Это началось где-то в 70-х. Я заведовал крупной лабораторией в НИИМСК. Мне довелось быть научным руководителем широкой и актуальной тематики. В разработке нового технологического процесса всегда участвовали специалисты различного профиля: химики, технологи, механики, конструкторы, строители, экономисты, математики, экологи, токсикологи, патентоведы, специалисты по контролю и автоматизации технологических процессов, специалисты по охране труда и технике безопасности, специалисты по защите промышленного оборудования от коррозии и т. д. В задачу научного руководителя входила координация их работы для достижения общей цели - разработки технологического регламента на новый процесс. Этот ответственный документ должен был содержать все сведения, необходимые для грамотного проектирования, строительства и надёжного внедрения нового процесса в промышленность. Чтобы выполнить свою задачу, научный руководитель обязан быть широко образованным, ответственным и целеустремлённым человеком. Конечно, всё знать невозможно. Но должен быть определённый уровень разносторонней подготовки, должно быть умение быстро вникать в суть новых сложных вопросов. Здесь не отделаешься общим напутствием типа "давайте, ребята, работайте!" В этом случае можно гарантировать результат из басни Ивана Андреевича Крылова о лебеде, раке и щуке...Слаженная работа начинается только там, где научный руководитель разработки понимает специалистов, говорит с ними на их профессиональном языке, принимает адекватные и понятные им решения. Приходилось постоянно работать над собой, расширять эрудицию в разных областях, учиться сложному искусству руководства научными коллективами.

От других научных руководителей меня отличала одна особенность - обострённый интерес к гуманитарным наукам. Причины этого уходили корнями в детские и юношеские годы. Видимо, сказалось то, что мои родители, убеждённые коммунисты с большим стажем, часто говорили при мне на общественно-политические темы. Как и они, я свято верил в истинность марксистско-ленинских идей, в непререкаемость политики коммунистической партии. И на студенческой скамье, и позднее в заочной аспирантуре я с неподдельным интересом изучал историю партии, марксистско-ленинскую философию, основы научного коммунизма. Подчёркиваю - изучал с искренним интересом, а не для того лишь, чтобы сдать экзамены. Работая в НИИМСК, охотно посещал семинары и факультативные занятия по общественным наукам. Этот интерес, а не жажда карьеры, привёл меня в партию. Я стал коммунистом в декабре 1963 года, в возрасте 28 лет, уже будучи заведующим лабораторией. Многие годы выполнял партийные поручения: был пропагандистом, избирался секретарём первичной партийной организации, случалось быть и членом парткома НИИМСК. Забегая вперёд, скажу, что в 1985 году я горячо приветствовал перестройку, гласность, активизацию общественной жизни. В то же время, я, единственный в НИИМСК, выступил категорически против "радикальной экономической реформы". Я уже тогда отчётливо сознавал, какие последствия она сулит. Я выступил за реформирование партии, за осознание коммунистами всей пагубности безграмотного и безответственного разрушения единого экономического организма страны, за его планомерное и поэтапное совершенствование. В ноябре 1990 года партийная организация НИИМСК, насчитывавшая в то время около 300 коммунистов, единогласно рекомендовала избрать меня делегатом на ХХХI Ярославскую городскую партийную конференцию. Я был избран делегатом от Ленинской районной партийной организации. На конференции меня избрали в члены Ярославского горкома КПСС и ввели в состав идеологической комиссии горкома. Я и там отстаивал свою позицию. Но было уже поздно. Этот горком оказался последним в истории Ярославля. Я оставался в партии вплоть до её запрета. До сих пор храню свой партийный билет как дорогую, памятную реликвию.

