Систематизация и связи

Гносеология

Диалектика

Логика

                  А.А. Ивин. Что такое диалектика.

                  А.А. Ивин. Что такое диалектика.

                  Глава 5. ДИАЛЕКТИКА ГЕГЕЛЯ

                  1. Средневековая диалектика как предшественница гегелевской диалектики

        От коммунистических времен нам достался в наследство предрассудок, будто диалектику как теорию первым открыл в Х1Х в. немецкий философ Г.В.Ф. Гегель. В прошлом (начиная уже с Античности) у него были, конечно, предшественники, но они не добились сколько-нибудь значительных успехов.

        Диалектику вообще нельзя «открыть» или «изобрести», как нельзя «изобрести» мораль, деньги, рынок и т.п. Как и они, диалектика не относится к тем объектам, которые «открываюся» какими-то индивидами. Сколь бы высоко ни ставился коммунистической философией Гегель, «открытие» им диалектики является одним из примитивных коммунистических мифов. К «открытию» диалектики Гегель не имеет - да и в принципе не мог иметь - ровным счетом никакого отношения. Гегель участвовал в описании диалектического способа мышления, причем основные черты своего описания он позаимствовал из средневековой философии. Но он так описал этот способ, или стиль, мышления, что получилась довольно злая пародия на реальный стиль мышления.

        Диалектика не является наукой или псевдонаукой. Она представляет собой ядро стиля мышления коллективистических обществ. Такого рода общества, или культуры, подобно средневековому и коммунистическому обществам, ставят перед собою глобальную цель построения совершенного мира («рая» на небесах или «рая» на земле) и направляют все свои силы на реализацию этой утопической цели.

        Диалектика является необходимой предпосылкой истолкования и понимания коллективистическим обществом связи существующего мира с тем будущим миром, достижение которого выступает как глобальная цель этого общества. Гегель, почти полностью позаимствовавший свое теорию диалектики у средневековых авторов, никогда не ссылался на своих средневековых предшественников в области изучения диалектики. Более того, в своей «Истории философии» он советовал «проходить скучную историю средневековой философии в семимильных сапогах». Это кажется довольно странным: позаимствовать у каких-то людей свои наиболее важные идеи, а затем отозваться об этих людях с явным пренебрежением, намекнуть на то, что ничего интересного у них, в сущности, нет, так что если и захочешь что-то у них взять, то только зря потеряешь время. Гегель как-то заметил, что нет худшего способа зарабатывать деньги, как заниматься философией. Если учесть, что при этом приходится еще и прибегать к грубому обману, с ним нельзя не согласиться.

        Внимательное прочтение средневековых философов показывает, что у них были все те ключевые элементы диалектики Гегеля, включая так называемый закон отрицания отрицания, которые позднее он включил в свою "диалектику природы, общества и мышления". Но диалектика как особая философская концепция, описывающая стиль мышления коллективистического общества, в Средние века не была построена. В ясной форме она действительно появилась только в работах Гегеля¹ . Причина отсутствия связного описания диалектики в средневековой философии очевидна: в диалектике и являющейся ее развитием диалектической логике до XIX в. не было нужды. Средневековое понимание связи небесного мира с земным было религиозным и требовало, прежде всего, веры, и только потом и в той мере, в какой это оказывалось возможным, знания.

        Тезис "Верую, чтобы понимать" Августина хорошо передает эту сторону дела. "Там, где это возможно, соединяй веру с разумом", говорит Боэций и одновременно признает, что в вопросе о Святой Троице – центральном в средневековой диалектике - такое соединение недостижимо. Принцип "Понимаю, чтобы верить", выдвинутый Абеляром, был уже отступлением от ортодоксии и такой рационализацией веры, которая вела, в конечном счете, к ее ослаблению. К XIX в. укрепилось убеждение, что будущее человеческого общества не может быть предметом ненадежной веры, а должно стать объектом обоснованного знания.

Средневековый человек мог связывать настоящее (Бога-Сына) с будущим (Богом-Отцом) посредством мистического Бога-духа. Представители индустриального общества обращаются уже к разуму. Наиболее радикальные из них позднее начинают, подобно Марксу, связывать настоящее и будущее человечества с помощью диалектики социального развития: именно она неотвратимо ведет от капитализма через социализм к коммунизму.

        Диалектика как описание реального коллективистического мышления вызревала на протяжении всех средних веков, но окончательно она сложилась только в преддверии новой, индустриальной формы коллективистического общества.

                  2. Решение Гегелем средневекового догмата триединства

        По мысли Гегеля, догмат триединства вносит в сверхкачественную негативность абсолюта позитивно-личностное наполнение, полагает внутри абсолюта через отношение первых двух ипостасей субъективно-объективную противопоставленность и одновременно снимает ее через присутствие третьей ипостаси.

        "Если в религии абстрактно держаться за личность, - пишет Гегель, - то получается три бога, а так как бесконечная форма, абсолютная отрицательность, оказывается забытой, т.е. личность выступает как нерастворенная, то получают зло... Абстрактный бог, Отец, есть всеобщее, вечная всеобъемлющая, тотальная особенность. Мы находимся на ступени Духа, всеобщее здесь включает в себя все; другое, Сын, есть бесконечная особенность, явление; третье, Дух, есть единичность как таковая, но всеобщее как тотальность само есть Дух, все трое суть Дух. В третьем, как мы утверждаем, бог есть Дух, но последний является также предпосылкой, третье есть также первое... А именно, поскольку мы говорим: бог сам по себе, по своему понятию есть непосредственная, разделяющая и возвращающаяся в себя сила, он является таковым в качестве непосредственно к самой себе относящейся отрицательности, т.е. абсолютной рефлексии в себя, что уже есть определение Духа"² .

        Гегель сравнивает различение, через которое проходит божественная жизнь, с любовью и ответной любовью и замечает, что "этот процесс есть не что иное, как игра самосохранения, самоудостоверения"³ . У Гегеля трудно найти что-то изложенное ясно, но в своих туманных рассуждениях о триединстве он превосходит, как кажется, самого себя. Можно выделить тем не менее ряд важных моментов, интересных с точки зрения последующего обсуждения.

        Проблема триединства - центральная в христианстве, и в своем учении о триединстве оно схватило самую глубокую суть дела: "Эта идея есть вся истина и единая истина, именно поэтому все особенное, что постигается как истинное, должно постигаться в соответствии с формой этой идеи"⁴. К этой мысли Гегеля можно было бы добавить, что догмат триединства должен быть центральным не только в христианстве, но и во всякой иной религии, постулирующей переход человека и человечества в некий иной, совершенный во всех отношениях мир. Более того, как станет ясно из дальнейшего, та или иная форма утверждения триединства характерна не только для средневекового, но и для всякого коллективистического мышления. Идея триединства, пишет Гегель, не является сверхразумной, она может быть постигнута человеком, и ее постижение "есть всеобщая основа всего, что рассматривается согласно истине"⁵ . К этому нужно добавить, что коллективистическое мышление в разные эпохи ставит проблему триединства по-разному, но всегда предлагает иллюзорные ее решения.

        Догмат триединства непосредственно связан с динамическим истолкованием бога и его связей с миром, с пониманием бога не как события или состояния, а как процесса:

        "...Мы видели, чем является бог в себе и для себя: он есть этот жизненный процесс, триединство, в котором всеобщее противопоставляет себя самому себе и в этом противопоставлении тождественно с собой. В этом элементе вечности бог есть совпадение с самим собой, смыкание с самим собой. Только вера постигает и сознает то, что в Христе эта в себе и для себя сущая истина созерцается в своем процессе и что только через него эта истина впервые открылась"⁶ .

