1. Общие положения

2. «Расплывчатая грамматика» (Fuzzy Grammar)

3. «Семантика тестирования» Л. Заде (Test-score semantics)

4. Идеи прототипичности и категоризация в процедурной, или компьютерной , семантике (procedural semantics, computational semantics)

4.1. Общие положения

4.2. Концепция П.Саппса (P.Suppes)

4.3. Концепция Р.Шенка (R.Schank)

4.4. Концепция Й.Вилкса

4.5. Концепция В.А.Вудза и «расширенная сеть переходов»  (Augmented transition network, ATN)

5. Прототипичность ситуации: «фреймовая семантика» и аналогичные ей подходы (frame semantics, frame-and-scene analysis)

5.1. Общие замечания

5.2. Концепция М. Минского

5.3. Скрипты («предписание»)

5.4. Стереотипы

6. Заключение

Литература

1. Общие положения

В данном обзоре мы сделаем попытку продемонстрировать разнообразие приемов лингвистического описания, связанных со следующим фундаментальным свойством человеческого языка: набор языковых средств конечен, а возможности употребления языка бесконечны. Теория прототипов и связанные с нею способы представления языковых знаний пытаются использовать это обстоятельство как наиболее важную черту естественного языка, связанную с бесконечными возможностями человеческого познания – человеческой когниции. Рассматриваемые ниже концепции входят в семейство теорий, квалифицируемых как «когнитивный подход» [2], о котором много пишут в лингвистической литературе последних лет [1].

В самом широком смысле, теорией прототипов можно назвать подход к определению внутренней структуры понятия как содержащей указания на то, что некоторые элементы понятия являются прототипами [82, c.528]. Задача такой теории – объяснить отнесение объекта к тому или иному прототипу в рамках той или иной конкретной интерпретации речи.

Теория прототипов – подход к проблеме категорий, компромиссный между [50, c.14] платоновским и виттгенштейновским.

Платоновский взгляд состоит в положении о строгой категоризации языка – лексических единиц, морфем, синтаксических конструкций и правил, регулирующих их употребление в коммуникации. В этой «списочной» (checklist) концепции слово либо обозначает данную вещь, либо нет. Категории дискретны и основаны на группировках свойств, внутренне присущих (ингерентных) представителям соответствующих категорий.

Виттгенштейновский взгляд связывают с положением о недискретности, размытости границ, непрерывности и случайности в определении вещей и их именовании.

В теории прототипов, трактующей представление о функциональном и когнитивном пространствах естественного языка, как и у позднего Виттгенштейна [130], принимается, что категории языка не всегда, а возможно, и редко, определяются в терминах немногих отличительных особенностей, необходимых и достаточных в качестве критерия именования. Категории в рамках континуума формируются как пересечения некоторого числа «характерных», или «типичных» свойств-признаков, коррелирующих с уместностью именования соответствующих предметов, но эти данные не бывают абсолютными. Континуум категорий обладает двумя различными градациями:

а) все свойства-признаки имеют некоторый вес (в соответствии со своей важностью, или значимостью) в установлении типичности объекта,

б) все члены категории обладают определенным рангом, соответствующим количеству у них характерных свойств данного прототипа.

В отличие же от Виттгенштейна, сторонники теории прототипов принимают еще постулаты о группировке (clustering) представителей естественных категорий (биологических, когнитивных, поведенческих и др.) внутри пространства категорий, на определенной дистанции от прототипа – т.е. от категориального среднего. Виттгенштейновская концепция «семейных сходств» предсказывала бы единообразный разброс всех элементов категории относительно такого пространства: каждый элемент считался бы (хоть и в разной степени) представителем каждой категории. «Платоновский» подход скорее связал бы все элементы каждой категории с одной и той же точкой на непрерывном отрезке категориального пространства: члены одной категории из этого пространства не могли бы являться представителями иной категории из того же пространства. В теории прототипов отказываются от обеих крайностей: имеет место скорее сгущение, группировка предметов вокруг каждого из прототипов, но большинство этих предметов с самим прототипом не совпадают [50, c.15-16].

Будучи гибридным подходом, теория прототипов следует, по [52, c.67], кантовской антиредукционистской эпистемологии, когда считают, что ни понятия («концепты»), ни перцепты сами по себе не представляют источник для наших мыслительных категорий: только в своем взаимодействии вызывают они к жизни мысленное представление – «конструкцию» – нашего опыта. Обе крайности – платонистическая и виттгенштейновская – необходимы живым организмам, приспосабливающимся к внешнему миру, в равной степени. Вот почему можно сказать, что мы имеем дело с «ограниченной рациональностью» (bounded rationality).

Развивалась данная теория одновременно в нескольких дисциплинах до некоторого времени почти независимо друг от друга: в когнитивной психологии, в этнолингвистике, в теоретическом языкознании и в философии. Корни ее лежат в феноменологических философских концепциях – в работах К.Штумпфа, Э.Гуссерля, М.Мерло-Понти [58, c.197]. Пионерами в разработке этой теории были представители когнитивной психологии, см. [91], [100], [101]. Понимание значения связывается с обращением к экземпляру или прототипу, а не с контрольным списком условий, которым должна удовлетворять языковая форма, чтобы считаться удачно или правдиво употребленной.

Этот прототип заложен в человеческой мысли от рождения; он не анализируется, а просто «дан» (презентирован или продемонстрирован), им можно манипулировать [43, c.123]. Идея прототипа содержится: 1) в концепции «открытой текстуры» [120], 2) в разграничении активирующего и иконического представлений памяти у Дж.Брунера [22], 3) в понятии «мысленная картина», в устройстве языкового перевода и в концепциях искусственного интеллекта [81], а также и в критике искусственного интеллекта, когда говорят о неформализуемых способностях воспринимать индивидуальный образчик как позитивный или негативный пример парадигматического случая [38], 4) в традиционных исследованиях образного языка, фигур речи, когда свойство, рассматриваемое как типичное в одном предмете, переносится на другой предмет, называемый именем первого, 5) в работах по нечетким понятиям, в рамках языковой категоризации [134], [72], [71], 6) в антропологической лингвистике – в исследованиях категории цвета [15], [31], [68], что нашло свое развитие в психологии и в психолингвистике в связи с изучением восприятия отдельных предметов [102], [118]; 7) в лингвистической семантике – направление, связанное с работами [18] и [72], в которых критиковался аристотелевский подход к значению, принятый на вооружение в концепции семантических правил Дж.Катца и П.Постала [67] (см. работы Дж.Лакоффа [72], [74], [75], [77], Дж.Росса [104], [105], [106], Т.Гивона [49] и др.).

Например, семантика прототипов в концепции Ч.Филлмора [78] определяет значение определенной лексемы, считая сначала, что существуют только типичные случаи,– но затем указывает, что и другие объекты могут быть отнесены к той же категории, хотя они и не обладают всем критериям [45]. Это позволяет достаточно гибко трактовать случаи подобные следующим [43, c.128-129]: сколько лет должно быть неженатому лицу мужского пола, чтобы его можно было назвать холостяком? (Младенец и подросток явно не годятся для такого именования.) Может ли монах называться холостяком? Может ли называться вдовой женщина, убившая своего мужа? Или та, которая выходила замуж несколько раз, но первый муж которой (в отличие от последующих) умер? Если носители языка расходятся во мнениях по подобным вопросам, то следует ли считать их носителями разных языков, диалектов и т.п.? Насколько стабильны такие диалекты? Чтобы ответить на эти вопросы, понятия «холостяк», «вдова», «диалект» должны определяться относительно некоторого «простого мира», в котором люди обычно женятся или выходят замуж, достигнув определенного возраста, причем либо никогда вторично не женятся и не выходят замуж, либо только овдовев. Этот «прототипический мир» значительно проще того, в котором мы живем, но помогает определить все усложнения постепенно, в результате процедуры уточнения, или аппроксимации. Обычная же, «платоническая» семантика «списка значений» (checklist semantics) пыталась бы составить список критериев, «железно» необходимых для того, чтобы правильно именовать объекты [45, c.153].

Иногда [69, c.9] считают необходимым разграничивать терминологически и содержательно три различных концепции, отождествляемые с теорией прототипов: а) собственно семантику прототипов (главным образом, это психологический и антропологический подходы в духе Э.Рош), б) семантику стереотипов (Х.Патнам) и в) концепцию фамильных сходств Л.Виттгенштейна. Глубинная мысль теории прототипов, – служащая фундаментом для когнитивизма вообще, – заключается в том, что концептуальные структуры проистекают из нашего телесного опыта и только благодаря ему и обладают смыслом [69, c.12]. В семантику теория прототипов делает тройной вклад [69, c.18]:

• в значении одного слова она объединяет то, что в классической модели считалось взаимоисключающим, – а именно, языковое и энциклопедическое знание (последнее включает представления о типичном и прототипичном),
• она демонстрирует существование у категорий внутренней структуры, отношения между элементами которой проявляются по-разному в речи,
• она устанавливает иерархию категорий, отражающую лексическую иерархию.

Собственно же теория прототипов, по [69, c.51] заключается в следующих положениях:

1. Категория обладает внутренней прототипической структурой.

2. Степень представительности экземпляра соответствует степени принадлежности его к категории.

3. Границы между категориями, или концептами, размыты.

4. Члены одной категории не обязательно обладают общими свойствами – скорее их объединяет семейное сходство.

5. Отнести какой-либо объект к некоторой категории можно на основе степени сходства с прототипом.

6. Исследователь изучает материал не аналитическим, а синтетическим, или «глобальным» способом.

В теории прототипов считается, что категории расплывчаты, не обладают четкими границами, есть градация по параметру «принадлежность к категории» [32, c.1]. Слово является именованием вещи не абсолютно, а лишь до некоторой степени [31, c.27]. Люди формируют конкретный или абстрактный мысленный образ предметов, принадлежащих некоторой категории. Этот образ называется прототипом, если с его помощью человек воспринимает действительность: член категории, находящийся ближе к этому образу, будет оценен как лучший или более прототипичный экземпляр, чем все остальные. Прототипы – инструменты, с помощью которых человек справляется с бесконечным числом стимулов, поставляемых действительностью [119, c.47-48] .

Прототипы могут меняться с течением времени, в частности, в результате метафорического употребления терминов,

когда категория приобретает новых представителей. Такие изменения связаны с переопределением набора характерных свойств и относительных рангов [50, c.19]. Именно в этом состоят диахронические изменения лексикона, морфологии и синтаксиса. Различные люди оперируют пространством этих категорий по-разному [51, c.98]. Итак, не только при усвоении языка, при эволюции и при изменениях языка, но и в индивидуальном употреблении человека проявляется гибкость категорий (организованных вокруг прототипов), реализованная в столкновении человека с различными окружениями – личностным, социальным, культурным, коммуникативным и биологическим.

Прототипическая организация пространства категорий – следствие следующих факторов [51, c.98-99]:

1. Количество различных контекстов потенциально бесконечно: нет двух абсолютно одинаковых ситуаций.

2. Ресурсы памяти человека велики, но конечны.

3. Невозможно задать простым перечислением процедуры поиска, определяющие, к какой из огромного множества дискретных категорий следует отнести данный объект, – скажем, попарным сопоставлением контекстов и объекта на фоне каждой категории.

4. Усвоение и интегрирование нового знания было бы невозможно, если бы аналогия или сходство устанавливались в результате прямого сопоставления новой и старой единиц информации.

Есть два вида прототипов [58]: а) единица, проявляющая в наибольшей степени свойства, общие с другими единицами данной группы, б) единица, реализующая эти свойства в наиболее чистом виде и наиболее полно, без примеси иных свойств [51, c.195]. Непрототипичные представители категории входят в пересечение категорий.

К основным следствиям из этих положений относятся [58, c.202-206]:

1. Появление прототипов – результат такого преобразования сети отношений между представителями различных категорий, когда постепенно обобщаются отношения сходства.

2. При формировании прототипов у детей (в рамках формирующихся представлений о классах и категориях) ведущим моментом бывает «броскость» одних предметов (которые затем и приобретают статус прототипа) и неброскость других.

3. Введение в оборот и усвоение языкового выражения, связанного с прототипичным предметом, гораздо менее трудоемко, чем в случае представителей, удаленных от прототипа той же объектной области.

4. Чем шире вариативность представителей предметной области относительно прототипа, тем лучше усвоение типологии предметов. Прототип – не просто статистически выделяемый элемент области, а динамический концепт, состоящий из оптимальных представителей и из целевого образа предметной области, а также отклонений и деформаций этих представителей. Не все единицы в одинаковой степени являются элементами своего класса.

5. Выражение, демонстрируемое на примере непрототипичных случаев, не будет усвоено до тех пор, пока в поле зрения человека не попадут «типичные примеры».

6. Внутренняя субъективная уверенность максимальна в обращении с прототипичным представителем. Прототипы дают масштаб употребления выражения.

7. Прототип не обязательно четко реализован и конкретен, чаще это идеальный тип: оптимальный и нереальный одновременно. Тогда это абстракция, научная конструкция, объединяющая все характерные свойства.