Но вернёмся к началу, за двадцать лет до этих событий. Мои научные интересы стремительно расширялись. Катализаторами этой творческой экспансии стали динамика всей нашей жизни, события в стране, встречи и сотрудничество с интересными людьми. В студенческие годы мой интерес к обществоведению проявлялся в том, что я часто задавал преподавателям "неудобные" вопросы. Задавал искренне, хотелось разобраться. Но преподаватели почему-то считали мои вопросы неуместными и даже провокационными. И вот я в НИИМСК руковожу кружком в сети партийной учёбы. И теперь те же самые вопросы стали задавать мне мои кружковцы! Это были умные, образованные, любознательные люди. Мне было стыдно отмахиваться от их вопросов подобно тому, как отмахивались от моего любопытства институтские преподаватели. А вопросы были серьёзные. Почему в нашей стране громили генетику и кибернетику в то время, когда за рубежом эти науки успешно развивались и давали важные практические результаты? Чем не понравилась партийному начальству химическая теория резонанса? Почему первое лицо в государстве присвоило себе право последнего слова в языкознании? По какому праву академик Лысенко терроризировал биологию? Как могло случиться, что на словах были за науку, а на деле тормозили её развитие?

Естествознание, несмотря на административные наскоки, всё же развивалось. Но в общественных науках царил застой. Если в физике или химии всё-таки допускались различные трактовки, то в обществоведении любое отклонение от официальной точки зрения немедленно пресекалось. Для меня было очевидно, что любое учение, претендующее на научность, не может десятилетиями жить и развиваться без новых взглядов, идей, теорий. Тогда это не наука, а что-то другое: набор догматов, подобие слепой веры, разновидность религии. Становилось всё более очевидным, что этот идеологический застой входит в противоречие с объективной необходимостью научного и технического развития. Такое положение представлялось мне ненормальным, опасным для будущего нашей науки и техники, и в конечном счёте - для страны. Важнейшая функция науки - получение достоверных данных о действительности. В своё время Карл Маркс достоверно и глубоко изучил капитализм той эпохи. Прошло сто лет, и капитализм изменился. Почему он не погиб, как предсказывал Маркс? Великая депрессия 30-х привела к резкому падению производства и невиданному до того всплеску безработицы. В 1932 году в США было 17 миллионов безработных. Но и это не привело капитализм к гибели. "Новый курс" президента Рузвельта в 1933-1938 г.г. сумел выявить и раскрыть внутренние резервы капитализма и преодолеть кризис. Капитализм проявил не предвиденную Марксом высокую жизнеспособность. Он обнаружил способность к исторически своевременной модернизации в государственный капитализм. "Новый курс" эффективно сочетал меры по усилению государственного регулирования экономики с социальными реформами в пользу трудящихся. И это - при сохранении частной собственности, предпринимательской деятельности и традиционно присущей американцам деловитости, творческой инициативы. Экономическая теория Маркса, адекватно описывавшая ранний капитализм, оказалась не вполне пригодной для столь же достоверного описания современного капитализма. Этот принципиальный вопрос предстояло серьёзно осмыслить.

Особенно много вопросов, требовавших переосмысления, появилось при сравнении темпов экономического развития СССР и США. С одной стороны, налицо грандиозные успехи Советского Союза в экономическом развитии. За период с 1917 по 1977 годы национальный доход страны увеличился в 100 раз, промышленное производство выросло в 225 раз, продукция сельского хозяйства увеличилась в 4,6 раза, грузооборот всех видов транспорта увеличился в 66 раз. К 1977 году СССР обогнал США и вышел на первое место в мире по добыче нефти, угля, железной руды, по выплавке чугуна и стали, по выжигу кокса, по производству минеральных удобрений, по выпуску тракторов, тепловозов, электровозов, пиломатериалов, цемента, шерстяных тканей, кожаной обуви, сахарного песка, животного масла и т.д. С другой стороны, по многим важным экономическим показателям СССР продолжал отставать от США. Это относилось в целом к ВНП, к производству электроэнергии, автомобилей, многих видов продукции машиностроения, к производству ряда сельхозпродуктов (например, мяса), к выпуску высокотехнологичных машин и оборудования, станков, приборов, бытовой техники, приборов и аппаратуры для научных исследований, многих продуктов питания, одежды и обуви. Ассортимент и качество большинства американских товаров были значительно выше, чем у нас.

