А.А. Ивин. Что такое диалектика.

                  Глава 3. ПРОБЛЕСКИ ДИАЛЕКТИКИ В АНТИЧНОСТИ

                  1. Социальные предпосылки античного стиля мышления

        Культуры Древней Греции и Древнего Рима являлись индивидуалистическими. Диалектика как коллективистический стиль мышления не могла доминировать в этих культурах. Более того, она не интересовала эти культуры даже в теоретическом плане. Разговор о диалектике в Античности является, таким образом, пустым. Диалектика мелькнула на заре античной философии, но уже в это время она походила на увядающий цветок. Первые индивидуалистические общества возникли в Древней Греции в VI в. до н.э. и просуществовали до конца IV в. до н.э. Внезапное возникновение древнегреческой цивилизации удивительно и не поддается объяснению. Хорошо известно, чего достигли греки в искусстве и литературе, но еще большее они сделали в чисто интеллектуальной области. Они изобрели науку, и на место мифологического истолкования мира поставили философию, свободно рассуждающую о природе мира и целях жизни. Арифметика и кое-что из геометрии были уже у египтян и вавилонцев, но главным образом в форме чисто эмпирических правил. Греки ввели понятие дедуктивного умозаключения из общих посылок и создали математику и логику.

        Все эти открытия покажутся тем более удивительными, если учесть, что Древняя Греция представляла собой клочок земли в бассейне Средиземноморья: южная часть Балканского полуострова, острова Эгейского моря и узкая полоса малоазиатского побережья; все население Афинского полиса - самого сильного греческого государства и основного очага античной культуры - не превышало, по-видимому, двухсот-трехсот тысяч человек. Греция распадалась на большое количество маленьких независимых государств, каждое из которых состояло из города и окружающей его сельской местности. Уровень цивилизации в разных государствах был очень различен, и лишь немногие города внесли существенный вклад в общегреческие достижения. Греки гордились своим общественным строем, основанным на началах равной активности и равной ответственности каждого гражданина за общее дело. Они полагали, что разумное общественное устройство должно находиться в согласии с природой человека и не подавлять его естественных человеческих устремлений. Цивилизованный человек отличается от дикаря, считали греки, главным образом благоразумием, или, говоря более широко, предусмотрительностью. Вместе с тем они ценили и силу страстей и чувственные радости бытия, им не был знаком терзавший средневековую христианскую Европу дуализм тела и духа.

        Религиозные воззрения греков были своеобразными. Богов было много, и они являлись вполне человечными. От людей их отличали только бессмертие и обладание сверхчеловеческими способностями. В моральном отношении они не представляли образца для человека. "Боги большинства наций претендовали на роль создателей мира, - пишет Г. Марри. - Олимпийцы не претендовали на это. Самое большое, что они когда-либо сделали, состояло в том, что они завоевали его... Что же они делают после того, как они завоевали свои царства? Заботятся ли они о правлении? Содействуют ли они земледелию? Занимаются ли они торговлей и промышленностью? Нисколько. Да и почему они должны честно трудиться? Они считают, что легче жить на годовые доходы и поражать ударами молнии тех, кто не платит. Они - вожди-завоеватели, королевские пираты. Они воюют, пируют, играют, музицируют; они напиваются допьяна, покатываются со смеху над пришедшем к ним хромым кузнецом. Они никого не боятся, кроме своего собственного царя. Они никогда не лгут, если дело не касается войны или любви"¹ .

        Истинно религиозные чувства греки испытывали не столько к богам Олимпа, сколько к призрачным существам, таким, как Судьба, Необходимость или Рок. Им был подчинен даже Зевс - глава олимпийских богов. Большую роль играл также культ Дионисия, или Вакха, имеющего современную репутацию бога вина и пьянства.