8. Причина иллюзии, будто все элементы класса обладают всеми общими характеристиками,– в том, что при восприятии выражения обычно актуализируются именно прототипичные представители класса, которые, по определению, и обладают всеми общими свойствами.

9. Чем сложнее объект, тем выше вероятность того, что в качестве оптимального он оценивается не с одной точки зрения, а многих. Объект – система всех оптимумов [59, c.23]. Яркий пример тому – базисные слова для обозначения цвета.

10. Область приложения расплывчатых понятий обладает направленностью и скалярна. Эта область не только не аморфна, но и изотропна.

11. Критерии отнесения к прототипу скорее универсальны, чем случайны. Когда выясняют «лучшие примеры» обозначения «базисного цвета», выявляются одни и те же сегменты цветового спектра – как внутри одного языка, так и в разных языках. В то же время имеет место большой разброс в разграничении понятий в рамках всей области, покрываемой словом.

Все это означает необходимость «двоякого реализма» [59, c.206-207]: различные сегменты опыта обладают различной значимостью и в рамках разных языков, и при сравнении внутри одного и того же языка. Никакое описание не может покрывать все случаи употребления конкретной языковой единицы, поскольку не все члены категории прототипичны [7, c.18].

По [76], проявления прототипичности – «прототипические эффекты» – заключаются в том, что центральные члены категории (более близкие к прототипу, чем остальные) проявляют иные когнитивные характеристики, чем нецентральные: быстрее опознаются, быстрее усваиваются, чаще употребляются, ускоряют решение всяческих задач, связанных с идентификацией, а также используются в логическом вычислении того, что является референтом для имени, – словом, используются при понимании категории в целом [76, c.32]. Прототипические эффекты проявлены особенно ярко, когда в рассуждении (особенно по аналогии), в распознавании и т.п. часть (или подвид, или элемент, или подмодель) используется вместо целой категории (к таким случаям относятся, например, метонимические модели категоризации) [76, c.33]. Источники этих эффектов различны [76,c.36-43]:

1. Пучки ощущений (experiential clusters). Базисной моделью являются модели обычного, неметонимического типа. Обычно некоторое число базисных моделей при пересечении дает комплексный набор, психологически менее сложный, чем модели, входящие в такое пересечение. Примером является понятие «мать».

2. Радиальные структуры: имеется центральный случай и его конвенционализированные вариации. «Центральные представители категорий» и общие принципы (как в случае натуральных чисел) сюда не входят. Радиальными структурами являются только те, при которых вариации конвенционализированы и усваиваются как целое. Сюда не относятся случаи, когда центральные представители категории более общи, чем нецентральные – т.е., когда у нецентральных представителей больше свойств, чем у центральных.

Классификация прототипов, по Дж.Лакоффу [76, c.32-36], включает, среди прочего:

1. Типичные примеры, как в предложении «Малиновки и воробьи – типичные птицы».

2. Социальные стереотипы: обычно осознаются (могут быть предметом обсуждения) в обществе, а потому изменчивы во времени, в результате явных соглашений людей. Используются в рассуждениях и особенно в т.н. «неожиданных выводах». Возможны и разногласия в вопросе об уместности их употребления в том или ином рассуждении. Пример: «обычный политик склонен к тайным соглашениям, своекорыстен и бесчестен».

3. Идеалы: абстрактные идеализации. Например, типичный муж (т.е. идеал мужа) – хороший снабженец, верный, пользующийся большим уважением, привлекательный. Стереотип мужа не совпадает с идеалом: неловкий, нудный, пузатый. Идеалы используются в суждениях и при планировании.

4. Образцы (совершенства): либо идеал, либо его противоположность. Например: «настоящий Джеймз Бонд», «истинный д'Артаньян», «настоящий Плюшкин».

5. Генераторы. Случай, когда представители категории определяются, или «генерируются», центральными представителями плюс некоторое количество общих правил. Например, когда, генерируя общее определение, одну категорию чисел определяют через другую.

6. Подмодели. Например, подкатегория степеней десяти: десять, сто, тысяча и т.д. Эта подмодель используется для (грубого, приближенного) указания на количество. Некоторые подмодели уходят корнями в биологию: первичные цвета, базисные эмоции и т.д. Есть и культуро-обусловленные подмодели (например, семь смертных грехов).

7. Выдающиеся примеры: общеизвестные, легко запоминающиеся и т.п. Если у вас только один знакомый вегетарианец, то именно по нему вы будете судить обо всех вегетарианцах.

Как «часть общей новой конвенционализации человеческого мышления в терминах ограниченной рациональности» эта теория оказала большое влияние на психологию и общественные науки [90, c.54]. Однако как противовес одновременно платоновскому и аристотелевскому подходам [114,c.VIII] теория прототипов имеет не только сторонников, но и противников [90, c.53], считающих:

1. Этот подход не годится для описания многих конкретных понятий [124, c.264].

2. Понятия вообще вряд ли полностью представимы через прототипы; мысль человека не ограничивается прототипами [90, c.54]. Как показано в работе [124] на примере восприятия четных чисел, помимо прототипов, люди довольно часто оперируют и явными определениями.

3. Эта теория утверждает, что категория представлена только своими прототипами – в противоположность «теориям экземпляров», в которых представление (репрезентация) – всего лишь форма экземпляров (последний подход представлен в работах [39], [57]). Однако [90, c.56] (ср. [20]), трудно считать доказанным, что через прототипы можно объяснить все факты. Было продемонстрировано лишь то, что прототип функционирует в общении в качестве «хорошего примера»: зачастую вместо того, чтобы оперировать категорией как таковой, люди (ошибочно и упорно) апеллируют к свойствам прототипа. В работе [39] показано, как этот же факт можно объяснить в рамках «теории экземпляров».

2. «Расплывчатая грамматика» (Fuzzy Grammar)

Это концепция грамматики, использующая понятия расплывчатого, или нечеткого множества, а также соответствующий формальный аппарат, предложенный Л.Заде [134]. В отличие от прототипа, «нечеткость», по [76, c.43], возникает, когда отнесенность к категории представляется как нечто верное только в определенной степени. Нечеткость проявлена в виде «эффектов прототипичности», и к ее главным источникам относятся:

• градуированные понятия (как у Л.Заде), типа «высокий», «богатый», «средних лет»; эти понятия содержат шкалы, нечеткость «встроена» в такие понятия;
• неградуированные понятия (определяемые моделями без встроенных шкал),– но тогда нечеткость возникает вследствие взаимодействия данной модели с другими моделями, характеризующими другие аспекты нашего знания. Отсюда и необходимость различать «более удачные» и «менее удачные» примеры – образчики конкретной категории.

По [73, c.271], расплывчатая грамматика включает «постулаты Дж.Росса»:

1. Правила грамматики не просто применимы или неприменимы к данной структуре: они применимы в определенной степени, равной числу на непрерывной шкале от 0 до 1.
2. Грамматические элементы являются членами грамматической категории только в определенной степени.
3. Грамматические конструкции относятся только в определенной степени к конкретному классу конструкций.
4. Эти конструкции только в определенной степени являются потенциальными объектами правил.
5. Грамматические явления образуют иерархии, в основном, одни и те же для разных говорящих на данном языке, а иногда – и для говорящих на различных языках.
6. Различные носители языка и различные языки варьируются по порогу допустимости на этих иерархиях.

Расплывчатым грамматикам приписывается психологическая реальность: они играют ключевую роль в когниции [135].

Используется понятие «расплывчатое множество» – обобщение понятия «множество». А именно, элемент не просто принадлежит множеству, а принадлежит ему в определенной степени. На идеях нечетких множеств основана и концепция «нечеткой логики»: разработаны аппарат нечеткой пропозициональной логики, логики предикатов и модальной логики [72]. Имеем следующие соотношения:

1. │-A│ = 1-│A│

2. │A+B│ = max(│A│,│B│)

3. │A∙B│ = min(│A│,│B│)

4. │if A then B│ = 1, если │A│ ≤ │B│,

│B│, если │A│ > │B│.

«│x│» читается: «верно в степени x». A, B – переменные пропозиции. Аппарат «нечеткой логики», по [83, c.102], включающий (как в концепции [72]) соответствующие правила оценки истинности пропозиций 1-3, является естественным обобщением трехзначной логики Лукасевича, для случая, когда истинностное значение лежит в интервале от 0 до 1. Правило 4 приводит к системе Геделя (ср. [97, c.44]).

Есть и правила обращения с «нечеткими кванторами», относящиеся к употреблению в естественном языке таких слов, как «несколько», «большинство», «многие», «немного», «очень много», «мало» и т.п. Например, для кванторов существования  (символически: 'E') и общности (символически: 'A') предложена следующая формализация [83, c.107]:

│( Ax: fx) gx│ = 1 – max_x │ fx│(│ fx│ – │ gx│);

│(Ex:fx) gx│ = max_x│fx│(│fx│ + │gx│ – 1).

Иногда [138, c.149] кванторы трактуются как «нечеткие числа», подчиняющиеся правилам нечеткой арифметики: системе гибких отношений в реляционной базе данных. Такое представление дает основу для логического вывода на основе презумпций, содержащих нечеткие кванторы. Например, если даны пропозиции «Большинство В является А» и «Большинство А являются Б», то отсюда следует: «Большинство ∙ большинство В являются Б», где «большинство ∙ большинство» есть нечеткое произведение. Различаются нечеткие кванторы: 1) первого порядка (абсолютные величины), 2) второго порядка (относительные величины) и 3) третьего порядка – отношения между кванторами второго порядка: к ним относятся отношения сходства и факторы надежности (уверенности), используемые в текстах (дающих анализ доводов и проверку гипотез) и в экспертных системах. В зависимости от контекста, кванторное слово может относиться к тому или иному типу. Нечеткие кванторы обычно имплицитны [138, c.149]. Например, утверждая: «Баскетболисты высоки ростом», имеют в виду: «Почти все баскетболисты очень высокого роста».

На соотнесении расплывчатых множеств со словами естественного языка сказываются три параметра: 1) внутренняя размытость самого множества, включая и то, имеет ли конкретное слово какую-либо невыделенную (немаркированную) интерпретацию, 2) языковой и внеязыковой контексты употребления слова и 3) опыт интерпретатора [83].

В [68, c.636] показывается, что все базисные категории цвета образованы на основе шести фундаментальных категорий реакции, принадлежащих системе человеческого зрительного восприятия. Эти категории получаются с помощью: а) трех «нечетко-логических» операций: примерной идентичности («А – что-то вроде В»), расплывчатого объединения множества и операций нечеткого пересечения множеств; б) операций обычной логики.

Критики концепции указывают [107, c.509]:

1. Не все попытки подтвердить психологическими тестами положения теории нечетких множеств приводят к однозначно позитивным выводам.

2. Операции включения и объединения множеств неадекватно описывают действительное отношение представительности.

3. Отношения представительности не могут быть описаны какой-либо монотонной функцией.

4. Теория эта не учитывает непосредственным образом атрибуты экземпляров, а потому с помощью этого аппарата трудно или невозможно описать отношения представительности различных категорий.

5. Задачи, которые ставят создатели «расплывчатой логики» (построить систему логики с бесконечным множеством значений – values), принципиально не могут быть решены [88, c.79], проще для этих целей использовать логики с конечным набором значений, а именно: логику построения гипотез (например, об истинности высказывания или о правильности именования), на каждом этапы «работы» которой имеется конечное число значений [88, c.81].

6. Трюизмы типа «Война есть война», «Женщина – это женщина» не поддаются оценке в рамках расплывчатой логики. Более уместно здесь использовать аппарат импликатур и грайсовских постулатов [108, c.436-438].

3. «Семантика тестирования» Л. Заде (Test-score semantics)

В этой концепции, основанной на концепции нечетких множеств [137], значение семантической единицы приравнивается процедуре, тестирующей, объединяющей и определяющей «веса» ограничений, включенных в описание каждой языковой единицы [138, c.149]. Почти все, связанное с естественным языком, подвергается градации. Вместо двузначной логики («да» – «нет») принимается «нечеткая логика» для значения, знаний и убеждений [138, c.152]. Семантические единицы (пропозиция, предикат, модификатор предиката, квантор, квалификатор, приказ, вопрос и т.п.) рассматриваются как система гибких ограничений, работающих над «нечеткими отношениями» внутри базы данных, описывающей «положения дел» (как у Р.Карнапа [23]) или возможный мир [78] или набор объектов (в том числе, генерируемых и непрямо) в универсуме речи. Значение семантической сущности представимо как тест для базы данных, приводящий к набору градаций (соответствующих подтестам). Полученные «веса» – действительные числа от 0 до 1 – дают общий вектор (кортеж) данного теста – Т, служащий мерой соположимости семантической сущности с базой данных. Такая семантика применима как в семантике условий истинности (truth-conditional semantics), так и в семантике возможных миров. Интерпретациями «весов» могут быть: «подходить» – «не подходить», «истинно» – «ложно», 1 – 0 и т.п. [137, c.152-153].

