Наличие противоречий внутри теоретических концепций и между ними – дело обычное. Только вот что с ними делать? Может быть, оставить их в покое и лишь тщательно и, по возможности беспристрастно описывать и классифицировать? Впрочем, действовать таким образом, ссылаясь при этом на важность соблюдения принципов плюрализма и толерантности, можно было бы исключительно в том случае, если бы эти противоречия не носили логического характера. Логические же противоречия необходимо выявлять и решать, и чем раньше, тем лучше, ибо алогичность мышления приводит  к алогичности, то есть абсурдности, и наших поступков.

Наиболее явным и назревшим противоречием является противоречие в определении самого предмета философии права:  а) философия права – это юридическая дисциплина; б) философия права – это философская дисциплина.

Для начала хотелось бы отметить, что в таких «родственных» философии права дисциплинах, как, например, философия естествознания или философия истории, это противоречие настолько очевидно себя почему-то не проявляет:   большинство натуралистов не считает,  что философия естествознания – это естественно-научная дисциплина, а большинство историков, - что философия истории – это историческая дисциплина.  Может быть, юриспруденция в чём-то более философична, чем названные (и не названные)  науки? Судя по тому, какое широкое распространение в последнее время получает стремление внедрить в юриспруденцию ценностный подход,  многие теоретики-юристы могли бы ответить на этот вопрос положительно: ведь именно философии, а не науке, свойственно прибегать к  категории «ценность».

Впрочем, разговор о ценности нам придется тесно увязать с отстаиванием тезиса о  различии  предметов науки и философии. Мы не можем обойти этот вопрос, так как именно стремление считать философию просто одной из  наук служит основанием для возникновения целого ряда серьезных противоречий. В частности, именно такой подход порождает попытку    решить противоречие между двумя названными определениями предмета философии права  «очень просто», {72}можно сказать, - геометрически: путем объявления последней некоей промежуточной, пограничной наукой, находящейся между наукой юридической и наукой философской. Ведь поступили же подобным образом физики и химики, создав на стыке своих наук  даже не одну, а две науки – физическую химию и химическую физику? 

Однако философия – это не наука, а особенный, вполне самостоятельный, хотя и тесно связанный с наукой, способ освоения мира человеком. И  одним из важнейших отличий философии от науки являются её  экзистенциальность, субъектность, рефлексивность, что, в свою очередь, подразумевает постоянное оценивание ею мира и живущего в этом мире и познающего его человека. Достаточно вспомнить такие важнейшие, с точки зрения И.Канта, вопросы, как: «на что я смею надеяться?» или «что я должен делать, чтобы быть человеком?». Иными словами, человек оценивает мир как хороший, если тот относится к нему благосклонно и дает надежду на «благую» жизнь. Оценивает человек также и свое поведение как правильное и неправильное.

Трудно, однако, себе представить, чтобы И.Ньютон или А.Эйнштейн могли оценивать наличие гравитации или же абсолютности или относительности пространства и времени как хорошее или плохое, правильное или неправильное. Да и оценка поведения исторических деятелей представляется мне отнюдь не непосредственной задачей исторической науки, а уже результатом философского и идеологического  осмысления утверждаемых ею фактов и их обобщений. Ценность присутствует там, где имеются те или иные интересы. У науки, конечно, тоже есть интерес, но один-единственный, и он состоит в том, чтобы результатом ее деятельности всегда оказывалось открытие объективных законов той или иной системы явлений.  Таким образом, и ценность у науки одна – истина.

Сказанное, кстати, касается не только науки, но даже и искусства. Уж, казалось бы, что может быть более «замешанным» на субъективном интересе, чем художественное творчество? Но и здесь все не так просто, как кажется на первый взгляд.

М.Хайдеггер очень обоснованно критиковал А.Шопенгауэра за превратное толкование им определения И.Канта, согласно которому «прекрасное есть свободное от всякого интереса». А.Шопенгауэр понял это определение И.Канта  как оправдание им равнодушия, безразличия и угасания воли. На самом же деле, справедливо отмечает М.Хайдеггер, свобода от интереса подразумевает как раз максимальное напряжение художника, и только она и даёт предмет в чистом виде [1, 55]. И ничего удивительного здесь нет: ведь искусство – это одна из форм общественного сознания, и проблема истинности отражения  действительности в форме художественных образов для нее вполне естественна.