        Для решения проблемы триединства необходима диалектика. Только она способна представить бога как конкретное единство. "...Дух в качестве конкретного духа должен быть постигнут как триединый", - пишет Гегель. - Первое есть тотальность вообще в качестве единого, взятого совершенно абстрактно; второе - определенность, различенность вообще, а третье - в соответствии с истинным определением, которое заключается в том, что различия должны быть возвращены в единство, - есть конкретное единство"⁷ .

        Решение Гегелем проблемы триединства можно охарактеризовать как мистико - диалектическое. Он истолковывает ее как вопрос, относящийся к религии и прежде всего к христианству, в котором этот вопрос выступал наиболее отчетливо, и усматривает то же мистическое единство трех божественных "ипостасей", или "лиц", на котором остановилась в свое время средневековая философия. Не случайно Гегель, обсуждая триединство, постоянно ссылается на мистика Я. Бёме. С другой стороны, Гегель не считает возможным ограничиться мистическим чувством и верой в триединство и пытается, используя диалектику, сформулировать разумные основания триединства. Двойственность позиции Гегеля объясняется, конечно, тем, что он оказывается связующим звеном между двумя разными историческими формами коллективизма: религиозным средневековым коллективизмом, способным удовлетвориться верой в триединство, и атеистическим современным коллективизмом, иначе истолковывающим триединство и требующим его обоснования исходя из разума.

                  3. Диалектика Гегеля как перефразировка средневековой концепции истории

        Глубинной основой гегелевской диалектики является средневековая концепция истории. Эта концепция представляет собой развитие применительно к человеческому обществу христианской доктрины бога и человека. Диалектика Гегеля - это распространение не только на общество, но и на природу ключевых идей христианского понимания бога и человека. Гегель сам обращал внимание на то, что основной принцип диалектики, утверждающий изменчивый и преходящий характер всех конечных вещей, соответствует представлению о всемогуществе бога⁸ . Однако более близким основанием его диалектики было не само по себе абстрактное, бедное "определениями" христианское представление о боге и даже не связанное с ним представление о человеке, а именно являющееся их развитием и конкретизацией христианское истолкование истории.

        О том, что диалектика Гегеля интимно связана с определенными представлениями о человеческой истории, с так называемой «логикой истории», говорил когда-то Э. Трельч, называвший эту диалектику также "логикой движения" и "метафизической логикой".

        "...Логика истории, - писал Трельч, - первая вскрывает глубочайшую сущность логического вообще, она не может ограничиться областью истории, но должна охватить весь мир, следовательно, природу и, наконец, собственно внутреннюю сущность божества. Обычная же логика естественных наук может быть лишь логикой скользящего по поверхности мышления, сводящегося на опосредствованное впечатление и его расчленяющую рефлексию, логикою, которая еще не принимает во внимание взаимного опосредствования подвижной действительности в ее частях и в целом. Эта логика может быть только абстрактной рефлексией, которая абстрагирует из подлинного жизненного единства всякое единоличное, изолирует его в рефлексии и затем внешне связывает его в известную совокупность. И через нее следует проникнуть в ее более глубокое основание, где и открывается нам логика динамики"⁹ . И в другом месте: "...Проблема логики движения, исходящей из истории, с одной стороны, широко распространялась на все мышление, всю науку и приводила к величайшим проблемам, которые, разумеется, далеко не все были по плечу Гегелю; его растворение естественно-научной рефлективной логики в динамике как идея и принцип весьма недалеки от современного нам естествознания; собственная же попытка Гегеля провести этот принцип в области естествознания вызвала не без основания известную насмешку. Но еще и, с другой стороны, эта историческая логика движения глубоко врастала в философскую систему в направлении теории познания"¹⁰ .

        Таким образом, по Трельчу, диалектика Гегеля выросла вовсе не из абстрактных размышлений о характере и источнике развития, имеющего место в природе, обществе и мышлении. Диалектика первоначально была неразрывно связана со своеобразным пониманием истории, а уже затем оказалась распространенной на природу и мышление, в частности, на теорию познания. Это верное наблюдение Трельча не имело никаких последствий, и диалектика продолжала представляться как естественный итог долгих философских размышлений над особенностями развития человеческого мышления и познания.

                  4. Основные идеи диалектики Гегеля

        Основные идеи, лежащие в основе гегелевского описания диалектики как особого стиля мышления, сводятся вкратце к следующему.

        "...Все конечное вместо того, чтобы быть прочным и окончательным, наоборот, изменчиво и преходяще", поскольку, "будучи в себе самом другим, выходит за пределы того, что оно есть непосредственно, и переходит в свою противоположность"¹¹ .

        Всякий развивающийся объект имеет свою "линию развития", определяемую его качеством, свою "цель" или "судьбу". Эта линия слагается из отличных друг от друга "отрезков", разделяемых характерными событиями ("узлами"). Они снимают (отрицают) определенное качество, место которого тотчас же занимает другое качество, так что развитие включает подлинные возникновение и уничтожение. "Этот процесс, - поясняет Гегель, - можно сделать наглядным, представляя его себе в образе узловой линии"¹² . Все взаимосвязано со всем, "линии развития" отдельных объектов, сплетаясь, образуют единый поток мирового развития. Он имеет свою объективную "цель", внутреннюю объективную логику, предопределяемую самим потоком и не зависящую от "целей" или "судеб" отдельных объектов.

        В одной из послегегелевских систематизаций диалектики, ставшей на продолжительное время общепринятой в Советском Союзе, некоторые из ведущих идей Гегеля именовались "принципами", другие - "законами". В.И. Ленин так резюмировал это истолкование диалектики: развитие, как бы повторяющее пройденные уже ступени, но повторяющее их иначе, на более высокой базе ("отрицание отрицания"), развитие так сказать, по спирали, а не по прямой линии; - развитие скачкообразное, катастрофическое, революционное; - "перерывы постепенности"; превращение количества в качество; - внутренние импульсы к развитию, даваемые противоречием, столкновением различных сил и тенденций, действующих на данное тело или в пределах данного явления или внутри данного общества; взаимозависимость и теснейшая, неразрывная связь всех сторон каждого явления (причем история открывает все новые и новые стороны), связь, дающая единый, закономерный мировой процесс движения, - таковы некоторые черты диалектики, как более содержательного (чем обычное) учения о развитии¹³ .

        Можно сразу же заметить, что марксистско-ленинская систематизация диалектики упускала главное в гегелевской диалектике: идею "цели" или "судьбы", заданной извне. Без этой идеи распространение диалектики на природу, не имеющую в обычном и марксистском (но не в гегелевском) понимании "цели" и не подвластную судьбе, является грубым искажением гегелевского описания диалектики.

        Основные идеи гегелевской диалектики обнаруживают ясную параллель с характерными чертами христианской историографии. Согласно последней, исторический процесс универсален, всегда и везде один и тот же. История является реализацией определенных целей, но не человеческих, а божественных: "...хотя человек и ведет себя так, как если бы он был мудрым архитектором своей судьбы, мудрость, обнаруживаемая в его действиях, принадлежит не ему, а богу, милостью которого желания человека направляются к достойным целям"¹⁴ . Хотя человек является той целью, ради которой происходит история, он существует всего лишь как средство осуществления божественных предначертаний. История делится на эпохи, или периоды, каждый из которых имеет свои специфические особенности, свое качество, и отделяется от периода, предшествовавшего ему, каким-то особым ("эпохальным", "узловым") событием. Действующим лицом истории является все человечество, все люди и все народы в равной мере вовлечены в единый исторический процесс. История как воля бога предопределяет самое себя. В ней возникают и реализуются цели, не планируемые ни одним человеческим существом, и ее закономерное течение не зависит от стремления человека управлять ею. Историческая эволюция касается самой сущности вещей, их возникновения и уничтожения, ибо бог - не простой ремесленник, формирующий мир из предшествующей материи, а творец, создающий сущее из небытия.