Значение приписывается выражению в три шага:

1. Конструируется элементарная рамка базы (фрейм, подробнее об этом понятии см. ниже), состоящая из набора реляционных фреймов – имен отношений, имен атрибутов и областей атрибутов. Значения всех этих элементов предполагаются известными адресату: выбор элементарного фрейма зависит от профиля знаний адресата, а также от того, что же именно мы стремимся объяснить (т.е. от «дезидерата объяснительной эффективности»). Например, в случае пропозиции «За последние несколько лет Ник заработал намного больше, чем большинство его ближайших друзей» к элементарным фреймам относятся:

• Доход(Имя; Объем; Год); в этом фрейме перечислены доходы каждого из индивидов (называемых именем) в качестве функции от переменной «год»;
• Друг(Имя; М), где М – степень, в какой субъекта с данным именем можно назвать другом Ника;
• Мало(Число; М), где М – степень, в какой число может быть оценено как «мало» (последнее – нечеткий квантор);
• Большинство(Пропозиция; М), где М – степень, в какой пропозиция есть воплощение нечеткого квантора «большинство»;
• Гораздо_больше(Доход_1; Доход_2; М), где М – степень, в какой доход_1 может быть оценен как воплощение нечеткого предиката «гораздо больше» в отношении к «доходу_2».

Каждое из этих отношений интерпретируется как гибкое ограничение на значения переменных, с ними ассоциированных.

2. Строится процедура тестирования отношений внутри базы данных. Результаты процедуы представимы как те степени, в какой удовлетворены ограничения, вызванные данным компонентом семантической единицы. Для приведенной выше пропозиции имеем оценки для ограничений, вызванных следующими отношениями: Друг, Мало, Большинство и Гораздо_больше.

3. Числовые результаты подтестов накапливаются в генеральный результат Т – вектор, служащий мерой наложимости семантической единицы на конкретное воплощение элементарного фрейма. Элементы этого вектора – числа из отрезка [0,1], указывающие распределение вероятности/возможности. Т может быть интерпретировано: как степень, в какой справедливы пропозиции относительно объясняющей базы данных (в духе семантики условий истины), как уместность объяснительной базы данных при конкретной пропозиции и т.д. Пропозиция «индуцирует» распределение вероятностей (см. [136]).

4. Идеи прототипичности и категоризация в процедурной, или компьютерной , семантике (procedural semantics, computational semantics)

4.1. Общие положения

Процедурная семантика подчеркивает связь между значением языковых выражений и процедурами интерпретации – операциями конструирования такого значения. Базисное положение: построить «компилятор» для естественного языка (автомат, «понимающий этот язык) – значит найти семантическую теорию для этого языка [48, c.205]. Цель процедурной семантики состоит в реконструкции динамических аспектов понимания языка. К середине 1980-х гг. процедурная семантика стала общеметодическим направлением, особое внимание обращающим на контекст [41, c.21]. Предметом ее являются процессы продуцирования и восприятия речи, т.е. процедуры понимания языка. В рамках такой семантики строятся модели, с некоторым приближением воспроизводящие начало, течение и завершение действий над текстовой информацией. Имеет место кооперированность этих действий и разделение труда. Подпроцессы понимания языка регулируются правилами. Постулаты процедурной семантики [99, c.23-27]:

1. Высказывания сами по себе не обладают значениями: говорящие придают своим высказываниям глубоко личностные интерпретации.

2. Говорящие способны классифицировать различные виды своего речеупотребления по разным категориям.

3. Понимание – процесс пошаговый, а не одномоментный.

4. Интерпретируя чужую речь в предположении о недостаточности имеющейся информации, человек выдвигает наиболее правдоподобные гипотезы, «примеряемые» к контексту и к личному опыту анализа данного текста и текстов вообще. Этот процесс, вообще говоря, не зависит от того, сколько потенциальных интерпретаций есть у текста. Учесть абсолютно все такие интерпретации невозможно: память одного человека ограниченна. Люди сами осознают дефицит информации, а потому выдвигают гипотезы о том, какой должна быть отсутствующая информация, на фоне которой следует понимать данное выражение. При интерпретации речи имеют место еще два вспомогательных подпроцесса: 1) переанализ, моделирующий исправление ошибочных интерпретаций, 2) представление интерпретатора о значимости разных процедур.

Человек вычленяет элемент ситуации – сегмент видимого или звучащего текста с речевым или внеречевым непосредственным окружением. Сначала производится локальный, т.е. грамматический, анализ. Результат оценивается с точки зрения глобального принципа, приводящего к ожиданиям относительно будущей интерпретации и будущих сегментов интерпретируемого события. Вместе с другими параметрами, все это составляет основу для оценки свойств предстоящего контекста анализа [99, c.23].

Более развернутый набор постулатов, по [41, c.32], таков: 1) регулярность процессов восприятия речи, 2) регулярность языкового употребления в различных классах контекстов, 3) субъективность, 4) протекание в реальном времени, 5) посегментность понимания, 6) зависимость от наличной интерпретации, 7) ограниченность ресурсов, 8) непосредственность, 9) переанализ, 10) различение локальных и глобальных процессов анализа. Процедуры лежат в основе всех процессов человеческой когниции вообще. Когниция – проявление процедур, подобных компьютерным, содержащим указания на предписание и на единицы, контролирующие работу системы в целом. Временное измерение процедуры до тех пор «заморожено», пока эта процедура не начнет выполняться. Именно поэтому, в зависимости от обрабатываемого в данный момент текста, процедура работает по-разному [41, c.31].

Процедурные диалоговые модели иногда [86, c.65] связывают с реконструкцией – под процедурным углом зрения – соответствующих объяснительных моделей в языкознании. Целью этого является более глубокое представление о свойствах нормального и отклоняющегося от нормы употребления языка и речи. Важным разделом диалоговой процедурной семантики является и установление процедур интерпретации, работающих в рамках конкретных типов диалога. В этом ключе исследуются [86, c.68-69]:

• когнитивные структуры высказываний и стратегии переработки;
• интерактивные структуры высказываний и речевое взаимодействие людей;
• социальные знания обыденной практики и сегментов социального мира, лежащие в основе высказываний;
• формальные средства репрезентации, позволяющие представить динамику протекающих процессов;
• формальные средства, позволяющие представить взаимодействие различных процессов и структур.

В грамматической теории процедурной грамматикой, по [40, c.86], называют набор техник, используемых говорящим при анализе речи и представляющая «новую парадигму» в теории грамматики. Ее эмпирически существенные задачи заключаются в следующем:

1. Она должна учитывать реальное время восприятия высказывания.

2. Человек анализирует высказывания, опираясь на свои предположения о свойствах естественного языка, на своеобразный грамматический фон.

3. Реципиенты обычно обладают неполной информацией, на всех уровнях грамматики, а особенно – на синтаксическом и семантическом. Поэтому возможен переанализ и параллельная проработка альтернативных гипотез.

4. Поскольку понимание речи связано с внутренним освоением того, что проходит перед мысленным взором человека посегментно, в реальном контексте, а гипотезы о структуре этих сегментов формируются только в рамках последующего контекста,– встает проблема об отношении сегментов текущего контекста к последующим. Видимо, у человека есть локальные и глобальные принципы анализа, а распределение нагрузки на процедуры максимизирует организованность взаимодействия между этими двумя видами принципов.

5. На понимании сказывается и постоянное межличностное взаимодействие говорящего и реципиента.

Как видим, суть процедурного подхода – в использовании понятий программирования (особенно – понятий программы, подпрограммы и процедуры) непосредственно для описания и моделирования речевой деятельности человека, под когнитивистским углом зрения. Одни представители этого направления (например, Р.Шенк) полностью отказываются от использования внепроцедурных средств представления семантики, другие (как В.Вудз) – пытаются сочетать формальный аппарат процедур с более традиционным логическим аппаратом.

Обе разновидности пессимистично оценивались представителями теоретической семантики. Дж.А.Фодор писал [48, c.204]: «Процедурная семантика, как утверждают, это теория значения «психологов», в то время как классическая семантика была семантикой «логиков». То же, что до нас доносится – не что иное как синтез теории значения с теорией мышления. Вроде бы и неплохо, и правдоподобно. Но увы, эти слухи недостоверны». А именно [48, c.204-205]:

1. Компьютерные модели не дают абсолютно никаких семантических моделей, если то, что имеется в виду под семантической теорией, считается соотнесением языка и мира. А именно, процедурная семантика не заменяет классическую семантику, она просто обходит те вопросы, которыми занималась классическая семантика.

2. Процедурная семантика дает теорию того, что такое знание значения слова. Но эта теория далеко не нова. Наоборот, это просто-таки архаическая и в высшей степени неправдоподобная форма верификационизма. Поскольку практически никто, кроме приверженцев процедурной семантики, не принимает всерьез верификационизм, небезынтересно будет проследить причины интереса к этой доктрине.

3. Именно верификационизм соединял процедурную теорию языка с процедурной теорией восприятия. В итоге имеем взгляд на отношение языка и мышления, лишь незначительно отличный от представлений Локка и Юма. Ирония судьбы процедурной семантики – в рецидиве когда-то забракованных теорий.

4.2. Концепция П.Саппса (P.Suppes)

По [115, c.28], общее представление вычислимых функций в теоретико-множественных терминах, для естественного языка, тривиально и неинтересно. Гораздо интереснее эквивалентные им представления в виде рекурсивных функций, вычислимых на машине Тьюринга. Различные человеческие процедуры не вполне аналогичны процедурам ЭВМ и обладают рядом существенных отличий. В связи с этим выдвигаются следующие положения [115, c.28-32]:

1. Свойства – это абстракции процедур, аналогично тому, как экстенсионалы – абстракции свойств.

2. Значение слова, словосочетания, предложения – это процедура или набор процедур.

3. Такое значение для каждого человека свое – обладает приватным характером (ср. концепцию приватного языка у Л.Виттгенштейна).

4. Успешность коммуникации зависит, среди прочего, от следующих факторов:

4.1. Употребляемые слова, словосочетания и высказывания идентифицируются говорящим и слушающим как «те же самые», т.е., достаточно конгруэнтные.

4.2. Процедуры, вызываемые словами и словосочетаниями, дают, при конкретном контексте, конгруэнтны «вычисляемым результатам» для говорящего и слушающего. Образно говоря: машины говорящего и слушающего работают сходным образом.

4.3. Когда устанавливают, конгруэнтны ли процедуры, вызываемые у слушающего произносимыми речами, тем, которые те же речи вызывают у говорящего, люди пользуются невербальными и вербальными указаниями (намеками), получаемыми от слушающего.

4.4. Если говорящиему кажется, что эти результаты не конгруэнтны, он прибегает к перифразам. Если нужные заменяющие выражения (выражения-дублеры) найдены, коммуникация успешна.

4.5. Классическая теоретико-множественная референциальная семантика может быть выведена из процедурно-семантической формы.

5. Человеческие процедуры отличны от машинных в следующих отношениях:

5.1. Элементарные операции человеческих процедур в корне отличны от всех известных языков машинных команд.

5.2. Человеческие процедуры подвержены постоянным модификациям, на них – в противоположность компьютерным процедурам – сказывается и употребление.

5.3. Человеческие процедуры внутренне связаны с восприятием и моторикой человека. У компьютерных процедур такие связи искусственны, неуклюжи и крайне затруднены.

5.4. Человеческие процедуры недискретны. Например, недискретны просодические свойства человеческой речи.

4.3. Концепция Р.Шенка (R.Schank)

По Р.Шенку, задача вычислительной семантики – определение процедуры, шаг за шагом сопоставляющей входные предложениям с их смыслом, а также порождающей осмысленные идеи с их воплощением в предложения. Основной вопрос – создание представления смысла [4, c.12]. Важны следующие положения:

1. Представление смысла не зависит от конкретного языка: «машинным программам, которые могли бы «думать», необходимо оперировать со структурами языка мыслей. Мы надеялись, что такими структурами могли бы представляться передаваемые языком значения» [4, c.12].

2. Формулируемые процедуры в максимальной степени соответствуют человеческому поведению [4, c.13].

Эти положения реализованы Р.Шенком и его сотрудников в рамках концепции скриптов (см. ниже).

4.4. Концепция Й.Вилкса

Эта концепция особенно ориентировна на создание процедурной семантики, полезной для искусственного интеллекта. Процедуры, составляемые программистом, должны лечь в основу теории значения [129, c.497]. Понятия, используемые в теории значения, «должны быть определяемы только в терминах используемых операций. Не следует делать вид, будто вычисления, производимые при таком процессе, обладают тем статусом, который делает их указателями (pointers) для предметов, этикетками для идей или частями мозга» [126, c.91].

Такая процедурная семантика отличается от виттгенштейновской теории «значение есть употребление» [129, c.497]. Теория Виттгенштейна была бихевиористской в отношении к мыслительной деятельности, вне ее сферы находились глубинные механизмы поведения и речевой деятельности, а процедурная семантика стремится познать именно эти механизмы. Иной у процедурной семантики и стиль формализации: это стиль программирования, а не логического аппарата.

Итак, значения – это процедуры. Процедурная семантика должна объяснить понятия значения как в отношении к употреблению языка, так и в аспекте языка внутреннего представления,– говорящего человека или автомата. Этот подход противопоставляется следующим двум: а) подходу Ф.Джонсона-Лэрда [62], в котором планы и их отношения к поведению человека или робота в реальном мире являются неотъемлемой частью процедурной семантики, б) подходу В.Вудза [133], делающему попытку встроить семантику условий истинности в процедурную семантику. Вилкс утверждает:

1. Значения выражений на естественном языке принципиально не представимы на языке исчисления предикатов.