Конечно, огромный урон нашему народному хозяйству нанесла Великая Отечественная война. Победа досталась нашему народу дорогой ценой. Страна потеряла свыше 20 миллионов человек. Материальный ущерб составил 2600 миллиардов рублей. Были разрушены сотни городов, десятки тысяч сёл, около 30 тысяч промышленных предприятий. Победа стала великим подвигом советского народа, руководимого партией коммунистов. И этот подвиг является объективным историческим свидетельством созидательных возможностей прежней советской системы. Страна сумела в короткий срок не только восстановить разрушенное народное хозяйство, но и продвинуться вперёд. Выход в космос, достижение и сохранение военно-стратегического паритета с США, второе место в мире по экономическому развитию - всё это доказывает, вопреки легковесным и недобросовестным суждениям, что советская страна достигла впечатляющих успехов.

Советский Союз слишком долго был вынужден ставить во главу угла производство средств производства. Огромные средства затрачивались на создание вооружений и военной техники. Это обеспечивало выживаемость и обороноспособность страны в эксремальные периоды её истории. Советские люди это понимали и с этим мирились. Но, спустя десятилетия, такая политика становилась всё менее понятной. "Холодная война" высасывала слишком много средств в ущерб повседневным нуждам людей. С одной стороны, мы справедливо гордились нашими достижениями в освоении космического пространства, а с другой - недоумевали по поводу множества жизненных неурядиц. Почему и через много лет после войны в нашу жизнь прочно вошли нехватка самого необходимого, постоянные дефициты, очереди?

Слабым местом советской системы всё больше становилась и проблема научно-технического прогресса. На съездах партии и пленумах ЦК регулярно ставились задачи типа "догнать и перегнать" США по производству продукции на душу населения, раздавались призывы к развитию науки и техники, провозглашался лозунг о необходимости превращения науки в "непосредственную производительную силу" общества. Между тем, в США только за десять лет с 1955 г. по 1965 г. научно-технический персонал увеличился вдвое. В 1964 году США затратили средств на научные исследования и технологические разработки в расчёте на душу населения примерно в 10 раз больше Англии, в 20 раз больше Германии и Франции, в 30 раз больше Японии, в 50 раз больше Канады и в 70 раз больше Италии. В 1964 году ассигнования на научные исследования и разработки в США составляли 3,4 % от ВНП, а в 1986 году сохранились на уровне около 3 %. И это при том, что ВНП за эти два десятилетия вырос примерно в 6 раз! В расчёте на душу населения ассигнования на науку выросли от 100 долларов в 1964 г. до 500 долларов в 1986 г. К середине 80-х общие затраты на развитие науки и техники в США превысили 100 миллиардов долларов. Решающий вклад в развитие американской науки и техники внесло государство. На федеральном уровне все эти годы разрабатывалась и осуществлялась общенациональная научно-техническая политика. Роль частного капитала, конечно, была велика, но не настолько, как это иногда пытаются представить.

Благодаря такой целенаправленной научно-технической политике, наука в США на деле превратилась в непосредственную производительную силу. Она стала одним из важнейших приоритетов государственно-монополистического капитализма. Естественно, возникал принципиально важный вопрос: каким образом главная страна "загнивающего и умирающего капитализма" давным-давно решила ту задачу, которую КПСС десятилетиями ставила, но так и не смогла решить? Снова и снова давало о себе знать несоответствие между естественной необходимостью технологического обновления и задубенелым идеологическим застоем. Советская политическая экономия была классовой. Она чётко разделяла политическую экономию на две части: "буржуазную" и "пролетарскую". В моём сознании это не укладывалось. Как можно науку делить по классовому принципу? Ведь нет пролетарской и буржуазной физики, химии или математики! Цель любой науки - выяснение научной истины. Выходит, для пролетария - одна объективная истина, а для буржуа - другая? Всё больше я склонялся к выводу, что утверждение о классовом характере обществоведения ненаучно. В итоге, к середине 70-х в моём сознании накопилась определённая "критическая масса", и я вплотную приступил к работе над захватившей меня проблемой.