        Для средневековой исторической концепции характерен трансцендентализм: деятельность божества представляется не как проявляющаяся в человеческой деятельности и посредством ее, а как действующая извне и управляющая ею, не имманентная миру человеческого действия, а трансцендентная ему. Такого рода трансцендентализм очевидным образом свойствен и гегелевской диалектике. Факты малозначительны для нее, она не стремится установить, что конкретно происходит в мире. Ее задача - обнаружить общий план мировых событий, найти сущность мира вне его самого, пренебрегая конкретными событиями. Ученому, заботящемуся о точности в передаче фактов, такая методология, ориентирующаяся не на конкретное изучение, а лишь на прослеживание на эмпирическом материале общих и не зависящих от него схем, кажется не просто неудовлетворительной, но преднамеренно и отталкивающе ложной. Основной принцип гегелевской диалектики (ее, как говорил Ленин, "ядро") - закон единства и борьбы противоположностей - провозглашает сближение и отождествление противоположностей: имеющегося в разуме и существующего в действительности, количества и качества, исторического и логического, свободы и необходимости и т.д. Диалектика предстает как сочетание коллективистической твердости ума с его софистической гибкостью. Результатом ее применения к осмыслению социальных процессов является двойственность, мистифицированность социальных структур и отношений.

                  «Триадическое движение»

        Отличительной чертой гегелевской диалектики, тесно связанной с законом единства и борьбы противоположностей, является триадическое движение, само иногда именуемое "диалектикой". Согласно Гегелю, всякое развитие слагается из трех этапов: тезиса, антитезиса и синтеза. Б. Рассел так со скрытой иронией иллюстрирует это движение: "Во-первых, мы говорим: "Реальность есть дядя". Это - тезис. Но из существования дяди следует существование племянника. Поскольку не существует ничего реального, кроме абсолюта, а мы теперь ручаемся за существование племянника, мы должны заключить: "Абсолют есть племянник". Это - антитезис. Но существует такое же возражение против этого, как и против того, что абсолют - это дядя. Следовательно, мы приходим к взгляду, что абсолют - это целое, состоящее из дяди и племянника. Это - синтез. Но этот синтез еще не удовлетворителен, потому что человек может быть дядей, только если он имеет брата или сестру, которые являются родителями племянника. Следовательно, мы приходим к тому, чтобы расширить нашу вселенную, включив брата или сестру, с его женой или ее мужем. Считается, что таким способом одной лишь силой логики мы можем прийти от любого предлагаемого предиката абсолюта к конечному выводу диалектики, который называется "абсолютной идеей". Через весь этот процесс проходит основополагающее предположение, что ничто не может быть действительно истинным, если оно не рассматривается относительно реальности как целого"¹⁵ .

        Ю. Бохеньский, написавший в свое время учебник по диалектическому материализму, объявляет диалектику суеверием. Даже если она действительно является суеверием и имеетнулевую, а то и отрицательную ценность в качестве научной методологии, это вовсе не означает, что коллективистическое мышление могло бы обойтись без такого суеверия и руководствоваться исключительно научной методологией. Диалектика и составляет для этого мышления "единственно научную методологию": "Только диалектико-материалистический подход к анализу явлений природы, общественной жизни и сознания позволяет вскрыть их действительные закономерности и движущие силы, научно предвидеть грядущее и находить реальные способы его созидания"¹⁶ .

                  5. Рассудок и разум

        Понятия «рассудок» и «разум» являются философскими категориями, сложившимися в рамках немецкой философии ХУШ-Х1Х вв. и предназначенными для проведения различия между двумя, якобы принципиально разными ступенями рационального познания. Противопоставление разума, как более высокой «способности души», рассудку первоначально было связано с идеей разграничения земного и небесного миров, радикально различающихся по своей природе. Рассудок способен познавать лишь земное, т.е. относительное и конечное; разум же, сущность которого в целеполагании, должен раскрывать сущность небесного, т.е. абсолютного, бесконечного, божественного. В частности, Альберт Великий говорил, что философия опирается на низшую, рациональную способность ума, в то время как теология основывается на его высшей, сокровенной части, озаряемой светом божества.

        В дальнейшем к этому основанию разграничения рассудка и разума добавилось еще одно, связанное с диалектикой и ее основным положением о единстве и борьбе противоположностей как источнике всякого развития: Рассудок не диалектичен, он разводит противоположности и рассматривает их поодиночке; разум же способен схватывать противоположности в их единстве. Николай Кузанский, в частности, писал, что «великое дело — твердо укрепиться в единении противоположностей». Требование мыслить противоречиво, явно несовместимое с известным еще Аристотелю логическим противоречия законом, позднее стало «ядром» как диалектики Гегеля, так и диалектики марксизма-ленинизма. Утверждалось даже, что рассудок, руководствующийся (формальной) логикой, годен лишь для повседневного общения (Энгельс говорил о «кухонном обиходе»); для решения глубоких, в особенности филос. и научных, проблем необходим разум, владеющий диалектикой.

        Например, С.Л. Франк благоразумно сохранял логический закон противоречия для «привычного (отвлеченного) знания», однако, обращаясь к более высокому филос. знанию, считал нужным прибегать к противоречивому мышлению. О каких бы логически уловимых противоположностях ни шла речь — о единстве и множестве, духе и теле, жизни и смерти, вечности и времени, добре и зле, творце и творении, — в конечном итоге, полагал Франк, мы всюду стоим перед тем соотношением, что логически раздельное, основанное на взаимном отрицании, вместе с тем внутренне слито, пронизывает друг друга — что одно не есть другое и вместе с тем и есть это другое, и только с ним, в нем и через него есть то, что оно подлинно есть в своей последней глубине и полноте. Гегель противопоставлял разум как «бесконечное» мышление рассудку как «конечному» мышлению и полагал, что на стадии разума мышление становится свободной, не связанной какими-либо внешними ограничениями спонтанной активностью духа. Марксизм-ленинизм обвинял Гегеля в мистифицировании деятельности разума, в представлении ее как саморазвитие понятий, однако само противопоставление разума и рассудка считал нужным сохранить.

        Различению рассудка и разума может быть придана какая-то ясность, только если предполагается, что существуют два принципиально разных мира: несовершенный и совершенный (земной и небесный миры; нынешнее несовершенное общество и будущее совершенное коммунистическое общество и т.п.). Для познания первого из них, взятого в изоляции, достаточно рассудка, для познания второго мира и его связей с первым необходима самая высокая ступень познания — разум, причем диалектический разум. Отказ от противопоставления небесного мира земному и последующий крах коммунистической утопии и нужной для ее обоснования диалектики привели, в конечном счете, к тому, что противопоставление рассудка и разума потеряло даже слабые намеки на ясность.