2. Ни семантика языков программирования, ни условия истинности, ни иной вид непосредственного референциального подхода к именованию не пригодны для искусственного интеллекта.

3. Нет существенного различия между естественным языком и языком внутреннего представления. В частности, примитивы (атомарные выражения) типа ПРИЧИНА, ДВИГАТЬ, ОДУШЕВЛЕННОСТЬ, ИСТОЧНИК ни в чем не отличаются от слов нормального языка (языка-объекта).

4. Структуры, на любом уровне (естественного языка или языка внутренних представлений) обладают значением, задаваемым процедурами. На поверхностном уровне это осуществляется с помощью перифраз – объяснения «другими словами». Вслед за Виттгенштейном можно утверждать: слова имеют те значения, которые мы им даем, а мы даем им значения с помощью объяснений.

Процедуры, придающие значения примитивам, на уровне представления суть операции логического вывода, преобразующие эти выражения. Значение выражения ПРИЧИНА – это логические выводы, вызываемые структурами, содержащими такое выражение (см. также [25], [128]).

Неясно, локализуют ли процедуры (эквивалентные значению высказывания) референт в «черном ящике» (в мозгу и/или в компьютере), в реальном мире или и то и другое. И вряд ли это зависит от планов и процедур распознавания. Значения высказываний сами по себе не представляют собой программы, которые должны быть выполнены слушающими. Значения – это планы действовать или распознавать тем или иным способом. Понимание, по Вилксу, далеко не обязательно связывать с этими планами [129, c.507-509].

4.5. Концепция В.А.Вудза и «расширенная сеть переходов» 
(Augmented transition network, ATN)

В этой концепции [133, c.21] утверждается, что семантическая конкретизация естественного языка в вопросно-ответных системах требует не только семантической нотации для представления значений предложений, но и описания семантики этой нотации, т.е. метасемантики. Например, к последней относится язык, на котором записываются процедуры, выполняемые по ходу интерпретации выражений на естественном языке. Каждому имени предиката, используемому в таком метаязыке, соответствует некоторая процедура, определяющая истинность предиката для данных значений его аргументов. То же – для функций, используемых в метаязыке, и т.д.

С именем Вудза связан и формальный аппарат «расширенной сети переходов» РСП – своеобразное обобщение концепции конечных автоматов. Эта модель модель конечных состояний равносильна простой грамматике НС без трансформаций. Концептуальный аппарат включает понятие подпроцедур. В рамках процедурной семантики такой подход породил исследования, посвященные психологической верификации модели в целом [80, c.78]. Грамматика имеет вид множества помеченных ориентированных графов, в которых «метками обозначаются категории слов, рекурсивные вызовы самих себя или других графов, а также обращения с целью обновления данных или доступа к множеству регистров. Процедуры можно ассоциировать с дугами, используемыми для построения дерева синтаксического анализа, формирования семантического представления, генерации текста и т.д.» [3, c.32].

Первоначально РСП квалифицировалась как распознающая компьютерная система, дававшая синтаксический анализ для предложений, подаваемых на ее вход. Система эта развивалась на протяжении многих лет, ее версиям были посвящены многие публикации в 1960-х гг. (тогда модель была особенно популярной) [117], [16], в 1970-х [133], [132], [64], [65], вплоть до последнего времени. Сегодня термин «РСП» относится к множеству нотационных соглашений и к конкретному типу синтаксического анализатора при моделировании понимания.

По мнению сторонников этого подхода, РСП как синтаксический подход к распознаванию предложений обладает преимуществами перед трансфомационными порождающими грамматиками в следующих отношениях [121, c.119-122]:

1. Гибкость. РСП позволяет настраивать параметры системы на конкретный стиль использования языка человеком. Грамматика отделена от алгоритма ее использования при продуцировании и понимании языка. Это позволяет описывать все интерпретации для каждого синтаксически многозначного предложения,– выдаваемые по убыванию психологического правдоподобия.

2. Глубина. Система способна, в принципе, производить сложный анализ произвольного предложения, давая информацию о контексте уместной характеристики каждого слова, о наиболее правдоподобной синтаксической категоризации каждой составляющей и каждого предложения. Она также может указывать функцию каждого слова, словосочетания и предложения. Эти функциональные указания по своей семантической гибкости и существенности, как полагают сторонники такого подхода, вполне сопоставимы с глубинными структурами у Н.Хомского. В более ранних моделях понимания семантической интерпретации всегда предшествовал полный синтаксический разбор. В более поздних системах РСП семантическая интерпретация может начинаться даже с промежуточного результата синтаксического анализа. Глубина проникновения в тонкости человеческих знаний, существенных для использования естественного языка, ничем не ограничена. Гипотезы об истолковании выражения могут быть получены на любом уровне анализа и верифицированы на фоне произвольного набора фактов.

3. Прямая обработка: функциональная интерпретация выявляется непосредственно из поверхностной структуры. Нет ничего подобного трансформационным правилам.

4. Операционные характеристики:

- серийность – обработка текста в порядке появления, «слева направо», слово за словом;

- активность обработки – используется знание языковой структуры и оценивается контекст предложения;

- организация процедур: разбиение на подзадачи соответствует уровням языковых единиц. Например, процедуры обработки словосочетания вложены в процедуры обработки предложения и т.д.

РСП допускает оптимизацию, а также контроль над стратегической обработкой текста [61, c.71-72]. Однако чем больше объем правил, тем менее прозрачна их логика. Поэтому РСП эффективна только в качестве игрушечной, синтаксически ориентированной и быстро работающей системы. Если же система состоит из многих модулей и должна легко расширяться, а процессор ЭВМ достаточно мощен, тогда РСП малопригодна [61, c.72]. В частности [17, c.39], попытки построить полный набор правил для распознавания сочиненных конструкций с помощью этого формального аппарата безуспешны, в силу тех ограничений, которые этот аппарат накладывает при переходе (в процессе анализа) с одного уровня вычислений на другой уровень. Именно отсюда вытекает необходимость усложнить интерпретатор, представив его как каскадную РСП – систему нескольких РСП, взятых на правах отдельных модулей.

Обычно «состояние» грамматики в РСП служит двум целям: 1) определяет фрагмент грамматики, некоторое ее правило, 2) во время анализа – интерпретируется как процедура и выполняется. Во многих компиляторах для РСП, во всяком случае, воплощена именно такая трактовка [47], [60], [28], [9]. В работе [29] эта идея находит свое логическое развитие. Для временного хранения такой промежуточной процедуры выделяется отдельная область памяти. В случае необходимости, используется этот уже откомпилированный фрагмент. Весь процесс получает вид «каскадной РСП», состоящей из звеньев вида:

Вход --> машина_1 --> выход = вход --> машина_2 --> выход

Этот подход подвергся серьезной критике со стороны Й.Вилкса, который так резюмировал явные и скрытые постулаты данной концепции, представленные в работе [131]:

1. Метасемантика должна быть основана на условиях истинности и в то же время быть процедурной.

2. Значения не являются всем, что получается в системе после переработки предложения.

3. Функции значения, в терминах условий истинности, не идентичны функциям распознавания (последние, в частности, говорят, что некоторая кошка является кошкой).

4. Полные функции значения могут быть невыполнимыми или из-за отсутствия нужных данных, или из-за того, что требуют кванторов общности при бесконечной области определения объектов. Тем не менее, они представляют собой абстрактные процедуры и эквивалентны интенсионалам.

Вилкс, критикуя этот подход, указывает [129, c.510]:

1. Приравнивание условий истинности значениям для естественного языка сомнительно,– даже если мы занимаемся миниатюрной вопросно-ответной системой с ее малюсеньким объемом объектов.

2. При таком анализе придется отказаться от процедур оценки истинности, противное противоречило бы приравниванию значений таким условиям: ведь тогда пришлось бы принять, что можно знать значение пропозиции и не знать, истинна ли эта пропозиция (знание об этом было бы доступно только после выполнения процедуры оценки истинности). Так, предложение «В 2056 году будет конец света» для нас имеет значение, даже если мы не можем оценить его истинность. Плюс к этому: неясно, имеется ли в виду откомпилированная процедура (хранимая при слове в качестве его значения, уже готовая к работе) или процедура на метаязыке.

3. Использование условий истинности предполагает окончательную оценку истинности относительно множества абстрактных денотаций, а абстрактные процедуры для этого определяются так: это те, которым не мешает необходимость искать нужные объекты в множествах, необозримых в реальном времени. Функции значения, заданные в терминах значения истинности, не могут быть во многих случаях вычислены. Так, практически невозможно проверить процедурным путем для каждой коровы истинность или ложность суждения «Все коровы смертны».

5. Прототипичность ситуации: «фреймовая семантика» и аналогичные ей подходы (frame semantics, frame-and-scene analysis)

5.1. Общие замечания

«Фреймовый подход» – общее название для очень разных типов формализованного описания деятельности человека в контексте ситуации. В качестве лингвистической концепции предложена Ч.Филлмором в работах [43], [44] и явилась продолжением падежной грамматики. Исходное положение: значения (слов, словосочетаний, предложений, текста) соотнесены со сценами. Фреймовый подход как «всеохватывающая теория структур контекстов, постулирующая качественно и количественно новые представления семантического знания» [122, c.143] активно используется в грамматическом описании, в искусственном интеллекте и особенно в компьютерной лексикографии.

Основные положения [54, c.28-29]:

1. Разумность (intelligence) – проявление работы небольшого количества механизмов общего (логического) вывода с большими объемами весьма конкретных и специальных знаний.

2. Этот процесс сопровождается использованием «библиотеки фреймов», пакетов знаний, дающих описания типовых объектов и событий. Такие описания содержат и абстрактную схему – скелет для описания произвольного единичного случая,– и множество «действий по умолчанию» (defaults) для типовых членов класса. Действия по умолчанию позволяют информационной системе восполнять отсутствующие детали, строить ожидания и замечать отклонения от рутинных состояний дел, что призвано моделировать добавление свежих знаний в базу данных [56, c.56] при учете текущего состояния системы знаний в целом. Формальный аппарат фреймов включает метаязык системы, на котором по ходу логического рассуждения вырабатываются суждения о состоянии системы.

Понятие фрейма, под разными названиями, использовалось и раньше, в частности [43, c.124]: 1) как «схема» в когнитивной психологии [8], 2) в работах по искусственному интеллекту, особенно детально в концепции М.Минского [87], 3) в концепции «ассоциативных связей» у психологов, особенно в работе [19], 4) в исследованиях семантических полей. Во фреймовой семантике предполагается, что сцены ассоциированы с определенными языковыми фреймами. Под сценой понимаются не только зрительные, но и иные виды внутренних мысленных образов (по [116, c.612], любые сенсорные и концептные формы): межличностные процессы общения, стандартные сценарии поведения, предписываемые культурой, институциональные структуры и др. [43, c.124].

Нет единообразия в понимании термина «фрейм». Общее во всех определениях – сходство фрейма с модулем технического устройства и с рамкой в кино. В концепции Ч.Филлмора термин «модуль» (module) как синоним термина «фрейм» ассоциирован с секционной («модульной») мебелью: фреймы комбинируются в более крупные модули, или рамки. Обладает термин «фрейм» и ассоциациями с предназначенностью, с нацеленностью на нечто [43, c.130]. Можем так сгруппировать понимания термина:

1. Это любая система языковых выборов, в частности, в грамматике – выбор грамматических правил, лексических единиц, языковых категорий – все, что имеет статус прототипа сцены. Кроме связей внутри фрейма, есть еще и межфреймовые отношения, существующие в памяти как результат того, что разные фреймы включают один и тот же языковой материал, а элементы сцен сходны, определяются одним и тем же репертуаром сущностей, отношений или субстанций, а также контекстов употребления в жизни человека [43, c.124]. Фреймовая семантика в начале 1980-х гг. представлялась как программа исследований в области эмпирической семантики, была одновременно и представлением результатов такого исследования, ср: «Фреймовая семантика дает определенный взгляд на значения слова, а также способ охарактеризовать принципы создания новых слов и предложений, для добавления новых значений слов, а также для сборки значений элементов текста в целое значение текста» [46, c.111]. Этот проект ближе по замыслу к обычной описательной семантике, чем к формальным моделям, и наиболее близок к «этнографической семантике», к работе антрополога, вживающегося в чужую культуру и задающего аборигену вопросы с целью выяснить категории опыта, закодированные членами данной группы носителей языка с помощью тех или иных выборов из репертуара языка. Фреймовая семантика подчеркивает непрерывность, а не разрывы, в переходе от языка к опыту [46, c.111], и может быть квалифицирована как предформальная [46, c.111]. В работе [64] такой фреймовый подход к описанию глаголов движения соединяется с концепцией «теории катастроф» Р.Тома: фреймовая семантика идентифицирует различные уровни аномалии относительно конкретного контекста. Для формализации используется «граф взаимодействия». Метафорическое употребление глаголов движения проявляет регулярные связи с буквальным смыслом этих глаголов. Граф взаимодействия выделяет инвариантные элементы и отражает, кроме того, варьирование внутри падежной рамки глагола.