        Светлое, аполлоновское и темное, дионисийское начала постоянно боролись в душах Греков. "Успех Вакха в Греции неудивителен, - замечает Рассел. - Подобно всем народам, быстро пришедшим к цивилизации, греки, или по крайней мере определенная их часть, развили в себе любовь к первобытному. Они жаждали поэтому более инстинктивного и полного страстей образа жизни, нежели тот, который им предписывала ходячая мораль. Для мужчины или женщины, которые вынужденно более культурны в поведении, нежели в чувствах, рассудочность утомительна, а добродетель кажется бременем и рабством. Это вызывает соответствующую реакцию в мысли, в чувстве и в поведении"² . Культ Вакха, имевший варварское происхождение, был одухотворен Орфеем, то ли реальной личностью, то ли богом или воображаемым героем. Орфики считали, что человек - отчасти земное, отчасти небесное существо. Они верили в переселение душ и учили, что в будущем душу ожидает либо вечное, либо временное страдание от пыток в зависимости от образа жизни человека на земле. Из этого вытекала идея "очищения" путем особой церемонии или через стремление избежать осквернения. Вино для орфиков было только символом, их опьянением был "энтузиазм", такой союз с богом, который дает мистическое знание, недостижимое обычными средствами.

        Выдающиеся успехи греков в первую очередь связаны, как кажется, с их разумностью, удачно сочетающейся с большой интенсивностью чувств, с гуманизмом и демократией. Греческий общественный строй основывался на компромиссе между двумя конфликтующими принципами: идеей автономии воли и разума личности, с одной стороны, и идеей высшего закона - с другой. В речах Перикла, выдающегося государственного деятеля Древней Греции, содержится ясный очерк простейшего индивидуалистического общества, в котором свобода индивида сочетается со строгим следованием принятому закону, а демократия не сводится к власти народа и принятию решений большинством, а основывается на открытости, всестороннем обсуждении, на гуманизме и вере в разум³ .

        О том, что свобода слова была важным моментом афинской демократии, говорил Геродот, считавший, что равное право слова есть главный элемент равенства всех граждан перед законом и что это равенство составляет сущность демократического режима. Платон, являвшийся противником индивидуалистического общественного устройства, тем не менее признавал, что Афины являются городом, в котором свобода слова большая, чем во всей Греции, и что Афины можно назвать городом "влюбленным в слово" или городом "многословным"⁴ . Известно, что Афины были городом, преследовавшим многих философов и осуждавшим их на изгнание или даже на смерть. Самыми знаменитыми жертвами таких судебных процессов были Анаксагор, Протагор, Сократ, Аристотель и др. Однако эти осуждения за нечестие были связаны со своеобразием греческой религии, игравшей важную роль в жизни греческого общества. Свободная от догматов и священнослужителей, она была, по существу, продуктом культа, рассматривавшего себя как обязательство перед богами в обмен на их покровительство государству.

        Поэтому нападавший на религию или выступавший против культа считался нападавшим на свою страну и был в глазах ее граждан предателем. При этом люди наказывались не за сами атеистические воззрения, а за их пропаганду. Атеисты, подвергавшиеся гонениям, являлись, как сказали бы позднее, "воинствующими атеистами". Другие неверующие не подвергались гонениям, так что можно сказать, что в Афинах существовала не только свобода слова, ограниченная в определенных деталях, но и известная свобода совести. Разложение и гибель греческой демократии связаны с захватом всей Греции Александром Македонским, основавшим огромную монархию от Дуная до Инда.

        Древний Рим сначала был небольшой олигархической республикой, затем хозяином всей Италии и, наконец, превратился в огромную державу, поглотившую все Средиземноморье, весь античный мир. После падения Карфагена в 146 г. до н.э. Рим завладел Грецией. "Пленная Греция победила своего некультурного победителя" (Гораций). Рим склонил голову перед великой греческой культурой, воспринял и ассимилировал весь пантеон греческих божеств (дав им другие имена). Он во многом унаследовал также греческую демократическую традицию. Благодаря сначала Александру, а затем Риму достижения великой эпохи Греции не погибли для человечества.

                  Особенности индивидуалистического общества

        Греческое общество являлось отчетливо индивидуалистическим. Для него были характерны следующие черты:

    - оно не воплощало какого-либо глобального замысла, не имело общей для всего общества цели, реализацией которой были бы подчинены все остальные стороны его жизни;

    - оно не имело никакой единой и обязательной для всех идеологии, религия не несла существенных идеологических функций;

    - это общество предполагало автономию воли и разума индивида, его инициативу и самостоятельность;

    - оно являлось правовым обществом, поскольку опиралось на идею закона, регламентирующего общественные отношения и обязательного для всех;

    - экономической основой данного общества являлась частная собственность, которая могла быть отчуждена только по закону и решению суда;

    - греки имели почти все основные свободы, характерные для индивидуалистического общества: свободу личности, защищенной правлением закона, свободу мысли, свободу слова, свободу равным образом участвовать в политических делах и др.;

    - законодательная, исполнительная и судебная власти были отделены друг от друга;

    - греческое общество являлось демократическим.