Общественное производство - сложнейшая система. Она включает самые разнородные процессы: социальные, экономические, технологические, физические, химические, биологические и т.д. В этой системе действует множество факторов: люди, сырьевые и энергетические ресурсы, машины, продукты производственной деятельности, окружающая среда и пр. Эти факторы не являются изолированными. Они взаимосвязаны и активно влияют друг на друга. К тому же, всё это многообразие, сложное уже само по себе, не является статичным. Оно претерпевает постоянные изменения во времени. Стало совершенно очевидно, что адекватно описать эту многофакторную и изменчивую систему теми средствами, которые были доступны во времена Маркса и Энгельса, было изначально невозможно. Можно было лишь выделить и исследовать некоторые существенные черты этой системы, некоторые тенденции её развития. Это классики марксизма и сделали, и для своего времени сделали блестяще.

Теперь требовался современный подход, основанный на использовании новых методов исследования. В силу сказанного выше, этот подход должен был быть междисциплинарным. Требовалось исследование на стыке наук и через взаимодействие наук - о природе, человеке, обществе. Оно обязано было впитать знания, накопленные за полтора столетия после первых экономических трудов Маркса и Энгельса, в частности, огромный исторический опыт. Конечно, не могло быть и речи ни о каком "классовом подходе". Во главу угла с самого начала следовало положить принципы научной объективности, историчности и преемственности. Одинаково внимательного и вдумчивого анализа заслуживали и марксистский подход, и все другие экономические учения. Но нельзя было идти по пути чисто механического смешивания различных взглядов. Нужна была стройная и основанная на фактах научная теория. Она должна была ответить и на те вопросы, которые остались вне поля зрения классиков марксизма, и на те вопросы, которые история поставила уже в наше время. Более того, такое исследование не представляло бы никакой ценности, если бы оно не обладало достаточной способностью к надёжному прогнозу. Достоверность любой научной теории проверяется опытом, практикой. В естествознании это - наблюдение природных явлений и научный эксперимент, а в обществоведении - соответствие между теорией и общественной практикой.

Осознания сказанного уже было достаточно, чтобы напрочь отвратить кого угодно от попыток этой неимоверно трудной работы. Но и это было не всё. В то время не было ни малейшего шанса на опубликование результатов такого исследования. Более того, за такое могло крупно не поздоровиться. Ведь это был в чистом виде "ревизионизм"! Понятно, что на подобное вторжение в святая святых было очень трудно решиться, и я долго колебался. Не хотелось обрекать себя на работу, сознавая, что она с большой вероятностью превратится в сизифов труд. И тем не менее, вопреки обычно понимаемому "здравому смыслу", я всё-таки взялся за создание современной общеэкономической теории. Что двигало мной? Признаться, мне до сих пор трудно ответить на этот вопрос. Возможно, главным мотивом было любопытство, обострённый интерес к проблеме, который подкреплялся осознанием её огромной важности. Не исключено, что где-то в глубине души теплилась надежда на какое-то везение, на то, что когда-нибудь эта работа окажется востребованной и известной людям. Скорее всего, я всем своим существом почувствовал: грандиозность и важность проблемы такова, что надо отбросить все сомнения. Что-то вроде сакраментального "если не я, то кто же?"...

Итак, работа началась. Впереди были первые результаты этой работы, конфиденциальные беседы с коллегами, памятная для меня встреча с Александром Николаевичем Яковлевым, начало перестройки, полностью подтвердившее теоретический прогноз. Впереди была трансформация перестройки в бандитский капитализм 90-х, разгул бессовестной свободы в стране, мой уход из НИИМСК и опубликование книги "К общеэкономической теории через взаимодействие наук" (1995). Впереди было моё обращение в "Российскую газету", передача книги в администрацию Б.Н.Ельцина, а также другие события, полностью подтвердившие прогнозы междисциплинарной общеэкономической теории - главного дела моей жизни.

Ярославль