2. В концепции Э.Гоффмана [53, c.7] (где понимание термина берется у Г.Бейтсона [12], см. также [10], [11]) фрейм ассоциирован с английским словом frame-work (каркас) и указывает на «аналитические леса» – подпорки, с помощью которых мы постигаем свой собственный опыт. В этой концепции, лежащей далеко за пределами искусственного интеллекта и относящейся к этнологии речи, «фреймы» – базисные элементы, которые исследователь в состоянии идентифицировать в рамках ситуаций. Ситуации подчинены организующим принципам, «генерирующим» те или иные события, среди них, социальные события. Эти же принципы генерируют и наше субъективное участие в событиях [53, c.10-11]. Первичные структуры отношений внутри социальной группы составляют центральный элемент культуры, особенно в той степени, в какой они проявляют основные классы схем, взаимоотношения этих классов и общую сумму сил и действующих лиц, которым в интерпретации социолога приписывается свобода выбора действий [53, c.27]. У Гоффмана же находим и социологическую типологию «фрейминга» [53, c.497 и след.].

3. Система понятий, соотнесенных таким образом, что для понимания одного из них приходится понять целую структуру, в которую оно вписывается. Когда в такую систему, в текст или в разговор вводится новый элемент, все остальные элементы автоматически становятся доступными. Итак, фрейм – общее родовое обозначение набора понятий типа: «схема», «сценарий», «когнитивная модель», «народная теория» (folk theory) [46, c.111]. Фрейм – система категорий, структурированных в соответствии с мотивирующим контекстом. Некоторые слова существуют для того, чтобы обеспечить коммуникантам доступ к знанию таких фреймов, а одновременно категоризуют опыт в опоре на систему понятий. Мотивирующий контекст, в свою очередь,– корпус пониманий, структура практик или история социальных установлений, на фоне которых нам кажется постижимым создание конкретной категории в истории языкового коллектива [46, c.119].

4. Единица знаний, организованная вокруг некоторого понятия, но, в отличие от ассоциаций, содержащая данные о существенном, типичном и возможном для этого понятия. Фрейм обладает более или менее конвенциональной природой и поэтому конкретизирует, что в данной культуре характерно и типично, а что – нет. Особенно важно это по отношению к определенным эпизодам социального взаимодействия – поход в кино, поездка на поезде и вообще по отношению к рутинным эпизодам. Фреймы организуют наше понимание мира в целом, а тем самым и обыденное поведение, (скажем, когда мы платим за дорогу или покупаем билет привычным для нас образом) [36, c.219-220]. Фрейм при таком подходе – структура данных для представления стереотипной ситуации (типа: нахождение в комнате, ритуал детского дня рождения), соответствующая обычно частотным, но иногда и непродуктивным стереотипам. С каждым фреймом связаны несколько видов информации: об его использовании, о том, что следует ожидать затем, что делать, если ожидания не подтвердятся и т.п. Формально фрейм представим как структура узлов и отношений. Вершинные уровни фрейма фиксированы и соответствуют вещам, всегда справедливым по отношению к предполагаемой ситуации. Ниже этих узлов – терминальные узлы, или слоты (от англ. slot). Родственные соотнесенные фреймы связаны фреймовыми системами. Фреймы хранятся с каким-то значением «по умолчанию» (default meaning) при каждом терминальном узле. Возможны подмены этих значений по ходу «работы» с фреймом [87, c.11]. Каждый терминальный узел может указывать на условия, которым должно отвечать его заполнение. Часто такое заполнение представляется как подфрейм – вложенный фрейм.

«Фрейм» в теории функционирует [56, c.46]:

1) как набор предположений об устройстве формального языка для выражения знаний, в качестве альтернативы для семантических сетей или для исчисления предикатов;

2) как набор сущностей, по предположению исследователя существующих в описываемом мире (метафизическая интерпретация понятия). Фрейм дает представление о том, какой вид знаний существенен для такого описания;

3) как организация хранимых представлений в памяти (человека и/или компьютера) плюс организация процессов обработки и логического вывода, оперирующих над этим хранилищем  (эвристическая, или имплементационная интерпретация). Фрейм – структура данных для представления стереотипных ситуаций. Наиболее существенна именно идея организации больших объемов памяти [56, c.58].

То, что в генеративных теориях – особенно в стандартной модели – описывается с помощью правил сочетаемости или ограничений на сочетаемость (селекционные правила и ограничения), во фреймовой семантике рассматривается как отношение между элементами внутри одного и того же фрейма, а также как отношение между фреймом и сценой. Это позволяет определить понятия синонимии, центрального (прямого) и переносного (например, метафорического) значений, семантического поля и т.п. [43, c.129- 130], связывая значения со сценами [44, c.59].

Сцена и фрейм соотносятся посредством «перспективы» [44, c.80]: в сценах и ситуациях можно выделить функции, исполняемые теми или иными участниками. По ходу речи одни участники выдвигаются на первый план, а другие оказываются на втором плане. Иерархия превосходства, или выделенности (saliency hierarchy) предопределяет, что именно в первую очередь является кандидатом на такое выдвижение.

Схемы, или контуры (frame-works) понятий, или термов, соединены в систему, придающую связность тому или иному аспекту человеческого опыта. Эта структура может содержать элементы, одновременно являющиеся частями других таких контуров. В некоторых случаях область опыта, на которую накладывается такой фрейм, представляется только как прототип. Так, мы знаем,– не ведая, как мы знаем,– те прототипичные способы, которыми наше тело позволяет нам связываться с нашим окружением. Это знание входит в наш образ нашего же тела. Именно поэтому мы понимаем лексемы типа «верх», «низ», «спереди», «сзади», «слева», «справа» [43, c.123].

Соотносение сцен и фреймов часто бывает неоднозначным, когда два или большее количество элементов предложения указывают на одну и ту же часть сцены [116, c.613]. Между элементами сцены могут быть дружественные или конфликтные отношения. В последнем случае необходимо рассматривать процессы разрешения конфликтов в рамках общекогнитивной процедуры «компатибилизации» [116, c.613], т.е. гармонизации сополагаемых частей, примирения противоречий.

Фреймовые концепции позволяют моделировать понимание [27, c.437]. Последнее приравнивается набору следующих действий: активация фрейма, выдвижение на первый план фрейма-кандидата и конкуренция фреймов. Начиная интерпретировать текст, мы активизируем определенную контурную схему, в которой многие позиции («слоты») еще не заняты. Более поздние эпизоды текста заполняют эти пробелы, вводят новые сцены, комбинируемые в различные связи – исторические, причинно-следственные, логические и т.п. Интерпретатор постепенно создает внутренний мир, с продвижением по тексту все больше конкретизируемый в зависимости от подтверждаемых или отвергаемых ожиданий. Этот внутритекстовой мир зависит от аспектов сцен, обычно (или никогда) в тексте эксплицитно не описываемых [43, c.125]. Прототипические сцены составляют багаж знаний человека о мире. Усваивая значение, сначала как бы приклеивают ярлыки к целым сценам, после чего – к частям знакомых уже сцен, а затем оперируют: а) репертуаром ярлыков для схематических, или абстрактных, сцен и б) ярлыками для сущностей или действий, воспринимаемых независимо от тех сцен, в которых они впервые встретились [43, c.127].

Представления о том, как происходит активация фрейма, менялись; эта эволюция взглядов, по [27, c.438], выглядела как смена четырех периодов:

1. Первые работы ([24] и др.) рассматривали эту активацию как перенос информации между двумя базами данных – а) долговременной, содержащей все, что известно системе, и разбитой на фреймы, прямой доступ к частям которых невозможен; информация, содержащаяся в активируемом фрейме, переносится во вторую базу данных; б) оперативной, где каждый факт индивидуально индексирован так, чтобы допускать быструю обработку информации. при деактивации факты лишаются индексов (полученных по ходу активации), на что тратится время, исчисляемое как линейная функция от числа добавляемых фактов. Поскольку активация некоторых понятий требует активации подчиняющих (в иерархии категорий) фреймов, общее число фактов может быть очень большим.

2. Позже [26], [33] был принят на вооружение противоположный прием. По-прежнему есть две базы данных, но фреймовая информация никогда не переносится из одной в другую. Одна база содержит фреймовое знание, а другая – информацию конкретно к данному тексту. Активация требует только добавления имени фрейма к списку уже активированных фреймов и происходит достаточно быстро. Но скорость обработки довольно велика: чтобы выяснить факт, нужно просмотреть каждый гипотетически предлагаемый фрейм порознь, а требуемое время прямо пропорционально числу активных фреймов.

Эти схемы 1 – 2 динамичны: фреймы переносятся из базы в базу по ходу развития текста. Вместе с развитием идей искусственного интеллекта все более популярными становятся «статические» решения. А именно:

3. Центральная база данных содержит всю фреймовую информацию, как существенную, так и несущественную для воспринимаемого текста [42], [84]. Нет операций непосредственной активации: поиск данных в большой базе поддерживается чисто аппаратными средствами [42] типа параллельных процессоров (аналогично см. [131]). Такие системы гораздо более мощны, чем моделируемые человеческие способности.

4. Все фреймовые данные хранятся в одной и той же базе данных [84], [27].

Типы выдвижения фреймов-кандидатов [27, c.440]:

1. «Внешнее» выдвижение. Фреймовое знание динамически перемещается то вовнутрь, то вовне базы данных. Например, индексируется только внутреннее содержимое фрейма, а активация фрейма заключается в добавлении фрейма к числу текущих активных фреймов. Но тогда нет доступа к знаниям, содержащимся в неактивированных фреймах. Для моделирования способности понимать «намеки» используют указатели (pointers) за пределами фрейма, задающие конкретный фрейм-кандидат. Например, во фрейме «перепиливание» указывается, что если перепиливаемый предмет – человек, то следует обратиться к фрейму «трюк» [87], [79], [125]. Недостатки этого решения: 1) требуется еще одна структура знания, единственная цель которой – локализовать фреймы-кандидаты; 2) нет системы для определения того, что следует, а что не следует помещать в структуру знаний.

2. «Внутреннее» выдвижение. При статичной активации фреймов все фреймовые знания содержатся в одной-единственной базе данных. В такой базе есть, в частности, констатации типа: «Перепиливание людей пополам – трюк». Тогда высказывание о перепиливании человека понятно даже если в рамках фрейма «перепиливание» фрейм «трюк» еще не активирован [42] и [27].

5.2. Концепция М. Минского

Начиная с 1980-х гг. эта концепция выглядела так. Сталкиваясь с новой ситуацией или существенным образом пересматривая какую-либо проблему, мы ищем в своей памяти структуру, называемую фреймом – хранимую сеть отношений, используемую, при необходимости, для адаптации к действительности в результате изменения деталей [87, c.1].

Фреймы связаны в систему. Результаты значимых действий представляются как трансформации фреймов такой системы. Например, результат анализа зрительных сцен можно представить как систему фреймов, каждый из которых дает некоторый угол зрения, а переходы (трансформации) между фреймами интерпретируются как скольжение точки зрения. Аналогичное – для анализа причинно-следственных отношений и передвижений в рамках концептуальных полей. Интерпретацию образов, в частности, восприятие текста, можно представить экономным образом, отображающим действия «образов» как изменения эмфазы и фокуса внимания. У различных фреймов такой системы пересекаются множества терминальных узлов. Ст.Розенберг [103, c.97] добавляет к этому: внутри фреймовой системы каждый слот может дальше конкретизироваться в результате использования ассоциированных с ним «фацет», число которых предопределяется факторами пользователя и системы. Фреймовая система представима в виде дерева. Родовая информация накапливается наверху, а к ней снизу присоединены конкретизирующие подфреймы, добавляющие новую информацию. Родовое знание автоматически наследуется в этом дереве в результате процедур вычисления, но при необходимости может быть и блокировано.

Когда фрейм выдвигается в качестве гипотетической модели распознаваемой ситуации, производится сопоставление, или наложение (matching): каждый терминальный узел получает свое значение таким образом, чтобы текущий результат (все более подробный фрейм) был несамопротиворечивым. Ход этого сопоставления зависит от информации, хранимой при фрейме (включая указания, как быть в неожиданных случаях), и от знания текущих целей, связываемых с фреймовой системой. Если сопоставление заходит в тупик, ищется альтернативный фрейм, лучше подходящий к данной ситуации [87, c.2]. В общем случае имеем следующие шаги [87, c.5]:

1. Адекватность фрейма, первоначально выдвинутого на основе ожиданий или частичной информации, подтверждается или опровергается в результате тестирования. Для этого используется постоянно уточняемая информация о признаках, месте, отношениях и вероятных подфреймах. Текущий список целей помогает решить, какими должны быть терминальные единицы и какие условия должны быть соблюдены, чтобы фрейм соответствовал действительности.