        Вместе с тем греческий индивидуализм несет на себе несомненные черты своей эпохи, и его можно назвать античным индивидуализмом. Из участия в общественной жизни полностью исключались рабы, составлявшие половину населения. Рабы являлись людьми другой культуры ("варварами", как говорили греки), отношение к ним напоминало отношение к домашним животным. Полноправными членами греческого общества не являлись женщины. Их уделом была почти исключительно частная, семейная жизнь. Греческая демократия являлась демократией лишь свободных мужчин. Это была демократия небольших обществ, городов-государств, в которых большинство взрослых свободных мужчин могло собраться вместе и непосредственно решить основные вопросы своей жизни. Эта форма демократии существовала позднее в немногих позднесредневековых городах-республиках, но она оказалась неприемлемой уже в Древнем Риме, когда он вышел за пределы одного города.

                  Античное понимание смысла истории

        Согласно господствовавшему в Древней Греции походу к вопросу о смысле истории, история является позитивно ценной сама по себе, как текущий ход событий, приносящий удовлетворение тем, кому выпала удача быть погруженным в него. Этот смысл можно назвать автаркическим (от греч. autarkeia - самоудовлетворение) и передать словами: "история ради истории". Это близко к идее "искусство ради искусства": искусство имеет не только инструментальную ценность, но является также ценным само по себе, независимо от своих социальных и любых иных дальнейших последствий.

        История является самоосмысленной в том же самом смысле, в каком осмысленны индивидуальная жизнь, познание, истина, любовь и иные "практические" действия. Жизнь человека в своем течении сама себя оправдывает, что не исключает, конечно, того, что она имеет и инструментальную ценность. Познание и истина также во многом находят оправдание в самих себе. Любят, чтобы любить. И ничто не может оправдать любовь, кроме нее самой. То, что она ищет, является ее истинным содержанием, формой, в которой партнеры обретают себя и взаимно (а также и другим) представляются как оформившееся единство, которое служит исключительно самому себе. Любовь является осмысленной не потому, что она соотнесена с чем-то отличным от нее самой (например, она находит свое оправдание в ребенке, плоде любви, или в обществе в целом, которое строится на подобных "элементах", и т.п.). Скорее, она притязает на то, чтобы ее оценили и признали оправданной в силу ее собственного бытия.

        С точки зрения древнегреческом мышлении, история движется по кругу, возвращаясь к своему исходному пункту, она не имеет никакой, находящейся в конце ее или вне ее цели. Течение истории включает возникновение, расцвет и упадок каждого отдельного исторического бытия. Будущее случайно, и оно не может придать ценность и смысл настоящему. В моменты триумфа следует думать о возможных ударах судьбы. Выражая это мироощущение, римлянин Сципион говорил по поводу разрушения Карфагена: та же судьба, которую готовил Рим своему врагу, постигнет когда-нибудь и сам Рим, так же, как некогда она постигла Трою. Сходным образом высказывался и Тацит: "Чем больше обдумываю я события старого и нового времени, тем больше видится мне во всех делах и свершениях слепота и ненадежность всех человеческих дел"⁵ .

        Характерно, что у греков и римлян не было особого слова для того, что теперь обозначается существительным "история" в единственном числе; они знали только истории во множественном числе. Автаркический смысл истории хорошо согласуется с ее субъективным инструментальным смыслом: история имеет ценность, и значит смысл, сама по себе, в самом непосредственном ее течении; но она имеет сверх того смысл как средство реализации определенных человеческих идеалов. Автаркический смысл не согласуется, однако, с основными тенденциями коллективистического, а значит и диалектического, мышления. Оно рассматривает все происходящее только через призму глобальной цели, стоящей перед коллективистическим обществом. Такому мышлению приписывание ценности историческому существованию, взятому само по себе, а не в качестве необходимого шага на пути к основной цели, представляется инородным.

        Чуть окрепнув, древнегреческое общество не ставило перед собою никакой глобальной цели, требующей быстрого перехода к некоему «совершенному обществу», своего рода «раю на небесах» и тем более к «раю на земле». Это не оставляло в нем места для «упражнений в диалектике».