                  6. Диалектика в социальной философии

        Диалектика плохо применима в исследовании природы, но дает легко достижимые и особенно впечатляющие результаты в рассуждениях об обществе. Здесь явственно обнаруживается, однако, что гегелевская диалектика является по своей сути частным случаем одиозной софистики. Это хорошо показывают рассуждения Гегеля о равенстве, свободе и конституции¹⁷. Их итогом является уверение, что прусская монархия, вообще не имевшая конституции, является высшим воплощением конституционности. Этот интеллектуальный фокус оказывается возможным благодаря диалектике, позволяющей отождествлять противоположности. Равенство объявляется неравенством, свобода – неуклонным следованием закону, а отсутствие конституции – конституцией наиболее высоко развитого разума. Все это, конечно, нелепость. Но нелепость, хорошо вписывающаяся в контекст пронизанной диалектикой социальной философии Гегеля. Согласно Гегелю, история есть процесс самопознания «абсолютного духа», или бога. Сущность материи – тяжесть, сущность духа – свобода, так что история, представляющая собой некоторого рода гигантское, растянутое во времени умозаключение, имеет своей целью познание свободы. В развитии духа выделяются три фазы: восточная, греко-римская и германская. Все остальные регионы и народы остаются, в сущности, вне истории, составляют ее балласт. Восток знал, говорит Гегель, что только один свободен; греческий и римский мир понимал, что некоторые свободны; германский народ знает, что все свободны. Общим законом исторического развития является, таким образом, прогресс, но не простой, а «диалектический прогресс», при котором германская монархия оказывается высшей точкой как в познании свободы, так и в ее воплощении.

        Свобода тоже понимается «диалектически»: она означает право подчиняться закону, и оказывается, что везде, где есть закон, каким бы они ни являлся, есть и свобода. Принципом исторического развития является национальный дух. В каждый период истории есть определенная нация, реализующая ту стадию развития, которой достигло человечество. В современной истории такой нацией является Германия. Национальный дух воплощается в государстве, которое есть наличная, действительно нравственная жизнь. Государство – это божественная идея, как она существует на земле. Оно – разумная, объективно себя осознающая и для себя сущая свобода. Каждое государство является естественным врагом всех иных государств и должно утверждать свое существование посредством войны. К государству не применимы никакие моральные ограничения, его оправдание является только исторический успех. Война, особенно война молодых наций против старых, вполне допустима. Более того, три вещи наиболее ценны: война, судьба и слава. Конфликты государств разрешаются только в военном столкновении. Мир – это окостенение, война же позволяет серьезно воспринять повседневную жизнь. Отношения между государствами не являются правовыми или нравственными, поскольку высший интерес каждого государства – его собственный интерес. Война сохраняет нравственное здоровье народов, уберегает их от гниения, которое непременно явилось бы следствием продолжительного мира. Соответственно, принципом достойной уважения жизни и идеалом «героического человека, противостоящего мелкой посредственности, является максима: «Живи, рискуя». Если государство стоит вне морали, то и великие люди своего времени, выражающие то, что оно хочет, тоже находятся вне морали. Против них не должны раздаваться скучные упреки в недостатке скромности, смирения, любви к людям и сострадательности. Великая личность вправе растоптать и сокрушить едва ли не все на своем пути.

        Таким образом, для социальной философии Гегеля характерны: национализм, доходящий до идеи, что одна избранная нация обречена на мировое господство; освобождение государства от любых моральных ограничений и обязательств; превознесение войны как естественного способа разрешения конфликтов между государствами; восхваление «всемирно-исторических личностей», умеющих не обращать внимания на нормы морали и общественное мнение; концепция человека как не столько разумного животного, сколько героического животного, презирающего обычную, мелкую, материальную жизнь. В дальнейшем национал-социализм подставил вместо «духа» квазибиологическую концепцию крови и расы. Гегель был, таким образом, одним из идейных предшественников нацизма.

                  7. Шопенгауэр о Гегеле

        А. Шопенгаэур, лично знавший Гегеля, характеризует его философию как шарлатанство и предлагает использовать в качестве эпиграфа к ней шекспировские слова: "язык сумасшедшего и отсутствие мозгов"¹⁸. В другой своей работе Шопенгауэр называет Гегеля "умственным калибаном", т.е. интеллектуальным дикарем, а его философию характеризует как пустозвонство и шарлатанство¹⁹ . Два момента особенно раздражают Шопенгауэра: авторитарность гегелевского мышления и та иллюзия всемогущества, которую оно создает. У Гегеля нет "разумного обсуждения и честного изложения"²⁰. Он говорит как непререкаемый авторитет, которому нужно во всем безоглядно верить; походя и без углубленного анализа он разрешает самые сложные проблемы.

        Критика Шопенгауэра, какой бы основательной она ни казалась, нуждается, однако, в серьезных оговорках. Философия Гегеля является непосредственной предшественницей коллективистической философии и, как таковая, не может не быть авторитарной. Видимость ее всемогущества проистекает из диалектики, которая также является неотъемлемой чертой коллективистического мышления. Если философия Гегеля и представляет собой "пустозвонство и шарлатанство", то только с точки зрения философии индивидуалистического общества, но никак не с позиции коллективистической философии. А. Шопенгауэр писал о Гегеле, что он оказал опустошающее или, точнее говоря, оглупляющее влияние на философию и все другие формы культуры. Примерно таким же было влияние Гегеля на нашу отечественную социальную философию, в особенности советского периода.

                  8. Формальная и диалектическая логика: сравнение

        Слово «логика» употребляется довольно часто, но в разных значениях. Нередко говорят о логике событий, логике характера и т.п. В этих случаях имеется в виду определенная последовательность и взаимозависимость событий или поступков. «Быть может, он безумец, — говорит один из героев рассказа Г.К. Честертона, — но в его безумии есть логика. Почти всегда в безумии есть логика, Именно это и сводит человека с ума». Здесь «логика» означает наличие в мыслях определенной общей линии, от которой человек не в силах отойти.

        Как раз в этом смысле употреблялось слово «логика» теми, кто пытался, вслед за Гегелем, сконструировать некую «диалектическую логику», противостоящую (формальной) логике и допускающую противоречия в мышлении. Слово «логика» употребляется также в связи с процессами мышления. Так, мы говорим о логичном и нелогичном мышлении, имея в виду его определенность, последовательность, доказательность и т.п. Кроме того, логика — особая наука о мышлении. Она возникла еще в IV в. до н.э., а позднее стала называться также формальной логикой.

                  Задачи формальной логики как науки

        Самым общим образом логику можно определить как науку о законах и операциях правильного мышления. Трудно найти более многогранное и сложное явление, чем человеческое мышление. Оно изучается многими науками, и логика — одна из них. Всякое движение нашей мысли, постигающей истину, добро и красоту, опирается на логические законы. Мы можем не осознавать их, но вынуждены всегда им следовать.

        Сфера конкретных интересов логики существенно менялась со временем, но основная цель всегда оставалась неизменной: исследование того, как из одних утверждений можно выводить другие. Логика занимается также многими другими вопросами: операциями определения и деления (классификации), проблемами значения выражений языка, операциями доказательства и опровержения, правдоподобными рассуждениями, дающими из истинных посылок только вероятное заключение, и др. Но основная задача логики — определить «что из чего следует». Логическое исследование призвано выявить и систематизировать схемы правильного рассуждения. Эти схемы представляют собой логические законы. Рассуждать логично — значит рассуждать в соответствии с законами логики.

        Отсюда понятна важность данных законов. Об их природе, источнике их обязательности высказывались разные точки зрения. Ясно, что логические законы не зависят от воли и сознания человека. Их принудительная сила для человеческого мышления объясняется тем, что они являются, в конечном счете, отображением в голове человека наиболее общих отношений самого реального мира, практики его познания и преобразования человеком. Именно поэтому законы логики кажутся самоочевидными и как бы изначально присущими человеческой способности рассуждать.