2. Затем запрашивается информация, необходимая для присвоения значений тем терминальным элементам, которые при своих стандартных (а потому, вполне вероятно, легко и безболезненно отменяемых) значениях (default) должны быть переоценены. Так, при рассматривании куба может потребоваться описание поверхности С, если соответствующий этой поверхности терминальный элемент еще не получил значения,– но при том условии, что этот элемент еще не маркирован как «невидимая поверхность».

3. Наконец, если известно, какие трансформации следует произвести, устанавливается контроль над подходящим смежным фреймом той же фреймовой системы.

Когда заходят в тупик – т.е., когда не удается выяснить ничего конкретного о целом фрейме или о его составляющих,– вырабатывается сигнал «тревога» и прибегают к помощи базисных механизмов ассоциативной памяти. Это возможно только в относительно простых ситуациях. Чаще же ассоциативные механизмы используются в составе иных тактик [87, c.16]. Этот тупик бывает, в частности, следствием того, что не соблюдены условия, задаваемые фреймом. Тактики аккомодации к тревожным ситуациям включают:

1) сопоставление – как в стандартном случае;

2) «извинение», когда неудача просто получает истолкование. Например, если объект, идентифицируется как стул, но слишком мал, он квалифицируется как игрушечный стул;

3) совет: фрейм содержит эксплицитное знание, что делать в случае неудачи;

4) резюме: если фрейм не может быть завершен или заменен, от него следует отказаться. Но чтобы не повторять элементы проведенного сопоставления каждый раз заново, конструируют требования к будущему фрейму, опираясь на опыт работы в рамках данной гипотезы: последующая верификация альтернатив будет все более четкой и быстрой.

Интерпретация текста – частный, но важный случай обращения с фреймами. В результате ее вырабатывается «сценарий»  (scenario): ключевые слова и идеи текста создают тематические, или сценарные, структуры, извлекаемые из памяти на основе стандартных, стереотипных значений, приписанных терминальным элементам. Индивидуальные утверждения, находимые в дискурсе, приводят к временным представлениям (соответствующим, по мнению Минского, понятию «глубинной структуры»), быстро перестраивемым или усваиваемым по ходу работы над разрастающимся сценарием. Уровни сценарной структуры таковы [87, c.16]:

1. Поверхностно-синтаксический фрейм – обычно структуры вида «глагол+имя». Отвечает, среди прочего, конвенциям о представлении предложных конструкций и о порядке слов.

2. Поверхностно-семантический фрейм: значения слов, привязанные к действию. Это квалификаторы и отношения, связанные с участниками, инструментами, траекториями движения и стратегиями, с целями, следствиями и попутными эффектами.

3. Тематические фреймы – сценарии, связанные с топиком, деятельностью, портретами, окружениями.

4. Фрейм повествования – скелетные формы типичных рассказов, объяснений и доказательств, позволяющие слушающему сконструировать полный тематический фрейм. Такой фрейм содержит конвенции о том, как может меняться фокус внимания, о главных действующих лицах, о формах сюжета, о развитии действия и т.п.

5.3. Скрипты («предписание»)

Теория скриптов нацелена на описание автоматичности, характерной для действий человека [6, c.23]. Сознание (которому подконтрольно не абсолютно все) отделяется от второстепенных мысленных событий. Отражаются также постоянное внутреннее напряжение, эксплицитная проверка содержания интенций или мнений, а также постоянное стремление к самоконтролю [6, c.23].

Понятие «скрипт» было введено в исследованиях группы сотрудников Йельского университета, возглавляемой Р.Шенком [111], как вид фрейма, выполняющего некоторое специальное задание в обработке естественного языка [79, c.85]. Привычные ситуации описываются скриптами как стереотипные смены событий [79, c.85]. Большинство скриптов усваивается в детстве, в результате прямого опыта или сопереживания при наблюдении над другими людьми: мало кто лично участвовал в ограблении банка, угоне самолета или в пытках,– но из книг, телевидения и кино почти все примерно представляют себе, как это делается, т.е. обладают соответствующими скриптами.

Первоначально скрипты, планы и т.п. рассматривались как всего лишь структуры данных, удобные для заключений, осуществляемых, по ходу реконструкции причинно-следственных отношений, лежащих в основе какого-либо повествования. Но затем появилась надежда на то, что таким же образом можно моделировать память и обработку текста [109, c.456],– во всяком случае [111], скриптовые представления рассказов удобны и экономны. Например, рассказ о культпоходе в ресторан можно представить как указатель (pointer) скрипта «ресторан». Действие «проглотить» мы запомним, если поймем, что «проглатывание» обычно встречается именно в скрипте «ресторан». По ходу чтения рассказа накапливаются множества значений скриптов. Необходимо запоминать только необычные, выдающиеся новые сведения, а не стереотипную информацию. Скрипт РЕСТОРАН(омар, Джон, «Метрополь») достаточен для того, чтобы воспроизвести простенькое повествование о том, как Джон ел омара в ресторане «Метрополь»,– если, конечно, дополнительно к этому указанию о значении параметров при скрипте «ресторан» не даны еще необычные детали. Скрипты считались разновидностью «схемы» (в смысле когнитивной психологии), проявляющими формальное и функциональное сходство с понятием «поведенческий контекст» [70, c.136]. Скрипт может одновременно представлять и когнитивную репрезентацию такого контекста, и план учитывать этот контекст в своем будущем поведении [70, c.136].

В более поздней концепции скрипты не приравниваются структурам постоянной памяти [109, c.459]. Скриптоподобные представления строятся по мере необходимости на основе общих структур более высокого уровня, по определенным правилам относительно конкретной ситуации, взятой на трех уровнях памяти: на уровнях события, ситуации и намерения. Иногда события запоминаются в терминах структуры самого высокого уровня. Базисыми единицами памяти являются сцены – кирпичики скрипта [109, c.464]. Скрипты получаются, когда сначала сообщается об одном событии, а потом на этот рассказ накладывается другое повествование, усиливающее области согласия и констатирующее противоречия [109, c.464]. Спутанность воспоминаний и неполная связанность сцен запомненного рассказа – результат того, что «скрипт-времянка», построенный для обработки только конкретного текста, разбит на части.

Все это привело к мысли о том, что скрипт можно определить как набор ожиданий о том, что в воспринимаемой ситуации должно произойти дальше [110, c.7]. Многие ситуации в жизни можно проинтерпретировать так, как будто участники этих ситуаций «играют» свою роль, заранее заготовленную в рамках некоторой пьесы. Официантка следует роли официантки, клиент – роли клиента. Жизненный опыт означает часто знание того, как поступать и как другие поступят в конкретных стереотипных ситуациях. Вот это-то знание и называется скриптом. Р.Шенк выдвинул поэтому гипотезу о том, что размышление и вообще мышление человека представляет собой применение некоторого скрипта. Мы живем, просто следуя своим скриптам, или предписаниям. Чем больше мы знаем, тем в большем числе ситуаций мы чувствуем себя комфортно, т.е. способны эффективно выполнять свою роль. Однако чем больше скриптов нам известно, тем в большем количестве ситуаций мы можем почувствовать проблему. Знание скриптов не означает беспроблемность. В то же время скрипты – разновидность структуры памяти и служит для того, чтобы мы могли действовать, даже не догадываясь, что пользуемся ими. Скрипты служат для хранения знаний об определенных ситуаций, т.е. являются нечто вроде склада наших старых знаний, в терминах которых формируются новый опыт того же типа. Если в ресторане с нами происходит нечто непредвиденное, из чего мы можем пополним свой запас знаний о ресторанах, этот новый опыт мы и помещаем в старое хранилище для того, чтобы воспользоваться в следующий раз. Скрипты меняются со временем, впитывая все, что мы узнаем. В большинстве случаев мышление – поиск имеющихся скриптов, а не порождение новых идей и вопросов. Но скрипты не дают полных ответов.

В конце 1970-х гг. терминология теории скриптов широко использовалась не только в работах по искусственному интеллекту, но и в полуформальном анализе дискурса. Так, считалось, что скрипты участвуют в образовании сложных синтаксических структур (в частности, сложноподчиненных предложений) и в таксономиях. Внутренняя структура скрипта связана с «риторическими предикатами» [98, c.50] (в смысле [55]): скрипт задает риторическую структуру текста, костяк которой отражает смену «риторических предикаций», соответствующих семантическим отношениям между обычными предикациями текста. В скрипт входят [98, c.505]: 1) действующие лица (обычно задаются именами в фокусе внимания), 2) «подпорки» (props), 3) окружение (setting) – локальные и временные реперные точки, обычно задаваемые обстоятельственными оборотами, и 4) сюжет, или фабула (plot). Минимум скрипта составляют действующие лица и сюжет. Варьируясь по сложности, скрипты могут быть очень простыми – состоять исключительно из простой предикатно-аргументной структуры,– и очень сложными, представляя конфигурацию циклов, теорий, симфоний и т.п. Сюжеты могут быть не только повествовательными (дающими развертывание линии рассказа), но и локационными (описывающими реорганизации в пространстве или времени), логическими (показывающими линию размышлений), процедурными, увещевающими и т.п.

Один скрипт связан со стереотипизированной серией других скриптов с общими для них участниками – деятелями [5], [111]. Скрипт позволяет понимать не только реальную или описываемую ситуацию, но и детальный план поведения, предписываемого в этой ситуации [14, c.2]. Есть центральные и зависимые скрипты, иерархизованные и связанные между собой. Все эти события группируются в сцены [14, c.2]. Разные люди (как показано в большом числе исследований) довольно единообразно отвечают на вопрос о том, какие события составляют данный скрипт [113], [96]. Информация, подходящая для активированного скрипта, понимается (схватывается) [13], [35] и вспоминается быстрее [112], [21], [85], чем та, которая для него нерелевантна. Активированный скрипт – обычный источник аберрации памяти [113].

Работая со скриптом, человек заполняет пробелы. Недоконкретизированные события, лица и объекты обрастают деталями или врисовываются в ситуацию целиком, так что интерпретатору бывает трудно вспомнить, что он знал ранее и что вывел логически [14, c.3]. Активация скрипта влияет на удельный вес различных типов внимания. Объем внимания зависит от: а) релевантности информации для родового скрипта, б) количества скриптов, проявленных и конкретизированных в данном эпизоде интерпретации, и в) локализации другой скриптовой информации в данном пассаже текста [14, c.19].

Ожидания можно рассматривать как ограничения на допустимость информации, взятой в качестве наполнителей слотов внутри скрипта. Люди, место и предметы, выведенные из активированного скрипта, но еще не инстанциированные в рамках воспринимаемой информации, рассматриваются как

что-то неожиданное, но воспринимаемое в дальнейшем продолжении текста. Скрипт можно поэтому считать структурой когнитивного угадывания: ведь эти компоненты скрипта могут появиться и во время понимания текста, и позже, при припоминании. Такие компоненты позволяют припоминать необычную информацию [14, c.20]. Однако скрипты вряд ли организуют информацию по ходу припоминания тем же образом, как и в категории некторой классификации [14, c.21]. Активированные компоненты низкого (в иерархии скриптов) уровня приводят к более конкретным заключениям, чем компоненты высокого уровня. Чем более конкретны контекстные условия, воспринимаемые человеком, тем более конкретны его ожидания относительно продолжения текста. Активация конкретного скриптового события может привести к более точному предсказанию, чем активация родового скрипта или родовой скриптовой сцены [14, c.20].

К важным характеристикам скрипта относится повторяемость слотов, ролей, единиц и т.п. [63, c.116], входящих в структуры текстообразования. Делались попытки закаталогизировать скрипты изложения. В частности [55, c.145-150], к важнейшим видам скриптов относятся: изложение, сопоставление, контраст, описание, парафраз, оценка, объяснение и список. Менее типичны, но часты: силлогизм и определение (дефиниция).

5.4. Стереотипы

«Итальянцы музыкальны», «Южане вспыльчивы», «Профессора рассеянны», «Женщины – это эмоции» [95, c.37] – подобные высказывания описывают стереотипные представления, «расхожие истины», ведь [93, c.28] «Стереотип – это речевое выражение мнения о социальных группах или об отдельных лицах как представителях этих групп. Стереотип обладает логической формой суждения, в заостренно упрощающей и обобщающей форме, с эмоциональной окраской приписывающего определенному классу лиц определенные свойства или установки,– или, наоборот, отказывающего им в этих свойствах или установках. Имеет форму предложения». Стереотип всегда широко распространен внутри референтной группы – носительницы культуры [94].

В лингвистических и социально-психологических концепциях стереотипы трактуются как форма обработки информации и состояния знаний [132, c.39]. Функции стереотипов [95, c.40]:

- когнитивная – генерализация (иногда чрезмерная) при упорядочении информации – когда отмечают что-либо бросающееся в глаза. Например, при усвоении чужой культуры на занятиях иностранным языком приходится одни стереотипы (регулирующие интерпретацию речи) заменять другими;

- аффективная – определенная мера этноцентризма в межэтническом общении, проявленная как постоянное выделение «своего» в противовес «чужому»;

- социальная – разграничение «внутригруппового» «внегрупповому»: приводит к социальной категоризации, к образованию социальных структур, на которые активно ориентируются в обыденной жизни. Важную роль играет ориентация по национальному признаку, в наибольшей степени [37, c.37] выражаясь (для стороннего наблюдателя, по крайней мере) как предрассудки и с наибольшей остротой реализуемые при межэтническом общении;

Параметры стереотипов [95, c.46]:

1. Степень необходимости в обыденной жизни: очень необходимые в быту, на одном полюсе, противопоставлены тем, которые обладают деструктивным зарядом.

