Если вернуться назад, к фюсиологам, то для них не было еще проблематичным различие между мирами фюсис (природным, естественным) и технэ (изготовленным, произведенным), как не было проблематичным и противоречие между постоянным и становлением. Хайдеггер полагал, что они еще вслушивались в фюсис, и им открывалась истина как алетейя, где опостоянивание становления не есть проблема. Проблема это с Пифагора, и совершенно осознанно с Парменида и Гераклита. Также для них еще не проблема взаимоотношение фюсис и технэ, поскольку эти миры они пока не различают как нечто иное. У софистов впервые фюсис задвинут на задворки как несущественное вовсе, но проблемой является исключительно мир технэ, так и у Сократа, именно там взаимоотношение постоянного и становления противоречиво и проблематично. У Платона противоречие решено для технэ, мир природы просто прибавлен к нему как в этом смысле несамостоятельный. Но именно для мира природы отношение чувственных вещей к идеям в качестве подобий последних выглядит непредставимым и необъяснимым для здравого смысла. Аристотель, который всматривался внимательно в фюсис, не мог сего не заметить и присоединил идеи к вещам, как неизменную их сущность. Но тем самым не ответил на вопрос: откуда они там взялись? Почему действительность есть соединение сущности и явления, формы и материи, неизменного и изменчивого? Как так? Нельзя ли обойтись одним становлением, правда, тогда вместо космоса – хаос, и как возможна жизнь в таком мире? – Никак. Но это не ответ. Для Аристотеля ясно, почему космос, а не хаос: потому что бог есть чистая форма, мышление – его бытие, и он цель всего существующего, которое есть упорядоченная лестница от материи к нему. Этот порядок совершенен и потому вечен. Быть совершенным, истинным достаточно, чтобы быть. Для Аристотеля достаточно, здравому смыслу маловато.

Только с христианством (у Августина и вообще у реалистов) мир платоновских идей обретает обоснованность в уме бога, то есть бог производит (или имеет) вечные образцы для всего существующего и тем самым упорядочивает реальность как неизменное, или наделяет все являющиеся вещи неизменной сущностью и тем самым также задает неизменный порядок. Случайности нет, но есть свободная воля бога, которая из благости творит порядок и добро, и свободная воля человека, которая источник хаоса, который и есть зло. Номиналисты убирали идеи, и источником всего становилась свободная воля бога, ничем не ограниченная, кроме его предлежащей любви и милости к человеку. Для номиналистов основой порядка была абсолютная убежденность в милости божией: бог – не фраер, глупыми шутками над человеком не занимается.

Августиниеву свободную и греховную волю человека заменили помышлением и понуждением дьявола, то есть свободу человеку оставили, только как свободу выбрать меж богом и дьяволом, ибо сам человек слишком мал и беспомощен, чтобы суметь испортить божественный порядок. Таким образом, весь мир становится, по сути, миром технэ, природа, фюсис просто божественное технэ, не человеческое. Она больше и не фюсис, она – произведение, произведение мастера для определенной его цели, которое может быть прекращено в любой момент мастером и будет прекращено, когда цель божественная будет исполнена. Средневековье выкристаллизовывается, превращая человека только в орудие, в инструмент, инструмент в руках бога или дьявола. Инквизиция становится абсолютно неизбежной с ее расследованиями и кострами, ибо людей, по сути, нет – есть посланцы (засланцы) бога и дьявола.

Именно осень средневековья становится местом рождения Ницшевой бестии, то есть человека, отвергающего бога и в этом отвержении обретающего себя как самодеятельного, как живущего и действующего по своей воле, совершающего отвержение по собственному решению. Он не непременно богоборец, но и просто ушедший от бога, не принимающий более его во внимание в своих решениях. Он неизбежно общественно опасен, и виден миру бывает только во зле, где его ожидают увидеть как дьявольское отродье.

Превращение природы в пусть божественное, но технэ, открыла Бэкону путь к его «Знание – сила». Сущность Аристотеля снова стала самостоятельной и определяющей порядок (пусть даже она и произведена первоначально богом, вернее, даже потому что она произведена богом) и потому истинное познание этой сущности делает человека господином природы, потому что он теперь ее творец. В ракурсе должного весь мир есть теперь технэ, сама по себе природа есть только материал для человеческой деятельности. Задачей стало открытие, обнаружение этих сущностей, Бекон положился на индукцию и опыт в чувственном, кажущемся мире, мире становления. Но только как здесь откроется неизменная сущность, когда чувственные вещи все время меняются, появляются и исчезают? Как можно из чувственного опыта совершить прыжок к вечным формам? Почему индукция позволит сделать этот прыжок и убережет от заблуждений? В общем, непонятно как. Как из неизменных форм и природ получается становящийся и изменчивый мир, непонятно, и непонятно, как, имея в качестве предмета опыта только становящийся мир, прийти к его вечным, неизменным основам?

Декарт и рассказал, для чего ему понадобилось вынести cogito из природы, мыслящий субъект располагается по ту сторону мира, благодаря чему тот весь и становится технэ, пусть пока в ракурсе долженствования. Что нужно сделать, чтобы должное стало осуществимым? Надо преобразовать cogito в совершенный инструмент достижения истины о неизменном порядке его устроения. То, что он упорядочен, несомненно, ибо бог никак не мог создать хаос, но только космос. Человек становится на место бога, но пока очень слабеньким и беспомощным перед лицом непонятного творения. Когда этот мир есть тела в пространстве, движущиеся относительно друг друга, то наукой должна стать механика, написанная на языке математики. На каком языке формулирует свое законодательство бог, мы не знаем, но для человека таким языком является математика. С помощью математики человек сможет создавать тела как машины, тем более, что для него и нынешние тела есть машины, только построенные богом. Человек впечатает себя как неизменное, как постоянное в становлении, когда пересоздаст мир сам, из этой природы как материала в свои машины, которые именно он построил и включил, и они работают. Это широченный шаг в сторону Ницше.