                  2. Гераклит

        В античной культуре не было никакого интереса к диалектике. Все рассуждения об элементах исследования диалектики Платоном, Зеноном, Аристотелем и др. не опираются на реальные факты и являются идеологически ангажированными. Диалектика мелькнула, однако, на заре Античности. Что-то похожее на примитивную диалектику встречается позднее в высказываниях некоторых древнегреческих философов. Но при ближайшем рассмотрении оказывается, что диалектикой они, в сущности, не интересовались.

        Первым и, пожалуй, единственным диалектиком в древнегреческой философии можно считать Гераклита из Эфеса (ок. 544 – ок. 483 до н.э.). Его прозвали «Плачущим», поскольку он не мог, по его словам, без слез смотреть на людскую суету. Но чаще его называли «Темным», скорее всего из-за неясности его высказываний и далеко не всем понятной склонности к диалектическому стилю рассуждений и соединению в одном и том же утверждении противоположностей. Гераклит был замкнутым, нрав его был, судя по всему, надменным. Изъясняясь афористично, Гераклит не находил нужным как-то разъяснять свои непонятные окружающим изречения. Кажется, что Гераклит ощущал себя пророком, которого печалит недоступность истины для большинства его современников. Он, как будто, чувствовал, что живет не в том обществе, которому его идеи могут показаться интересными и важными.

        На фреске Рафаэля «Афинская школа» Гераклит изображен задумчивым и отвернувшимся от исписанного им наполовину листа бумаги. Судя по стилю письма, вряд ли, однако, Гераклит писал много. Сколько именно сочинений было написано им. Неизвестно, сколько именно сочинений было написано им. До настоящего дошли лишь несколько фрагментов его трактата «О природе». Они, как обычно у Гераклита, написаны в форме афористических изречений оракула. Краткость и известная туманность этих изречений объяснялась, по-видимому, тем, что свои высказывания он адресовал только мудрым. Неясность письма должна была отпугивать большинство, склонное повторять умные слова, не понимая их смысла, и тем самым выдавать себя за знатоков.

        Гераклит принимает за генетическое и субстанциональное начало огонь - наиболее живой и изменчивый элемент, совершенный образ движения. В мире нет ничего неизменного, «все течет». «В одну и ту же реку нельзя войти дважды» - кажется, что река остается одна и та же, но на самом деле воды ее сменяются. Кроме того, не только другие воды омывают входящих в реку, мы сами, входя второй раз в реку, уже не те, что раньше. Можно сказать: «мы есть и вместе с тем не есть». «Нельзя войти дважды в одну и ту же реку и нельзя застать дважды нечто смертное в том же состоянии, ибо по причине стремительности и скорости изменений все распадается и собирается, приходит и уходит»⁶ . Космос был, есть и будет вечно живым огнем, мерами возгорающимся и мерами затухающим. Огонь живет смертью того, что горит, существуя между пламенем и пеплом. Но каким-то образом огонь тесно связан с логосом, понятием рациональности, основанием космической гармонии.

        Становление представляет собой неотъемлемое свойство мира. Оно является не просто изменением, а непрерывным переходом одной противоположности в другую. Все изменяется, при этом все превращается в противоположное, так что противоположности, не исключая добра и зла, оказываются тождественными. Всем правит бесконечная борьба: «борьба отец всему и всему царь». Хотя за борьбой и таится гармония, тем не менее «справедливость в распре». Непрерывное становление, господствующее в мире, выражается в том, что холодное разогревается, горячее охлаждается, влажное высыхает, сухое увлажняется, молодое стареет, живое умирает. Из умирающего рождается новая жизнь – и этому преображению нет конца. Именно поэтому война является матерью всего сущего.

        Но война есть одновременно и мир, в силу чего согласие несогласного вместе дает гармонию. Непрерывное становление можно определить только как совпадение противоположностей. Хорошими примерами такого совпадения являются стрела и натянутый лук, смычок и струна. Однако человек обычно не замечает универсальности становления: человеческие чувства не идут дальше видимости вещей, а наши мнения поверхностны.