2. Степень незакостенелости и изменяемости, гибкости в смене перспектив.

3. Содержание стереотипов: отрицающее (а потому агрессивное) противопоставлено утверждающему (безобидному).

Стереотипы ассоциируются с концепцией Х.Патнама, который [92] пытается с помощью этого понятия решать проблемы семантики, представленной как психологическая (а не чисто лингвистическая) теория [123, c.397]. Значение в этой концепции не равно интенсионалу: иначе говоря, не все, что входит в значение слова или предложения, связано с необходимыми и достаточными условиями истинности высказывания. Вместо этих условий фигурируют следующие два понятия:

- отношения кооперированности между членами языкового сообщества; это отношение иногда называют «добропорядочными референциальные намерения» [123, c.398],

- минимальная языковая компетенция, характеризуемая знанием обязательных характеристик некоторого конкретного стереотипа.

Например, слово «вода» характеризуется

- синтаксически – как имя осязаемой массы,

- семантически – как естественный вид «жидкость»,

- как стереотип – «бесцветна», «прозрачна», «безвкусна», «утоляет жажду»,

- как экстенсионал – вещество с определенной и широко известной химической формулой.

Знание экстенсионала не входит в языковую компетенцию, а фиксируется частично знаниями соответствующих специалистов, а частично (когда наука умалчивает о предмете) – природой самого предмета. Общение с помощью имен предметов бывает успешным, когда мы обладаем добропорядочными намерениями совершить референцию: т.е. намереваемся использовать термины для референции к тому, что они исходно должны были именовать в жизни или в науке.

Общие свойства стереотипов таковы [34, c.64]:

1. Признаки и атрибуты, содержащиеся в языковых стереотипах используются говорящими для оценки отнесенности предметов к тому или иному классу на основе «семейных сходств».

2. Разные типы терминов обладают фундаментально различными языковыми стереотипами. Термины цвета основаны на физиологии: термины базовых цветов базируются на конкретных зрительных образах с различными аспектами восприятия, более сложные же термины – на более абстрактном представлении, более близком к картинам, чем к словам. Термины, характеризующие социальные роли, связаны с осознанными мнениями.

3. Для каждого типа термина можно предсказать заранее, какой тип признаков будет включен в семантическую компетенцию. Признаки восприятия для цвета, типичное поведение – для обозначений живого мира, функциональное предназначение – для артефактов, социальные функции, место на социальной шкале, типичные черты или типичное поведение и доход – для терминов социальной сферы.

6. Заключение

Мы рассмотрели несколько групп концепций, общим внутренним стержнем, ведущей идеей которых является гипотеза о возможности описать свойства употребления человеческого языка не только не вопреки, но даже благодаря расплывчатости понятий этого языка, его семантики и областей референции. То, от чего пытаются избавиться при построении искусственных языков – внутренняя противоречивость и неясность отношений между семантическими атомами человеческой речи,– стало предметом описания и объяснения в рассмотренных концепциях семантики.

Литература

(с.77-86)

1. Демьянков В.З. Когнитивизм, когниция, язык и лингвистическая теория // Язык и структура представления знаний: Сборник научно-аналитических обзоров. М., 1992. С.39-77.

2. Кубрякова Е.С. Проблемы представления знаний в современной науке и роль лингвистики в решении этих проблем // Язык и структура представления знаний: Сборник научно-аналитических обзоров. М., 1992. С. 4-38.

3. Толковый словарь по вычислительным системам / Под ред. иллингуорта В., Глейзера Э.Л., Пайла И.К. /Пер. с англ. – М., 1990. – 560 с.

4. Шенк Р. Обработка концептуальной информации / Пер. с англ. – М., 1980. – 361 с.

5. Abelson R.P. Psychological status of the script concept // Amer. Psychologist, 1981. V.36. P.715-729.

6. Audi R. On some limits and resources of common-sense psychology // Theory and decision: Essays in honor of Werner Leinfellner. Dordrecht. etc., 1988. P.3-27.

7. Bakker E.J. Linguistics and formulas in Homer: Scalarity and the description of the particle PER. – Amsterdam; Philadelphia, 1988. X, 307 p.

8. Bartlett F.C. Remembering: A study in experimental and social psychology. Cambridge, 1931. – 232 p.

9. Bates M. The theory and practice of augmented transition network grammars // Natural language communication with computers. B., 1978. P.34-57.

10. Bateson G. Steps to an ecology of mind. N.Y., 1972. – 233 p.

11. Bateson G. Mind and nature: A necessary unity. – L.; Sydney, 1979. – XIII, 238 p.

12. Bateson G., Ruesch J. Communication: The social matrix of psychiatry. – N.Y., 1951. – 345 p.

13. Bellezza F.S., Bower G.H. The representational and processing characteristics of scripts // Bulletin of the Psychonomic society, 1981. V.18. P.1-4.

14. Bellezza F.S., Bower G.H. Remembering script-based text // Poetics, 1982. V.11. № 1. P.1-23.

15. Berlin B. Speculations on the growth of ethnobotanical nomenclature // Language in society, 1972. V. 1. № 1. P. 51 – 86.

16. Bobrow D.G. Natural language input for a computer problem-solving system // Semantic information processing // Ed. by Minsky M. Cambridge (Mass.), 1969. P. 146 – 226.

17. Boguraev B.K. Recognizing conjunctions within the ATN framework // Automatic Natural Language Parsing / Ed. by Sparck Jones K., Wilks Y. Chichester etc., 1983. P. 39 – 45.

18. Bolinger D. The atomization of meaning // Lg., 1965. V. 41. № 4. P.555-573.

19. Bower G.H. Selective facilitation and interference in retension of prose // J. of educational psychology. 1974. V. 66. P. 1 – 8.

20. Bransford J.D., Franks J.J. The abstraction of linguistic ideas: A review // Cognitive psychology, 1971. V.2. P.331-350.

21. Bransford J.D., Johnson M.K. Contextual prerequisites for understanding: Some investigations of comprehension and recall // J. of verbal learning and verbal behavior, 1972. V.11. P.717-721.

22. Bruner J. The course of cognitive growth // Amer. psychologist, 1964. V.19. № 1-15.

23. Carnap R. Meaning and necessity: A study in semantics and modal logic. – Enlarged ed-n. – Chicago (Illinois), 1956. – 258 p.

24. Charniak E. Towards a model of children's story comprehension. – Cambridge (Mass.), 1972. 145 p.

25. Charniak E. Organization and inference in a frame-like system of knowledge // Procedings in theoretical issues in natural language processing. Cambridge (Mass.), 1975. P. 35-76.

26. Charniak E. On the use of framed knowledge in language comprehension // Artificial intelligence, 1978. V.11. P.225- 265.

27. Charniak E. Context recognition in language comprehension // Strategies for natural language processing / Ed. by Lehnert W.G., Ringle M.H. Hillsdale (N.J.); L., 1982. P.435-454.

28. Christaller T. An ATN programming environment // ATN Interpreters, Compilers and Editors / Ed. by Bolc L. Heidelberg, 1982. P.143-189.

29. Christaller T., Metzing D. Parsing interaction and a multi-level parser formalism based on cascaded ATNs // Automatic natural language parsing / Ed. by Sparck Jones K., Wilks Y. – Chichester etc., 1983. P. 46 – 60.

30. Cognition and categorization / Ed. by Rosch E., Lloyd B. – N.J., 1978. – 236 p.

31. Coleman L., Kay P. Prototype semantics: The English word lie // Lg., 1981. V.57. № 1. P.26-44.

32. Craig C. Introduction // Noun classes and categorization: Proceedings of a Symposium on categorization and noun classification, Eugene, Oregon, October 1983 / Ed. by Craig C. – Amsterdam; Philadelphia, 1986. P.1-10.

33. Cullingford R.E. Script application: Computer understanding of newspaper stories: Ph.D. thesis. – Yale University, 1978. 230 p.

34. Dahlgren K. The nature of linguistic stereotypes // Papers from the parasession on the lexicon / Ed. by Farkas D., Jacobsen W.M., Todrys K.W. Chicago, 1978. P. 58 – 70.

35. Den Uyl M., Van Oostendorp H. The use of scripts in text comprehension // Poetics, 1980. V.9. P.275-294.

36. Dijk T.A. van. Studies in the pragmatics of discourse. – The Hague etc., 1981. – XII, 331 p.

37. Dijk T.A. van. Prejudice in discourse: An analysis of ethnic prejudice in cognition and conversation. – Amsterdam; Philadelphia, 1984. – X, 170 p.

38. Dreyfus H.L., Dreyfus S.E. Making a mind versus modeling the brain: Artificial intelligence back at a branch point // The artificial intelligence debate: False starts, real foundations / Ed. by Graubard S.R. Cambridge (Mass.), 1988. P. 15 – 43.

39. Eich J.M. A composite holographic associative recall model // Psychological review, 1982. V.89. P.727-761.

40. Eikmeyer H.-J. Prozedurale Semantik // Dynamik in der Bedeutungskonstitution / Hrsgn. v. Rieger B. Hamburg, 1985. S.31-45.

41. Eikmeyer H.-J., Rieser H. Procedural grammar for a fragment of Black English discourse // Linguistic dynamics: Discourses, procedures and evolution / Ed. by Ballmer T.T. – B.; N.Y., 1985. P.85-178.

42. Fahlman S.E. A system for representing and using real-world knowledge. – Cambridge (Mass.), 1979. 235 p.

43. Fillmore C.J. An alternative to checklist theories of meaning // Proceedings of annual meeting of the Berkeley Linguistics Society. Berkeley, 1975. V.1. P.123-131.

44. Fillmore C.J. The case for case reopened // Syntax and semantics: V.8: Grammatical relations / Ed. by Cole P., Sadock J.M. – L. et al., 1977. P.59-81.

45. Fillmore C.J. On the organization of semantic information in the lexicon // Papers from the parasession on the lexicon / Ed. by Farkas D., Jacobsen W.M., Todrys K.W. Chicago, 1978. P. 148 – 173.

46. Fillmore C.J. Frame semantics // Linguistics in the morning calm: Selected papers from the SICOL-1981. Seoul, 1982. P.111-137.

47. Finin T.W. An interpreter and complier for augmented transition frameworks: Report T-48. – U. of Illinois, (Coordinated Science Laboratory), 1977. – 345 p.

48. Fodor J. A. Representations: Philosophical essays on the foundations of cognitive science. – Cambridge (Mass.), 1981. – IX, 343 p.

49. Givón T. Tense-aspect-modality: The Creole prototype and beyond // Tense – aspect: Between semantics and pragmatics: Containing the contributions to a symposium on tense and aspect, held at UCLA, May 1979 / Ed. by Hopper P.J. Amsterdam; Philadelphia, 1982. P.115-163.

50. Givón T. Syntax: A functional-typological introduction: V.1. – Amsterdam; Philadelhia, 1984. – XX, 464 p.

51. Givón T. Prototypes: Between Plato and Wittgenstein // Noun classes and categorization: Proceedings of a Symposium on categorization and noun classification, Eugene, Oregon, October 1983 / Ed. by Craig C. – Amsterdam; Philadelphia, 1986. P.77-102.

52. Givón T. Mind, Code and context: Essays in Pragmatics. – Hillsdale (N.J.); L., 1989. – XVIII, 456 p.

53. Goffman E. Frame analysis: An essay on the organization of experience. – N.Y. etc., 1974. – XIII, 586 p.

54. Goldstein I.P., Roberts R.B. NUDGE, a knowledge-based scheduling program // Frame conceptions and text understanding / Ed. by Metzing D. – B.; N.Y., 1980. P.26-45.

55. Grimes J.E. The thread of discourse. – The Hague; P., 1975. – 408 p.

56. Hayes P.J. The logic of frames // Frame conceptions and text understanding / Ed. by Metzing D. – B.; N.Y., 1980. P.46- 61.

57. Hintzman D.L., Ludlam G. Differential forgetting of prototypes and old instances // Memory and cognition, 1980. V.8. P.378-382.

58. Holenstein E. Sprachliche Universalien: Eine Untersuchung zur Natur des menschlichen Geistes. – Bochum, 1985. – X, 268 S.

59. Husserl E. Analysen zur passiven Synthesis (1918- 1926) // Husserliana, 1966. Bd. 11. S. 135-256.

60. Jameson A. Ein Compiler für einen rekursiven ATN-Interpreter // Jährlicher Bericht zum Projekt Textverarbeitung / Hrsgn.v. Petofi J., Metzing D. Bielefeld, 1980. S. 135 – 202.

61. Johnson R. Parsing with transition networks // Parsing Natural Language / Ed. by King M. – L. etc., 1983. P. 59 – 72.

62. Johnson-Laird Ph.N. The computer and the mind: An introduction to cognitive sciences. – Cambridge (Mass.), 1988. – 444 p.