                  Два основных этапа в развитии логики

        Рассуждение — это всегда принуждение. Размышляя, мы постоянно ощущаем давление и несвободу. От нашей воли зависит, на чем остановить свою мысль. В любое время мы можем прервать начатое размышление и перейти к другой теме. Но если мы решили провести его до конца, то сразу же попадем в сети необходимости, стоящей выше нашей воли и наших желаний. Согласившись с одними утверждениями, мы вынуждены принять и те, что из них вытекают, независимо от того, нравятся они нам или нет, способствуют нашим целям или, напротив, препятствуют им. Допустив одно, мы автоматически лишаем себя возможности утверждать другое, несовместимое с допущенным.

        Если мы, допустим, убеждены, что все металлы проводят электрический ток, мы должны признать также, что вещества, не проводящие ток, не относятся к металлам. Уверив себя, что каждая птица летает, мы вынуждены не считать птицами курицу и страуса. Из того, что все люди смертны и Сократ является человеком, мы обязаны заключить, что он смертен. В чем источник этого постоянного принуждения? Какова его природа? Что именно следует считать несовместимым с принятыми уже утверждениями и что должно приниматься вместе с ними? Какие вообще принципы лежат в основе деятельности нашего мышления? Над этими вопросами человек задумался очень давно. Из этих раздумий выросла особая наука о мышлении — логика.

Платон настаивал на божественном происхождении человеческого разума. Бог создал зрение, говорил он, и вручил его нам, чтобы мы видели на небе движение Разума мира и использовали его для руководства движениями нашего собственного разума. Человеческий разум — это только воспроизведение той разумности, которая господствует в мире и которую мы улавливаем благодаря милости бога.

        Первый развернутый и обоснованный ответ на вопрос о природе и принципах человеческого мышления дал ученик Платона Аристотель. «Принудительную силу наших речей» он объяснил существованием особых законов — логических законов мышления. Именно они заставляют принимать одни утверждения вслед за другими и отбрасывать не совместимое с принятым. Подчеркивая безоговорочность логических законов и необходимость всегда следовать им, Аристотель с грустью замечал: «Мышление — это страдание», ибо «коль вещь необходима, в тягость она нам». Сейчас мы, конечно, думаем иначе: чем больше законов природы и общества нам известно, тем шире наша свобода. С работ Аристотеля началось систематическое изучение логики и ее законов. Раньше логики возникли, пожалуй, только математика, философия и теория аргументации, называвшаяся в древности «риторикой».

        Интересно отметить, что почти одновременно с древнегреческой логикой логическая теория мышления начала складываться в Древней Индии и в Древнем Китае. Однако развивалась она там медленно и неуверенно и за многие века мало чего добилась. Проблема в своеобразии культуры данных регионов, и, прежде всего, в отсутствии острой необходимости в строго рациональном мышлении. Для развития логики имеется хорошая почва в тех обществах, которые строятся на принципах демократии и в которых процедура убеждения опирается не на традицию и, тем более, не на принуждение или прямое насилие, а главным образом на доказательную речь.

                  Развитие логики

        Эволюция каждой науки носит характер чередования периодов «спокойного» развития научной дисциплины и ее резкого преобразования. Долгие периоды медленного и постепенного накопления знания в рамках одной и той же понятийной системы сменяются довольно кратковременными, но резкими, можно сказать скачкообразными, периодами радикально новых открытий и ломки всей понятийной структуры научной дисциплины. «Скачки» в процессе развития научной дисциплины принято называть «научными революциями».

        Примерами научных революций могут служить переход от геоцентрической системы Птолемея к гелиоцентрической системе Коперника, переход от представлений об особой «огненной материи» (флогистоне) к теории окисления Лавуазье, переход от классической механики Ньютона к общей теории относительности Эйнштейна и др. Научная революция в психологии, сделавшая ее самостоятельной наукой и отделившая ее от философии, произошла во второй половине XIX в. и была связана с проникновением в психологию эмпирического метода.

        Современная логика, называемая также «математической» или «символической», возникла на стыке двух очень разных наук: философии, частью которой всегда считалась логика, и математики. Революция в логике, произошедшая в конце XIX – начале XX вв. и в корне изменившая ее лицо, была связана, прежде всего, с проникновением в «философскую логику» методов, традиционно применявшихся в математике.

        Научная революция в конце XIX – начале XX вв. в корне изменила стиль рассуждений и методы этой науки и придала ей как бы второе дыхание. Теперь логика — одна из наиболее динамичных наук, образец строгости и точности даже для математических теорий.

        В длинной и богатой событиями истории логики отчетливо выделяются, таким образом, два основных этапа. Первый — от древнегреческой логики до возникновения в конце XIX – начале XX веков совершенно новой логики; второй — с этого времени до наших дней. Первый этап именуется традиционной логикой, второй — современной логикой.

        Традиционная логика является не особым направлением, а предысторией современной логики. Все собственно логическое содержание традиционной логики вошло в состав современной логики и составило ее незначительную и не особенно важную часть. На первом этапе логика развивалась очень медленно. Обсуждавшиеся в ней проблемы мало отличались от проблем, поставленных еще Аристотелем. Это дало повод И. Канту в конце XVШ в. утверждать, что логика, подобно геометрии Евклида, является завершенной наукой, не продвинувшейся со времени Аристотеля ни на один шаг и не имеющей собственной истории. Отличительная черта человека — его разумность, или, как говорит философия, рациональность. Совокупность принципов мышления, охватываемых понятием рациональности, не является вполне ясной и не имеет отчетливой границы. Но очевидно, что рациональность предполагает, прежде всего, соответствие требованиям логики. Хотя эти требования также не являются однозначно определенными, они составляют ядро рациональности. Логика — необходимый инструмент анализа законов и операций правильного мышления и, соответственно, незаменимое средство получения нового знания.

        Основной задачей логики является отделение правильных способов умозаключения (вывода) от неправильных. Правильные выводы называются также обоснованными, последовательными или логичными. Правильное умозаключение — умозаключение, схема которого представляет собой закон логики, в силу чего из обоснованных (в случае описательный высказываний — истинных) посылок с необходимостью вытекает обоснованное (истинное) следствие. Если посылки являются обоснованными, можно сказать, что правильное умозаключение всегда дает из таких посылок обоснованное заключение. Правильным является, например, следующее умозаключение, использовавшееся в качестве стандартного примера еще в Древней Греции:

Все люди смертны. Все греки люди. Следовательно, все греки смертны.

Первые два высказывания — это посылки, третье — умозаключение.

                  Направления современных логических исследований

        Сейчас логический анализ правильного мышления активно ведется в целом ряде как давно освоенных, так и новых областей. Самым общим образом их можно обозначить так:

        1. Исследование логических особенностей дедуктивных наук. Этот раздел достаточно глубоко и всесторонне разработан математиками и логиками. Многие результаты, полученные здесь (например, теорема Гёделя о неполноте и др.) имеют принципиальное философско-методологическое значение.

        2. Применение логического анализа к опытному знанию. К этой сфере относятся изучение логической структуры теорий, способов их эмпирического обоснования, исследование различного рода правдоподобных рассуждений (индуктивный вывод, аналогия, моделирование, методы установления причинной связи на основе наблюдения и эксперимента и т.п.), трудностей применения теорий на практике и т.д. Особое место занимают проблемы, связанные с изучением смыслов и значений теоретических и эмпирических терминов, с анализом семантики таких ключевых терминов, как закон, факт, теория, система, измерение, вероятность, необходимость и т.д. В последнее время существенное внимание уделяется логическому исследованию процессов формирования, роста и развития знания. Они имеют общенаучный характер, но пока изучаются преимущественно на материале естественнонаучных теорий. Были предприняты, в частности, попытки построения особой диахронической логики для описания развития знания.