        У Гераклита нет никакого систематического изложения диалектики и диалектической логики. Есть только фрагменты, говорящие о всеобщей изменчивости и гармонии противоположностей:

    - « Poletos (война) есть отец всего, царь всех: одних она объявляет богами, других – людьми, одних творит рабами, других свободными»⁷ ;

    - «Все, что противоположно, соединяется, и из разнордных вещей рождается еще более прекрасная гармония, и все рождается посредством контраста»:

    - «Они [невежественные] не понимают, как враждебное находится в согласии с собой: перевернутое соединение (гармония), как гармония лука и лиры»;

    - «Путь вверх-вниз один и тот же»;

    - «Одно и то же в нас – живое и мертвое, бодрствующее и спящее, молодое и старое, ибо эти [противоположности], переменившись, суть те, а вновь переменившиеся суть эти»;

    - «Вот соединения: целое нецело, согласное несогласно, гармоничное негармонично: и все вещт едины и из единого все вещи»;

    - «Бессмертные смертны, смертные бессмертны, одни живут за счет смерти других, за счет жизни других умирают»;

    - «Море есть вода чистейшая и грязнейшая: рыбам – питьевая и спасительная, людям – негодная для питься и губительная»;

    - «Один мне – тьма, если он наилучший»⁸ .

        Особое, можно сказать исключительное внимание Гераклита к становлению получило позднее высокую оценку Гегеля. «Как первое конкретное определение становление есть вместе с тем первое подлинное определение мысли, - пишет Гегель. – В истории философии этой ступени логической идеи соответствует система Гераклита. Говоря, все течет, Гераклит этим провозглашает становление основным определением всего сущего, элеаты же, напротив, … признавали единственной истиной бытие, неподвижное, неизменное бытие. Имея в виду принцип элеатов, Гераклит говорит далее: «Бытие есть не более чем небытие»; тем самым он высказывает отрицательность абстрактного бытия и его положенного в становлении тождества со столь же несостоятельным в своей абстрактности ничто»⁹ .

        Однако интерес к становлению, т.е. возникновению и исчезновению, – это еще не диалектическая направленность мысли. Становление столь же необходимо для понимания мира, как и противопоставляемое становлению бытие. Диалектика предполагает не просто всеобщую изменчивость, а то, что Гераклит называет «гармонией противоположностей».

        В Античности идеи Гераклита обсуждались часто, но, скорее, как курьез. Энергичных сторонников они так и не нашли. Даже Аристотель, подхвативший гераклитовскую идею реальности как становления и противопоставивший ее платоновскому представлению подлинной реальности как чистого бытия, лишенного всякой изменчивости, иронически отзывался о Гераклите и его «пути вверх», совпадающем с «путем вниз».

        В социальном плане диалектика Гераклита представляла собой реакцию древнего коллективизма на становление индивидуалистической античной демократии. В Древней Греции никакая диалектика в гегелевском смысле не могла получить распространения.

                  3. Бытие и становление

        Гераклит растворял бытие в становлении и представлял мир как становящееся, текучее, вечно изменчивое целое. Парменид, напротив, считал становление кажимостью и подлинное существование приписывал только бытию. В онтологии Платона вечно существующий умопостигаемый мир является парадигмой для вечно становящегося, но по своей сути иллюзорного чувственно воспринимаемого мира. Аристотель, отказавшийся от бытия в форме особого мира идей, придал становлению характер направленности. Господствующее в мире становление Гераклит описывал очень своеобразно: как специфическое становление, представляющее собой постоянный переход одной противоположности в другую.

        В дальнейшем полемика между сторонниками мира как бытия и мира как становления обострилась. Становление – это постоянное, охватывающее все без исключения объекты изменение; бытие - бесконечное повторение одного и того же. Хорошими примерами объектов, находящихся в процессе постоянного изменения, являются человеческие общества и цивилизации, изучаемые историей. Примерами объектов, не претерпевающих изменений, могут служить объекты, изучаемые физикой или химией: металлические стержни при нагревании всегда удлиняются; два атома водорода и один атом кислорода всегда образуют молекулу воды и т.п.

        Очевидно, что мир представляет собой единство бытия и становления. Описание мира как становления опирается на особую систему категорий, отличную от той, на которой основывается описание мира как бытия. Единая категориальная система мышления распадается на две системы понятий. В первую из них входят абсолютные понятия, представляющие свойства объектов, во вторую – сравнительные понятия, представляющие отношения между объектами.