63. Jones L.K. Theme in English expository discourse. – Lake Bluff (Illinois), 1977. – XVIII, 308 p.

64. Kahn E. Frame, semantics for motion verbs with application to metaphor // Proceedings of annual meeting of the Berkeley Linguistics Society. Berkeley, 1975. V.1. P.246- 256.

65. Kaplan R.M. Three seductions of computational psycholinguistics // Linguistic theory and computer applications / Ed. by whitelock P. et al. L. etc., 1987. P. 149 – 188.

66. Kaplan R.M., Bresnan J. Lexical-functional grammar: A formal system for grammatical representation // The mental representation of grammatical relations / Ed. by Bresnan J. Cambridge (Mass.) etc., 1982. P. 173 – 281.

67. Katz J.J., Postal P.M. An integrated theory of linguistic descriptions. – Cambridge (Mass.), 1964. – XI, 178 p.

68. Kay P., McDaniel C.K. the linguistic significance of the meanings of basic color terms // Lg., 1978. V.54. № 3. P.610- 646.

69. Kleiber G. La sémantique du prototype: Catégories et sens lexical. – P., 1990. – 199 p.

70. Kruse L. Drehbücher für Verhaltensschauplätze oder: Skripts für settings // Ordnung und Variabilität im Alltagsgeschehen. Göttingen etc., 1986. S.135-153.

71. Labov W. Some principles of linguistic methodology // Language in society, 1972. V. 1. № 1. P. 97 – 120.

72. Lakoff G. Hedges: A study in meaning criteria and the logic of fuzzy concepts // Papers from the regional meeting of the Chicago linguistic society. Chicago, 1972. V.8. P.183-228.

73. Lakoff G. Fuzzy grammar and the performance/competence terminology game // Papers from the regional meeting of the Chicago linguistic society. Chicago, 1973. V.9. P.271-291.

74. Lakoff G. Linguistic gestalts // Papers from the regional meeting of the Chicago linguistic society. Chicago, 1977. V. 13. P.236-287.

75. Lakoff G. Categories: An essay in cognitive linguistics // Linguistics in the morning calm: Selected papers from the SICOL-1981. Seoul, 1982. P.139-193.

76. Lakoff G. Classifiers as a reflection of mind // Noun classes and categorization: Proceedings of a Symposium on categorization and noun classification, Eugene, Oregon, October 1983 / Ed. by Craig C. – Amsterdam; Philadelphia, 1986. P.13-51.

77. Lakoff G., Johnson M. Metaphors we live by. Chicago; L., 1980. – XIII, 242 p.

78. Lambert K., Fraassen B.C. van. Meaning relations, possible objects and possible worlds // Philosophical problems in logic. 1970. P.1-19.

79. Lehnert W.G. The role of scripts in understanding // Frame conceptions and text understanding / Ed. by Metzing D. – B.; N.Y., 1980. P.79-95.

80. Lieberman Ph. The biology and evolution of language. – Cambridge (Mass.); L., 1984. – XI, 379 p.

81. Lindsay R. Inferential memory as the basis of machines which understand natural thought // Computers and thought. N.Y., 1963. P.24-56.

82. Linguistics: An Introduction to Language and communication / Akmajian A., Demers R. A., Harnish R.M. – 2nd ed-n. – Cambridge (Mass.); L., 1988. – XVI, 547 p.

83. McCawley J.D. Fuzzy logic and restricted quantifiers // Philosophy and grammar: Papers on the Occasion of the Quincentennial of Uppsala University / Ed. by Kanger S., Ohman S. – Dordrecht etc., 1981. P. 101-118.

84. McDermott D. Nonmnemonic logic II: Nonmonotonic modal theories // J. of ACM, 1982. V. 29. № 1. P. 33 – 57.

85. Memory for typical and atypical actions in scripted activities / Graesser A.C., Woll S.B., Kowalski D.J., Smith D.A. // J. of experimental psychology: Human learning and memory. 1980. v. 6. P. 506 – 515.

86. Metzing D. Prozedurale Dialogmodelle, als Teil eines Neuorientierungsproggramms der Linguistik // Nach-Chomskysche Linguistik: Neuere Arbeiten von Berliner Linguisten / Hrsgn. v. Ballmer T.T., Posner R. – B.; N.Y., 1985. S.65-75.

87. Minsky M. A framework for representing knowledge // Frame conceptions and text understanding / Ed. by Metzing D. – B.; N.Y., 1980. P.1-25.

88. Morgan C.G., Pelletier F.J. Some notes concerning fuzzy logics. – Linguistics a. philosophy, 1977, v.1, № 1, p.79-97.

89. On the psycholinguistic reality of fuzzy sets / Dreyfuss G., R., Kochen M., Robinson J., Badre A. N. // Papers from the parasession on functionalism / Ed. by Grossman R.E. et al. Chicago, 1975. P. 135 – 149.

90. Posner M.L. Empirical studies of prototypes // Noun classes and categorization: Proceedings of a Symposium on categorization and noun classification, Eugene, Oregon, October 1983 / Ed. by Craig C. – Amsterdam; Philadelphia, 1986. P.53-61.

91. Posner M.L., Keele S. On the genesis of abstract ideas // J. of experimental psychology, 1968. V.77. P.245-301.

92. Putnam H. Mind, Language and Reality: Philosophical Papers: V. 2. – Cambridge etc., 1975. – XVII, 457 p.

93. Quasthoff U. Soziales Vorurteil und Kommunikation: Eine sprachwissenschaftliche Analyse des Stereotyps. – Frankfurt a. Main, 1973. 256 S.

94. Quasthoff U. The uses of stereotype in everyday argument // J. of pragmatics, 1978. V.2. P.1-48.

95. Quasthoff U.M. Ethnozentrische Verarbeitung von Informationen: Zur Ambivalenz der Funktionen von Stereotypen in der interkulturellen Kommunikation // Wie verstehen wir fremdes: Aspekte zur Klärung von Verstehensprozessen: Dokumentation eines Werkstattgesprächs des Goethe-Instituts München vom 24.-28. November 1988 / Hrsgn. v. Matusche P. München, 1989. S.37-62.

96. Recognition memory for typical and atypical actions in scripted activities: Tests of a script pointer and tag hypothesis / Graesser A.C., Gordon S.E., Sawyer J.D. // Journal of verbal learning and verbal behavior, 1979. V.18. P.319-332.

97. Rescher N. Scientific explanation. – N.Y.; L., 1970. – 242 p.

98. Rhodes R. Semantics in a relational grammar // Papers from the regional meeting of the Chicago linguistic society. Chicago, 1977. V.13. P.503-514.

99. Rieser H. Prozedurale Grammatik und Wortsemantik // Dynamik in der Bedeutungskonstitution / Hrsgn. v. Rieger B. Hamburg, 1985. S.19-30.

100. Rosch E. Natural categories // Cognitive psychology, 1973. V.4. P.328-350.

101. Rosch E. Human categorization // Advances in cross-cultural psychology. L., 1975. P.23 – 57.

102. Rosch E. Cognitive reference points // Cognitive psychology, 1975. V.7. P.532-547. (1975a)

103. Rosenberg S.T. Frame-based text processing // Frame conceptions and text understanding / Ed. by Metzing D. – B.; N.Y., 1980. P.96-119.

104. Ross J.R. The category squish: Endstation Hauptwort // Papers from the regional meeting of the Chicago linguistic society. Chicago, 1972. V.8. P.316-328.

105. Ross J.R. There, there, (there, (there, (there ...))) // Papers from the regional meeting of the Chicago linguistic society. Chicago, 1974. V.10. P. 569 – 587.

106. Ross J.R. Clausematiness // Formal semantics of natural language: Papers from a Colloquium sponsored by King's College Research Centre, Cambridge – Cambridge etc., 1975 / Ed. by Keenan E. P.422-475.

107. Roth E.M., Mervis C.B. Fuzzy set theory and class inclusion relations in semantic categories // J. of verbal learning and verbal behavior, 1983. V.22. № 5. P.509-525.

108. Sadock J.M. Truth and approximations // Proceedings of annual meeting of the Berkeley Linguistics Society. Berkeley, 1977, v. 3, p. 430 – 439.

109. Schank R.C. Reminding and memory organization: An introduction to MOPs // Strategies for natural language processing / Ed. by Lehnert W.G., Ringle M.H. – Hillsdale (N.J.); L., 1982. P.455-493.

110. Schank R.C. Tell Me a Story: A New Look at Real and Artificial Memory. – N.Y. etc., 1990. – XV, 253 p.

111. Schank R.C., Abelson R.P. Scripts, Plans, Goals, and understanding: An inquiry into human knowledge structures. Hillsdale (N.J.), 1977. – 248 p.

112. Schemata as scaffolding for the representation of information in connected discourse / Anderson R.C., Spiro R.J., Anderson M.C. // Amer. Educational Research J., 1978. V.15. P.433-440.

113. Scripts in memory for text / Bower G.H., Black J.B., Turner T.J. // Cognitive psychology, 1979. V.11. P.177-220.

114. Structure and process in semantic memory: A formal model for semantic decisions / Smith E.E., Shoben E.J., Rips J.J. // Psychological review, 1974. V. 81. P. 214 – 241.

115. Suppes P. Procedural semantics // Sprache, Logik und Philosophie: Akten des vierten internationalen Wittgenstein Symposiums 28. August bis 2. September 1978, Kirchberg am Wechsel (Österreich) / Hrsgn. v. Haller R., Grassl W. – Wien, 1980. S.27-35.

116. Talmy L. Rubber-sheet cognition in language // Papers from the regional meeting of the Chicago linguistic society. Chicago, 1977. V.13. P.612-628.

117. Thorne J.P. A computer model for the perception of syntactic structure // Proceedings of the Royal society. L., 1968. V. 171. P. 377 – 386.

118. Tversky B., Hemingway K. Objects, parts, and categories // J. of experimental psychology, 1984. V.113. № 2. P.169-193.

119. Verschueren J. Metapragmatics and universals of linguistic action // Linguistic action: Some empirical-conceptual studies / Ed. by Verschueren J. – Norwood (N.J.), 1987. P.125-140.

120. Waismann F. Verifiability // Logic and language: First and second series. N.Y., 1953. P. 45 – 76.

121. Wanner E., Maratsos M. An ATN approach to comprehension // Linguistic theory and psychological reality / Ed. by Halle M., Bresnan J., Miller G.A. – Cambridge (Mass.); L., 1978. P. 119 – 161.

122. Wegner I. Frame-Theorie in der Lexikographie: Untersuchungen zur theoretischen Fundierung und computergestutzten Anwendung kontextueller Rahmenstrukturen für die lexikographische Repräsentationen von Substantiven. – Tübingen, 1985. – VIII, 241 S.

123. Welsh C. Putnam's stereotypes and compositionality // Papers from the regional meeting of the Chicago linguistic society. Chicago, 1983. V. 19. P. 396 – 407.

124. What some concepts might not be / Armstrong S.L., Gleitman L.R., Gleitman H. // Cognition, 1983. V.13. P.213- 306.

125. Wilensky R. Points: A theory of the structure of stories in memory // Strategies for natural language processing / Ed. by Lehnert W.G., Ringle M.H. – Hillsdale (N.J.); L., 1982. P.345-374.

126. Wilks Y. An Artificial Intelligence approach to machine translation // Computer Models of Thought and Language / Ed. by Schank R.C., Colby K.M. San Francisco, 1973. P. 114 – 151.

127. Wilks Y. Preference semantics // Formal semantics of natural language: Papers from a Colloquium sponsored by King's College Research Centre, Cambridge / Keenan E. Cambridge etc., 1975. P.329-348.

128. Wilks Y. Making preferences more active // Artificial intelligence, 1978. V. 11. P. 197 – 223.

129. Wilks Y. Frames, semantics and novelty // Frame conceptions and text understanding / Ed. by Metzing D. – B.; N.Y., 1980. P.134-163.

130. Wittgenstein L. The blue and brown books: Preliminary studies for the «Philosophical investigations». – O., 1969. – 192 p.

131. Woods W.A. Transition network grammars for natural language analysis // Communications of the ACM, 1970. V. 10. P. 591 – 606.

132. Woods W.A. What's in a link: Foundations for semantic networks // Representations and understanding / Ed. by Bobrow D.G., Collins A. – N.Y. etc., 1975. P. 35 – 82.

133. Woods W.A. Semantics and quantification in natural language question answering // Advances in computers. – N.Y. etc., 1978. V.17. P.1-87.

134. Zadeh L.A. 'Fuzzy sets' // Information and control, 1965. V.8. P.338-353.

135. Zadeh L.A. A fuzzy-set-theoretic interpretation of linguistic hedges // JC, 1972. V.2. P.4-34.

136. Zadeh L.A. Fuzzy sets as a basis for a theory of possibility // Fuzzy sets and systems. Berkeley (California), 1978. P.3-28.

137. Zadeh L.A. Test-scope semantics for natural languages and meaning-representation via PRUF // Empirical semantics. Bochum, 1981. P.281-349.

138. Zadeh L.A. A computational approach to fuzzy quantifiers in natural languages // Computational linguistics / Ed. by Cercone N. – Oxford etc., 1983. P.149-184.