        3. Применение логического анализа к оценочно-нормативному знанию. Сюда относятся вопросы семантики оценочных и нормативных понятий, изучение структуры и логических связей высказываний о ценностях, способов их обоснования, анализ моральных, правовых и других кодексов и т.д. Тема ценностей стала одной из центральных в сегодняшней методологии. Знание не сводимо к истине, оно включает также ценности. Без них нет ни гуманитарной, ни естественной науки. Всякая научная теория включает ценности, и притом в самой разнообразной форме: в форме иерархии своих положений, в форме ценностных составляющих господствующей парадигмы, (номинальных) определений, конвенций и т.д. Интенсивные исследования в этой области показали несостоятельность неопозитивистского требования исключения ценностей из науки. Это требование несовместимо не только с реальной практикой этики, эстетики, политэкономии и подобных им дисциплин непосредственно занятых обоснованием и утверждением определенных ценностей, но и с практикой научного познания в целом, которое, как и всякая человеческая деятельность, немыслимо без целей и иных ценностей. В изучении внутренних и внешних ценностей научных теорий важную роль призвана играть и логика.

        4. Логический анализ приемов и операций, постоянно используемых во всех сферах мыслительной деятельности. К ним относятся объяснение, понимание, предвидение, определение, обобщение, классификация, абстрагирование, идеализация, сравнение, экстраполяция, редукция и т.п.

        5. Применение логического анализа для исследовании наиболее важных категорий («причинность», «детерминизм», «онтологическая, или физическая, необходимость», «научный закон», объяснение, предсказание, понимание и др.).

        Этот краткий перечень областей и проблем современных логических исследований не является, конечно, исчерпывающим. Но уже он показывает как широту интересов современной логики, так и сложность стоящих перед нею задач. Пока у читателя есть только общее представление о том, чем занимается современная логика. Трудно говорить, поэтому о каких-либо деталях ее отношений с другими науками. Нет также возможности привести конкретные примеры применений логики для решения содержательно интересных проблем. К этим вопросам целесообразно вернуться позднее.

                  Закон противоречия

        В логике, как и во всякой науке, главное — законы. Логических законов бесконечно много, и в этом ее отличие от большинства других наук. Однородные законы объединяются в логические системы, которые тоже обычно именуются «логиками». Каждая из них дает описание логической структуры определенного фрагмента, или типа, наших рассуждений. Без логического закона нельзя понять, что такое логическое следование, а тем самым — и что такое доказательство. Законы логики составляют тот невидимый железный каркас, на котором держится последовательное рассуждение и без которого оно превращается в хаотическую, бессвязную речь. Один из наиболее известных законов логики — закон противоречия. Его сформулировал еще Аристотель, назвав «самым достоверным из всех начал, свободным от всякой предположительности». Закон говорит о высказываниях, одно из которых отрицает другое, а вместе они составляют логическое противоречие. Например: «Пять — четное число» и «Пять — нечетное число».

        Идея, выражаемая законом противоречия, проста: высказывание и его отрицание не могут быть одно¬временно истинными. Пусть А обозначает произвольное высказывание, не-А — отрицание этого высказывания. Тогда закон можно представить так: «Неверно, что А и не-А». Неверно, например, что Солнце — звезда и Солнце не является звездой, что человек — разумное существо и вместе с тем не является разум¬ным и т.п.

        Если ввести понятия истины и лжи, закон противоречия можно сформулировать так: никакое высказывание не является вместе истинным и ложным. В этой версии закон звучит особенно убедительно. Истина и ложь — это две несовместимые характеристики высказывания. Истинное высказывание соответствует действительности, ложное не соответствует ей. Тот, кто отрицает закон противоречия, должен признать, что одно и то же высказывание может соответствовать реальному положению вещей и одновременно не соответствовать ему. Трудно понять, что означают в таком случае сами понятия истины и лжи.

        Иногда закон противоречия формулируют следующим образом: из двух противоречащих друг другу высказываний одно является ложным. Эта версия подчеркивает опасность, связанную с противоречием. Тот, кто допускает противоречие, вводит в свои рассуждения или в свою теорию ложное высказывание. Тем самым он стирает границу между истиной и ложью, что, конечно же, недопустимо. Один из законов логики говорит: из противоречивого высказывания логически следует любое высказывание. Появление в какой-то теории противоречия ведет в силу этого закона к ее разрушению. В ней становится доказуемым все, что угодно, былое смешивается с небылицами. Ценность такой теории равна нулю.

        Конечно, в реальной жизни все обстоит не так страшно, как это рисует данный закон. Ученый, обнаруживший в какой-то научной теории противоречие, не спешит обычно воспользоваться услугами закона, чтобы дискредитировать ее. Чаще всего противоречие отграничивается от других положений теории, входящие в него утверждения проверяются и перепроверяются до тех пор, пока не будет выяснено, какое из них является ложным. В конце концов ложное утверждение отбрасывается, и теория становится непротиворечивой. Только после этого она обретает уверенность в своем будущем. Противоречие — это еще не смерть научной теории. Но оно подобно смерти. Можно ли описать движение без противоречия? Иногда отвечают, что такое описание не схватило бы самой сути движения — последовательной смены положения тела в пространстве и во времени. Движение внутренне противоречиво и требует для своего описания оборотов типа: «Движущееся тело находится в данном месте, и движущееся тело не находится в данном месте». Поскольку противоречиво не только механическое движение, но и всякое изменение вообще, любое описание явлений в динамике должно быть — при таком подходе — внутренне противоречивым.

        Разумеется, этот подход представляет собой недоразумение. Можно просто сказать: «Дверь полуоткрыта». Но можно заявить: «Дверь открыта и не открыта», имея при этом в виду, что она открыта, поскольку не является плотно притворенной, и вместе с тем не открыта, потому что не распахнута настежь.Подобный способ выражения представляет собой, однако, не более чем игру в риторику и афористичность. Никакого действительного противоречия здесь нет, так как нет утверждения и отрицания одного и того же, взятого в одном и том же отношении. «Березы опали и не опали», — говорят одни, подразумевая, что некоторые березы уже сбросили листву, а другие нет. «Человек и ребенок, и старик», — говорят другие, имея в виду, что один и тот же человек в начале своей жизни — ребенок, а в конце ее — старик. Действительного противоречия в подобных утверждениях, конечно же, нет. Точно так же, как его нет в словах песни: «Речка движется и не движется... Песня слышится и не слышится...»

        Те примеры, которые обычно противопоставляют закону противоречия, не являются подлинными противоречиями и не имеют к нему никакого отношения. Логические противоречия недопустимы в науке, но установить, что конкретная теория не содержит их, непросто. То, что в процессе развития и развертывания теории не встречено никаких противоречии, еще не означает, что их в самом деле нет. Научная теория – очень сложная система утверждений. Не всегда противоречие удается обнаружить относительно быстро путем последовательного выведения следствий из ее положений. Вопрос о непротиворечивости становится яснее, когда теория допускает аксиоматическую формулировку, подобно геометрии Евклида или механике Ньютона. Для большинства аксиоматизированных теорий непротиворечивость доказывается без особого труда. Есть, однако, теория, в случае которой десятилетия упорнейших усилий не дали ответа на вопрос, является она непротиворечивой или нет. Это математическая теория множеств, лежащая в основе всей математики.