        Существование как свойство – это становление (возникновение или исчезновение); существование как отношение – это бытие, которое всегда относительно («А более реально, чем В»). Время как свойство представляется динамическим временным рядом «было – есть – будет» («прошлое – настоящее – будущее») и характеризуется направленностью, или «стрелой времени»; время как отношение представляется статическим временным рядом «раньше – одновременно – позже» и не имеет направления.

        Пространство как свойство – это «здесь» или «там»; пространство как отношение – это выражения типа «А дальше В», «А совпадает с В» и «А ближе В». Изменение как свойство передается понятиями «возникает», «остается неизменным» и «исчезает». Изменению как отношению соответствует «А преобразуется (переходит) в В». Определенность существующего, взятая как свойство, передается рядом «необходимо – случайно – невозможно»; определенность как отношение передается выражением «А есть причина В». Добро в качестве свойства – это ряд «хорошо – безразлично – плохо»; добро как отношение – это ряд «лучше – равноценно – хуже». Истина как свойство передается понятиями «истинно – неопределенно – ложно», истина как отношение – выражением «А более вероятно, чем В», и т.д.

        За каждой из двух категориальных систем стоит особое видение мира, свой способ его восприятия и осмысления. Отношение между абсолютными и сравнительными категориями можно уподобить отношению между обратной перспективой в изображении предметов, доминировавшей в средневековой живописи (и в более поздней иконописи), и прямой перспективой «классической» живописи Нового времени. Обе системы перспективы внутренне связны, цельны и самодостаточны. Каждая из них, будучи необходимой в свое время и на своем месте, не лучше и не хуже другой.

        Бинарная оппозиция «становление – бытие» оказывается, таким образом, центральной оппозицией теоретического мышления.

                  Науки о бытии и науки о становлении

        Философские идеи Гераклита интересны не только в связи с диалектикой и диалектической логикой, но и в связи со всей системой философских и научных категорий, которые можно разделить на категории, связанные с бытием, и категории, связанные со становлением.

        Уже в Античности видение мира как становления и видение его как бытия имели в философии своих сторонников и противников. Склонность отдавать предпочтение восприятию мира как потока и становления можно назвать аристотелевской традицией в теоретическом мышлении; выдвижение на первый план описания мира как бытия – платоновской традицией.

        В русле первой из этих традиций идут гуманитарные науки (науки исторического ряда, лингвистика, индивидуальная психология и др.), а также нормативные науки (этика, эстетика, искусствоведение и др.). К этому же направлению относятся и те естественнонаучные дисциплины, которые занимаются изучением истории исследуемых объектов и – эксплицитно или имплицитно – предполагают «настоящее». Остальные естественные науки, включая физику, химию и др., ориентируются преимущественно на представление мира как постоянного повторения одних и тех же элементов, их связей и взаимодействий. Социальные науки (экономическая наука, социология, социальная психология и др.) также тяготеют к использованию сравнительных категорий.

        Разница между науками, использующими абсолютные категории, и науками, опирающимися на систему сравнительных категорий, не совпадает, таким образом, с границей между гуманитарными и социальными науками, с одной стороны, и естественными науками, с другой.

        Иногда утверждается, что сравнительные категории более фундаментальны, чем абсолютные категории, и что вторые сводимы к первым. В частности, неопозитивизм, предполагавший редукцию языка любой науки к языку физики, настаивал на субъективности абсолютных категорий и необходимости замены их сравнительными категориями. С другой стороны, сторонники феноменологии и экзистенциализма подчеркивали, что человеческое измерение существования передается именно абсолютными, а не сравнительными категориями.

Например, М. Хайдеггер высказывался против «неподлинного» понимания времени (а тем самым и бытия) в терминах сравнительных категорий и называл «физически-техническое» время «вульгарным» временем. Ранее А. Бергсон абстрактному времени (физической) науки противопоставлял истинное, конкретное время («длительность»), являющееся, в сущности, А-временем.

        Философия Нового времени долгое время тяготела к описанию мира в терминах сравнительных категорий. Но затем у А. Шопенгауэра, С. Кьеркегора, А. Бергсона, в философии жизни и более явственно в феноменологии и экзистенциализме на первый план вышли абсолютные категории и в первую очередь время, имеющее направление, т.е. время со «стрелой времени» и «настоящим», лежащим между «прошлым» и «будущим». В русле старой традиции продолжал двигаться, однако, неопозитивизм, настаивавший на использовании во всех науках, включая и гуманитарные науки, только «объективных», не зависящих от точки зрения исследователя сравнительных категорий, и в частности временного ряда «раньше – одновременно – позже».

