” (философия/теология) с “тезисом единого авторитета” (государство > церковь) в поддержку “принципа терпимости” (политика/философия).
Другими словами, разделение теологии и философии Спинозой предполагает объединение теологии и политики в фигуре суверена, обладающего исключительной юрисдикцией как над гражданским, так и над религиозным правом. Право суверена, а следовательно, целостность и стабильность государства зависят от, в свою очередь, от способности государства обеспечить определенную автономию или отделение философии от политики, право субъектов свободно мыслить и говорить — то есть без вмешательства — до тех пор, пока они действуют в соответствии с законом. Не говоря еще ничего более конкретного о природе этих ключевых разделений — теологии от философии и философии от политики, — я хочу подчеркнуть здесь иммунитет, который принимает суждение в этом сценарии. С одной стороны, политическое суждение принимает суверенную форму судьи споров (спинозистский аналог “Общественного разума” Гоббса). С другой стороны, свобода философствования, понимаемая как добросовестное суждение, занимает негативное пространство суверенной юрисдикции, находящейся вне принудительной власти государства, но в пределах права и власть каждого индивида формировать и выражать свое мнение. Если libertas philosophandi переводится здесь как квинтэссенция интеллектуальной свободы, то это в лучшем случае инструментально политическая свобода, то есть субъективное право или гражданская свобода, гарантируемая суверенной властью государства. Это стандартное прочтение “свободы философствования” Спинозы находит большое подтверждение в ТТП, о чем я подробно расскажу ниже. Но она не в состоянии охватить в полной мере проблему, которую ставит перед собой Спиноза в своем развитии концепции. “Свобода философствования” Спинозы означает не просто свободу от суверенной юрисдикции или иммунитет, определяемый в противовес политическому измерению, но конститутивно политическую свободу, которая скорее сопротивляется, чем повторяет иммунитетную логику юрисдикции.
Юрисдикция и судебная практика
По моему прочтению, трактовка Спинозой свободы философствования противопоставляет два основных смысла суждения как политического иммунитета. Суждение, задуманное и используемое в богословско - политическом ключе, принимает авторитетную форму юрисдикции: один суверенный орган сохраняет за собой право и власть принимать юридические решения и суждения — говорить по закону, — в то время как частные граждане обладают свободой философствования в той мере, в какой их суждения по конкретным вопросам (например, характер их вера) признаются сувереном неприкосновенными от диктата закона. В этой схеме libertas philosophandi означает свободу суждения, которая предполагает повиновение закону в более широком смысле. Иными словами, свобода, поставленная на карту в философствовании, заключается в том, чтобы интерпретировать, как лучше всего взять на себя ответственность как субъект права. Более заметная аргументативная нить в ТТП работает в этом регистре. Здесь Спиноза защищает свободу философствования, принимая его критиков на их собственных условиях, а именно: доминирующие дискурсы веры (теология) и государства (политическая теория). Тем самым он бросает вызов либертас и защищает ее j u d g m e n t b e y o n d j u r i s d i c t i o философствовать на основании того, что вера и политический порядок разрешают и запрещают. Общая формулировка свободы философствования Спинозы утверждает, что “в свободной республике каждому позволено думать, что он хочет, и говорить, что он думает” (название TTP 20). Схематически, его главная забота в богословских главах (1-15) связана со свободой мысли или убеждений (думать то, что человек хочет); в политических главах (16-20) его забота расширяется и включает свободу выражения мнений (говорить то, что он думает). Разделение этих свобод носит лишь аналитический характер. Далее Спиноза настаивает на том, что в действительности свобода мышления и свобода речи фактически неразделимы. По заключению ТТП, он склонен объединять их просто для того, чтобы говорить просто о “свободе суждения”. Точно так же Спиноза показывает, что области благочестия и мира практически неразличимы в том смысле, что они составляют единую общественную сферу, или гражданский порядок. Эта деталь помогает объяснить сложное выражение, появившееся на титульном листе трактата, утверждающее, что в нем можно найти богословско-политическое обоснование свободы философствования. Однако, по словам Спинозы, libertas philosophandi также представляется и реализуется в политико - философском ключе. В этом случае свобода философствования и суждения принимает то, что я назову юриспруденцией.В соответствии с первоначальными значениями слова “благоразумие” юриспруденция состоит из определенной осмотрительности, которую обычные люди проявляют, оценивая, как сохранить и приумножить свое “естественное право”, то есть свою способность думать и действовать в мире. Спиноза иногда называет этот тип суждения cautio, и он трактует его как синоним “свободы человеческой природы”, которая, добавляет он, “не есть послушание” (ТП 4.5). Это небольшое, но важное уточнение подчеркивает, что грамматика юриспруденции по существу не является моральной; она не говорит, как юрисдикция, о разрешении и запрете. Как следствие, ключевым политико - философским вопросом, оживляющим спинозистскую юриспруденцию, является вопрос о том, как лучше всего участвовать в общем потенциале. Действительно, юриспруденция не только не предполагает повиновения, но и неизбежно ставит его под сомнение. Если юрисдикция говорит о законе, то юриспруденция всегда каким-то образом говорит против него. Чтобы увидеть, как спинозовское обсуждение libertas philosophandi вызывает иммунный аппарат суверенной юрисдикции, полезно более внимательно изучить “разделения”, поставленные на карту в его анализе. Первый касается отношений между философией и верой (или теологией). Согласно Спинозе, что разделяет эти две области в теории и что примиряет их на практике это вопрос ортопраксии. “Цель философии, - пишет он, - не что иное, как истина”, тогда как “цель веры ... не что иное, как послушание и благочестие” (ТТП 14.38). Понимаемая таким образом, вера “дает каждому величайшую свободу философствовать, так что без зла он может думать все, что пожелает, о чем угодно” (14.39). Здесь Спиноза связывает не теологию, слово Божие, с текстом Писания как таковым, а с содержащимся в нем нравственным законом: заповедью повиноваться Богу всем сердцем, любя ближнего как самого себя, то есть практикуя справедливость и милосердие (pref 26, 14.9). Отсюда следует, что теология занимается не спекулятивными вопросами, а вопросами поведения, которые соответствуют определенным спекулятивным требованиям. Какого рода требования? Ответ Спинозы звучит так: “Вера требует не столько истинных учений, сколько благочестивых учений, то есть учений, побуждающих сердце к послушанию, даже если многие из них не имеют даже тени истины. Это верно при условии, что человек, принимающий их, не знает, что они ложны. Если бы он это сделал, то обязательно стал бы мятежником. Ибо как может тот, кто стремится любить справедливость и повиноваться Богу, поклоняться тому, что, как он знает , чуждо божественной природе?” (ТТП 14.20 – 21).
https://vk.com/doc8690324_630506608?hash=238d1eeb52f8.. Витальный республиканизм Спинозы и Демократическая власть суждения