                  Основной принцип логики и понятие истины

        Успехи, достигнутые современной логикой в ХХ веке, не означают, конечно, что у нее нет сейчас никаких проблем. Проблемы есть, и они достаточно серьезны. Здесь можно остановиться только на самых актуальных из них. Научное исследование по сути своей бесконечно. Это относится не только к изучению космологией развития Вселенной или к изучению эволюции живых существ в биологии. Исследование правильного мышления логикой также не имеет конца. Никогда не наступит момент, когда мы сможем сказать, что знаем о таком мышлении если не все, то хотя бы основное. Наука представляет собой процесс постоянного поиска решений и возникновения все новых и новых проблем. Логика не является исключением из этого правила. Каждое новое ее достижение не только решает какие-то вставшие ранее проблемы, но и порождает новые, ждущие своего решения вопросы. Как показали последние пятьдесят лет, наиболее важным и сложным является вопрос о новом истолковании центральных логических понятий. В числе этих понятий: логическая форма, закон логики, логическое следование, доказательство, логический парадокс, софизм, «логика науки», «философская логика» и др. Логика растет не только вширь, но и вглубь, хотя последний процесс менее заметен из-за сопровождающих его споров. Прояснение и углубление оснований логики должно сопровождаться, конечно, пересмотром и уточнением ключевых логических понятий.

        Нужно подчеркнуть, что в основном принципе логике, согласно которому правильность человеческого мышления зависит только от его формы, не фигурирует понятие истины. Правильность рассуждения не зависит от того, являются его посылки истинными или ложными. Попытка определить правильное рассуждение как рассуждение, дающее из истинных посылок истинные заключения, является очевидным сужением основного принципа логики. До сих пор логика тяготеет к раскрытию содержания логических понятий с помощью понятия истины. Это явно не согласуется с основным принципом формальной логики, в соответствии с которым правильность рассуждения определяется только способом связи входящих в него содержательных частей, т.е. его логической формой.

        Использование понятия истины при определении логической правильности можно назвать основной ошибкой логики. В современной логике постепенно вырабатываются средства, чтобы исправить эту ошибку. Но это непростая задача. Необходимо переопределение почти всех основных понятий логики, начиная с понятия логического закона и заканчивая понятиями логического следования и логического доказательства.

                  Описательно-оценочный характер законов логики

        Идею об укорененности логики в практике теоретического мышления хорошо выразил Л. Витгенштейн, писавший, что законы логики есть на деле выражение «мыслительных привычек» и одновременно также привычки к мышлению. Эти законы демонстрируют то, как именно люди мыслят, и то, что они называют мышлением. Логика является продуктом определенных исторических и социальных условий, закрепленным определенными социальными институтами. Она представляет набор «языковых игр», возможны и существуют различные логические парадигмы, кодифицируемые с помощью различных формальных систем. Определенные формы мышления выделяются в качестве образцов и подкрепляются социальными институтами. Психология может изучать какие-то врожденные «дедуктивные интуиции», но логика не сводится к последним, даже если они существуют, поскольку они всегда проявляются в определенных социальных условиях и подвергаются своего рода социальной селекции, учитывающей социальные интересы. Поэтому «чистая» психология столь же бесплодна при изучении природы логики, как и «чистая» формализация.

        Можно сказать, что Витгенштейн настаивает на двойственном, описательно-оценочном, или дескриптивно-прескриптивном, характере логических законов. Они формируются в практике мышления, систематизируя и очищая от случайностей опыт теоретизирования. В этом смысле законы описывают то, как на самом деле люди мыслят. Но, с другой стороны, законы предписывают определенные формы поведения, выдвигают известные образцы и требования. В этом смысле они определяют, что должно называться правильным мышлением. Законы логики не являются каким-то исключением в этом плане: дескриптивно-прекскриптивными образованиями являются все научные законы. Однако в логических законах явно доминирует предписывающее, прескриптивное начало. В этом они близки к моральным принципам, правилам грамматики и т.п.

                  Логическое и диалектическое противоречие

        Диалектическую гибкость тоталитарного мышления, умеющего наложить жесткую общую схему на меняющуюся реальность, не считаясь с фактами и возникающими противоречиями, хорошо показывает Дж. Оруэлл: "...От правоверного требуется такое же владение своими умственными процессами, как от человека-змеи в цирке - своим телом. В конечном счете, строй зиждется на том убеждении, что Старший Брат (вождь) всемогущ, а партия непогрешима. Но поскольку Старший Брат не всемогущ и непогрешимость партии не свойственна, необходима неустанная и ежеминутная гибкость в обращении с фактами. Ключевое слово здесь - белочерный. Как и многие слова новояза, оно обладает двумя противоположными значениями. В применении к оппоненту оно означает привычку бесстыдно утверждать, что черное - это белое, вопреки очевидным фактам. В применении к члену партии - благонамеренную готовность назвать черное белым, если того требует партийная дисциплина. Но не только назвать: еще и верить, что черное - это белое, больше того, знать, что черное - это белое, и забыть, что когда-то ты думал иначе"²¹ .

        Трактовку гегелевской диалектики, признающую реальную возможность противоречивого мышления, пытался развить в начале XX века Э. Трельч, называвший "диалектическую логику противоречия" "сверхрационалистической логикой". Диалектика, писал Трельч, "есть не что иное, как учение о единстве противоположностей при признании полной реальности этих противоположностей. Это - логика движения, которая, в отличие от обыкновенной, поверхностной логики, цепляющейся за явление, отказывающейся понять движение и исключающей противоположности, есть учение об их переходе друг в друга и об их самопревращении в движении становления. До этого для становления не было понятия, и разложение Лейбницем становления на бесконечно малые изменения не было истинным и действительным становлением. Это последнее может быть схвачено лишь глубже проникающей логикой, которая признает, как некогда Николай Кузанский, в "совпадении противоположностей" последнюю и подлинную проблему мышления. Понятие становления является относительным снятием закона противоречия, который имеет значение лишь для бытия, рассматриваемого как нечто мертвое. Последнее - мир рассудка, первое - мир разума"²² .

        В России оказалось особенно много сторонников гегелевской диалектики. Не удивительно, что наука логика всегда чувствовала себя здесь крайне неуютно. Русский философ С.Л. Франк, высланный в начале 20-х гг. прошлого века из России и живший сначала в Париже, а затем в Лондоне, пытался развить диалектику, не ссылаясь на Гегеля и его последователей. Франк вообще писал свои работы по философии так, как если бы после жившего в Х1У в. Николая Кузанского (и его предшественников) философией никто не занимался. Позиция Франка привлекает своей ясностью и последовательностью, особенно в вопросе о соотношении логического и диалектического противоречия. Франк прямо говорит, что диалектическое противоречие представляет собой одновременно и утверждение, и отрицание одного и того же, т.е. является логическим противоречием. Именно поэтому диалектическое мышление является "трансрациональным" и выходит за рамки рационального мышления.

        Гегель и его марксистско-ленинские последователи вели себя в данном пункте совершенно иначе: они всячески уклонялись от внятного ответа на вопрос, как соотносятся между собой логические и диалектические противоречия.

Гегель, плохо знавший (формальную) логику, наговорил о ее законах массу глупостей²³ . Больше всего не повезло закону противоречия, оказавшемуся в прямом конфликте с диалектикой. В разных контекстах Гегель дает этому простому и очевидному положению разные истолкования. В одних случаях он принимает данный закон, в других отвергает, и всякий раз его аргументация является чрезвычайно путаной. В сущности, Гегель так и не прояснил для себя вопрос, можно ли согласовать учение о диалектическом противоречии с логическим требованием непротиворечивости (рационального) мышления. Один характерный пример. "...Двигаться, - пишет Гегель в своей "Истории философии", - означает быть в данном месте и в то же время не быть в нем, - следовательно, находиться в обоих местах одновременно; в этом состоит непрерывность времени и пространства, которая единственно только и делает возможным движение. Зенон же в своем умозаключении строго отделял друг от друга эти две точки"²⁴ .