                  4. Горгий

        Чтобы наполнить античную философию диалектикой, прибегают иногда и к тем философам, творчество которых никакого отношения к диалектике не имело.

Иногда к античным древнегреческим диалектикам причисляется даже Горгий, Сократ, Платон и многие другие античные философы, что, как представляется, лишено всяких оснований.

        Когда-то слово «антиномия» (буквально — «против закона») использовалось только юристами и означало противоречие между двумя законами или противоречие отдельного закона с самим собой. Сейчас «антиномия» понимается гораздо шире и означает два противоречащих друг другу высказывания, относящихся к одному и тому же предмету и допускающих, как кажется, одинаково убедительное обоснование.

        Первые формулировки проблем в виде антиномий встречаются еще у античных мыслителей. Горгий написал сочинение с интригующим названием «О несуществующем, или О природе». Это сочинение до сих пор вызывает споры и пока не нашло убедительного истолкования. Высказывается даже предположение, что Горгий написал его ради шутки, чтобы разыграть других философов, склонных спорить по каждому поводу и любивших спор ради него самого. Возможно, Горгий хотел показать одновременно и силу, и слабость строгого логического доказательства: доказать можно все что угодно, даже то, что природа не существует; но никакое доказательство не является настолько твердым, чтобы его не удалось поколебать.

        Рассуждение Горгия о несуществовании природы разворачивается так. Сначала доказывается, что ничего не существует. Как только доказательство завершается, делается как бы шаг назад и предполагается, что нечто все-таки существует. Из этого допущения выводится, что существующее непостижимо для человека. Еще раз делается шаг назад и предполагается вопреки, казалось бы, уже доказанному, что существующее все-таки постижимо. Из последнего допущения выводится, что постижимое невыразимо и необъяснимо для другого.

Это рассуждение, складывающееся из противоречащих друг другу утверждений, -хороший пример выдвижения проблем в форме антиномий.

        Какие именно проблемы хотел поставить Горгий? Однозначно на этот вопрос ответить невозможно. Очевидно, что рассуждение Горгия сталкивает нас с противоречиями и побуждает искать выход, чтобы избавиться от них. Но в чем именно заключаются проблемы, на которые указывают противоречия, и в каком направлении искать их решение, совершенно неясно. В этом антиномия напоминают софизм, и с этим связано многообразие тех решений, которые предлагаются для ее устранения. Каждый видит в ней свой вопрос и предлагает свое решение. В частности, Гегель видел в рассуждении Горгия полемику с наивным представлением, будто все, что человек ощущает или о чем он размышляет, на самом деле реально существует. Наши чувства могут обманывать нас, размышлять можно и о том, чего вообще нет.

        За странным рассуждением Горгия можно усмотреть и другие проблемы. Какие именно, в данном случае не так уж существенно. Важно, что они есть. Они многообразны, не связаны однозначно с данным рассуждением и меняются с изменением того контекста, в котором это рассуждение рассматривается. Но, конечно же, никакого отношения к диалектической логике сочинение Горгия не имеет.

                  5. Хуэй-цзы

        К древним диалектикам можно, хотя и не без колебаний, отнести китайского философа и софиста Хуэй-цзы (Хуэй ши) (ок. 350 – 260 до н.э.). Его диалектика, однако, еще менее прозрачна, чем диалектика Гераклита, и больше напоминает не собственно диалектику и диалектическую логику, а собрание парадоксальных изречений, говорящих о всеобщей релятивности.

        Некоторые современные исследователи интерпретируют изречения Хуэй цзы как доказательство тождества всех предметов, имеющихся в мире, другие видят в них попытку доказать внутреннюю противоречивость понятий пространства, времени и движения. Иногда парадоксы Хуэй цзы сравнивают с апориями Зенона Элейского и полагают, что в этих парадоксах ставится вопрос о диалектике конечного и бесконечного, относительного и абсолютного, единичного и всеобщего. Вряд ли, однако, сравнение не очень внятных высказываний Хуэй цзы с апориями Зенона, в большинстве своем глубокими и не утратившими интереса до настоящего времени, является оправданным. Парадоксы Хуэй цзы иногда рассматриваются как примеры неадекватности и неточности естественного языка. Это относится, в частности, к утверждением, подобным: « небо находится так же низко, как земля, и горы не возвышаются над болотами», «четырехугольник не четырехуголен, и круг нельзя считать круглым».