        Ленин, конспектируя гегелевские лекции, выписал это место, подчеркнул двумя жирными чертами и добавил: "Верно!"²⁵ . Непонятно, что именно здесь верно. Два утверждения "Тело находится в данном месте" и "Тело не находится в данном месте" составляют логическое противоречие. Закон противоречия говорит, что одно из этих высказываний является ложным. Принять оба эти высказывания, значит принять ложное высказывание и выдавать его за истинное. Но это и есть та софистика, которую сам Гегель оценивал как беспринципную игру словами.

        Все это, конечно, не очень серьезно: то выдвигать тезис, то уверять, что ты придерживаешься прямо противоположного мнения. Наверное, не случайно Б. Брехт в пьесе "Разговоры беженцев" характеризует гегелевскую "Науку логики" как "одно из величайших произведений мировой юмористической литературы": "Иронию, скрытую в каждой вещи, Гегель и называет диалектикой. Как все великие юмористы, он произносит это с убийственно серьезным видом".

        Вопрос о соотношении логического и диалектического противоречия остался неясным и в марксистско-ленинской философии. После многих десятилетий нападок па закон противоречия и попыток ограничить его применимость сферой "повседневного мышления" в 80-е гг. советские философы стали в большинстве своем склоняться к мысли, что данный закон универсален и его действие распространяется даже на диалектическое мышление: "...Формальная логика исследует такие нормативные требования, согласно которым строится любое научное рассуждение и соблюдение которых является необходимым признаком культуры мышления... Формальная логика подчинена принципам диалектики как своему философско-методологическому основанию. Вместе с тем сама диалектика как логика неукоснительно подчинена всем принципам формальной логики..."²⁶ .

        Эти "сложные диалектические соотношения" диалектической и формальной логики совершенно не ясны. Но уже то, что стороннику диалектики предписывается рассуждать, не нарушая законов формальной логики, говорит о заметном ослаблении диалектического мышления и даже о его кризисе. В устойчивом коммунистическом обществе формальная логика трактуется пренебрежительно, а современная (математическая) логика без колебаний причисляется вместе с генетикой и кибернетикой к "продажным девкам империализма".

                  9. Диалектика и мистика

        Интересен вопрос о связи гегелевской диалектики и мистики. Обычно мистика определяется как религиозная практика, имеющая целью переживание в экстазе непосредственного "единения" с абсолютом (богом). Это - чересчур узкое определение, относящееся только к религиозной мистике. Испытывать чувство единения и непосредственного общения можно, очевидно, не только с богом, но и с другими объектами. Мистика меняется от эпохи к эпохе. Во времена глубокой и искренней религиозности мистик общался с богом. Современный мистик может, вероятно, вступать в непосредственное "единение" с иными запредельными объектами. Б. Рассел отмечает, что Гегель в молодости сильно тяготел к мистицизму, и "в некотором отношении его поздние работы можно рассматривать как интеллектуализацию того, что вначале появилось перед ним в мистической форме, как прозрение"²⁷ .

        Судя по всему, диалектика - эта внутренне противоречивая, "телеологически заостренная необходимость"²⁸ - служила Гегелю средством представления его мистического видения в форме, доступной если не слабому рассудку, то хотя бы более изощренному разуму. На эту сторону дела обращает внимание Э. Трельч. Он отмечает, что Гегеля часто понимали неправильно и называли "мистическим социальным романтиком". "Но мистика его общего сознания есть мистика его диалектики, которая для него самого была высшей логической ясностью..."²⁹ . То, что самому Гегелю его диалектика казалось чрезвычайно ясной, объясняется, вероятно, ясностью того мистического прозрения, которое стояло перед его умом, когда он пытался передать его другим, прибегая к диалектике. Мистика и диалектика очевидным образом связаны друг с другом. Можно предположить, что диалектика является наиболее адекватной современной формой интеллектуализации мистических видений.

        Обычные квалификации гегелевской диалектики - "трансрациональная", "трансрационалистическая" и т.п. - говорят, что этой диалектике тесно в рамках рационального, отвечающего требованиям логики мышления. Диалектика стремится прорвать кажущийся ей узким горизонт такого мышления и дать ему средства, делающие его всесильным. Только в этом случае оно окажется способным соединить нынешний, земной мир с неким запредельным миром и представить первый как необходимую ступень на пути ко второму. Диалектическое всемогущество делает мышление хорошим средством соединения мира мистических видений с реальным миром.

__________________

¹ Хотя непосредственной предшественницей диалектики Гегеля была средневековая диалектика, сам он выводил свою диалектику не из средневековой философии, а из философии Гераклита, относящейся к ранней Античности. У Гераклита действительно были намеки на описание диалектического стиля мышления, но очень невнятные и не оказавшие какого-либо влияния на античную философию. Диалектика Гераклита представляла собой негативную реакцию древнего коллективизма на становление индивидуалистической античной демократии.

² Гегель Г.В.Ф. Философия религии: В двух томах. М., 1977. Т. 2. С. 243.

³ Там же.

⁴ Там же. Мусульманскую религию, не признающую триединства бога, Гегель упрекает в равнодушии к жизни и фанатизме. См.: Там же. С. 328.

⁵ Гегель Г.В.Ф. Указ. соч. Т. 2. С. 246.

⁶ Там же. С. 287.

⁷ Там же. Т. 1. С. 488-489.

⁸ См.: Гегель Г.В.Ф. Энциклопедия философских наук. М., 1974. Т. 2. С. 208.

⁹ Трельч Э. Историзм и его проблемы. Логическая проблема философии истории. С. 214.

¹⁰ Трельч Э. Указ. соч. С. 215.

¹¹ Гегель Г.В.Ф. Энциклопедия философских наук. Т. 2. С 208.

¹² Там же. С. 261.

¹³ См.: Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 26. С. 55.

¹⁴ Коллингвуд Р. Идея истории. Автобиография. М.: 1980. С. 47.

¹⁵ Рассел Б. История западной философии. Т. 2. С. 247.

¹⁶ Философский энциклопедический словарь. М.: 1983. С. 158.

¹⁷ См. в этой связи: Ивин А.А. Основы социальной философии. М.: 2005. С. 35-37.

¹⁸ См.: Schopenhauer A. Will in Nature. L, 1878. P. 7.

¹⁹ См.: Шопенгауэр А. Мир как воля и представление. М., 1992. С. 46.

²⁰ См.: Там же.

²¹ Оруэлл Дж. 1984. М.: 1995. С. 199.

²² Трельч Э. Историзм и его проблемы. Логическая проблема философии истории. С. 213.

²³ Историк логики X. Шольц замечает, что вред, нанесенный логике неграмотной критикой ее Гегелем, настолько велик, что даже спустя сто с лишним лет его трудно переоценить (См.: Scholz H. Zarys historii logilci. Warszawa, 1956. S. 54).

²⁴ Гегель. Сочинения. М., 1949. Т. IX. С. 241.

²⁵ Ленин В.И. Полн. собр. соч. Т. 29. С. 232.

²⁶ Философский энциклопедический словарь. М., 1983. С. 157.

²⁷ Рассел Б. История западной философии. Т. 2. С. 245.

²⁸ Характеристика, данная Э. Трельчем (прим. - А.И.).

²⁹ Трельч Э. Историзм и его проблемы. Логическая проблема философии истории. С. 222.

© Ивин А.А. Что такое диалектика