        Антиномии чрезвычайно характерны для древнего мышления. Они встречаются в рассуждениях многих старых философов, независимо от того, жили ли они, подобно Горгию, в Греции или же в каком-то другом месте.

        О древнекитайском философе Хуэй Ши известно, что он был очень разносторонен, а его писания могли заполнить пять повозок. Он, в частности, утверждал: «То, что не обладает толщиной, не может быть накоплено, и все же его громада может простираться на тысячу ли. — Небо и земля одинаково низки, горы и болота одинаково ровны. — Солнце, только что достигшее зенита, уже находится в закате: вещь, только что родившаяся, уже умирает. — Южная сторона света не имеет предела и в то же время имеет предел. — Только сегодня отправившись в Юэ, туда я давно уже прибыл».

        Сам Хуэй Ши считал свои изречения великими и раскрывающими самый потаенный смысл мира. Критики находили его учение противоречивым и путаным и заявляли, что «его пристрастные слова никогда не попадали в цель». В древнем философском трактате «Чжуан-цзы», в частности, говорится: «Как жаль, что свой талант Хуэй Ши бездумно растрачивал на ненужное и не достиг истоков истины! Он гнался за внешней стороной тьмы вещей и не мог вернуться к их сокровенному началу. Это как бы пытаться убежать от эха, издавая звуки, или пытаться умчаться от собственной тени. Разве это не печально?»

        Сказано прекрасно, но вряд ли справедливо. Впечатление путаницы и противоречивости в изречениях Хуэй Ши связано с внешней стороной дела, с тем, что он ставит свои проблемы в антиномической, парадоксальной форме. В чем можно было бы его упрекнуть, так это в том, что выдвижение проблемы он почему-то считает и ее решением. Как и в случае других антиномий, трудно сказать с определенностью, какие именно конкретные вопросы стоят за афоризмами Хуэй Ши.

        На какое интеллектуальное затруднение намекает, скажем, его заявление, что человек, только что отправившийся куда-то, давно туда уже прибыл? Можно истолковать это так, что, прежде чем отбыть в определенное место, надо представить себе это место и тем самым как бы побывать там. Человек, направляющийся подобно Хуэй Ши, в Юэ, постоянно держит в уме этот пункт и в течение всего времени продвижения к нему как бы пребывает в нем. Но если человек, только отправившийся в Юэ, давно уже там, то зачем ему вообще отправляться туда? Короче говоря, не вполне ясно, какая именно трудность скрывается за этим простым изречением.

        Заслуживают ли эти весьма древние рассуждения Горгия и Хуэй Ши специального внимания? Не ушли ли антиномии в прошлое и стоит ли сейчас «церемониться» с ними, так сказать, «разводить антимонии с антиномиями»? Несомненно стоит. Антиномии, столь характерные для античности, не редки и сейчас. Они встречаются как в повседневном, так и в научном мышлении, особенно на начальной ступени развития научных теорий. В период, когда основные принципы теории только кристаллизуются, а поддерживающие их устойчивые «факты» только вычленяются из данных опыта и эксперимента, многие проблемы принимают вид явных или завуалированных антиномий.

_______________

¹ Marry H. Five Stages of Greek Religian. Cambridge, 1931. P. 67.

² Рассел Б. История западной философии. М.: 2003. Т. 1. С. 33.

³ Фукидид. История. Кн. II. 1981. С. 81.

⁴ См.: Платон. Горгий, 461 е; Законы, 1641 с.

⁵ Тацит. Анналы. III, 18.

⁶ Дильс-Кранц. Фрагмент 91.

⁷ Дильс-Кранц. Фрагмент 126.

⁸ Дильс-Кранц. Фрагменты 126, 8, 51, 60, 88, 10, 62, 61, 49.

⁹ Гегель Г.В.Ф. Энциклопедия философских наук. Т.1. Наука логики. М.: 1974. С. 226.

© Ивин А.А. Что такое диалектика