Столь же естественным мы должны считать  и стремление юридической науки, поскольку она – наука,  к одной-единственной ценности, которая заключается в том, чтобы ее понятия и нормы правильно отображали потребности и интересы людей в нашем бурно изменяющемся мире,  не отставали от этих изменений и помогали юристу-практику умело регулировать и гармонизировать социальные отношения.

Ну, а как же все-таки быть с философией права?  Путаница состоит в том, что именно так в свое время назвал свою позитивную науку о праве   {73}

известный немецкий юрист Г.Гуго, который тут же заявил, что вовсе не дело юриста заниматься выяснением происхождения естественного права и прочими метафизическими проблемами. И что удивительно, он был прав. Правота его, конечно, не в том, что он часть юриспруденции наименовал философией права и тем положил начало современной противоречивой ситуации, а в том, что юрист как ученый не должен заниматься проблемами, которыми должен заниматься философ. Физика, бойся метафизики! – предо-

стерегал И.Ньютон ученых. Ну, а если  юристу все же хочется не только узнать, откуда берет свое начало главное понятие его науки – право, но и принять участие в разработке этого понятия, тогда что?  Тогда он должен всерьез стать… философом. То есть включиться в круг собеседования ныне живущих и ушедших от нас людей, мыслящих о человеке, его сущности и его предназначении. Непревзойденным пока идеальным образцом такого весьма удачного «совместительства» можно считать Ивана Александровича Ильина.

Следовательно, философия права – это раздел философии, и занимается она сугубо философскими вопросами. К этим вопросам, связанным с предельными основаниями бытия Мира и бытия Человека, относится и феномен права, связанный со свободной волей человека. Особенно интересны исследования, которые развивают так называемые рефлексорные традиции таких мыслителей, как Спиноза, Лейбниц, Кант и др. К таким  принадлежат исследования Й.Фихте.  Поистине: «Познай самого себя, и ты познаешь весь мир». Это и есть философская рефлексия – исследование разумом своих собственных оснований, имеющее целью не только познание некоего особенного предмета, но также и самоусовершенствование мыслящего. Когда Й.Фихте, создав из местоимения «Я» философскую категорию, выводит из нее все основные права человека, он, конечно, начинает эту работу не с нуля,  а как бы подхватывает эстафету от предшествующих ему великих мыслителей, незримо присутствующих в сокровищнице идей его собственного «Я»,  придавая их мыслям своё особое «фокусирование». Право на жизнь в обществе, право на свободу, на суверенность личности, на культуру – такова, по Фихте,  система естественных прав [2; 3], свойственных каждому человеку по факту его рождения (и с современных позиций добавим: по факту «рождения» первых людей, то есть - рода человеческого). 

Как  видно, настоящая философская рефлексия ничего общего не имеет с произвольными, субъективистскими выдумками: все права человека выводятся Фихте из понятия человека, из смысла его бытия, его деятельности.  Система естественных прав и составляет исходные человеческие ценности, поскольку только через них, исключительно с их помощью человек может стать и быть человеком. И еще один важный вывод, который, по нашему мнению, следует из философии права Й.Фихте: возможность выведения неотъемлемых естественных прав из коренных условий самосознания свидетельствует о том, что естественных прав нет без их осознания, то есть - без правосознания. Этот вывод корреспондируется с идеей  Тейяра де Шардена, согласно которой рефлексия – это вообще историческое и логическое начало человека [4, 273-275].

Разумеется, любая, в том числе и фихтеанская, философско-правовая {74}модель не может считаться  истиной в последней инстанции, она требует последующего развития, постоянного обоснования практикой и научными данными. Много сделал в этом направлении  Г.Гегель. Во-первых, он соединил рефлексивные выводы Й.Фихте и других философов с онтологией, во-вторых, - рассмотрел понятие права не как статическое, а  как становящееся, восходящее от абстрактного к конкретному (развитие объективного духа через этапы абстрактного права, морали, нравственности), в–третьих, - выделил из системы естественных прав человека главное, сущностное – право на свободу. Впрочем, еще до Г.Гегеля это сделал И.Кант. Однако Г.Гегель  эту идею развил, сделав свободу сутью и целью развития не только человеческого, но и мирового, духа [5] .   

Представляется, что свобода остается достаточно абстрактным понятием, если не понимать ее как свободу творчества. Именно право на свободу творчества  выступает главной ценностью человека, ибо действительно  предстает  главным условием реализации сущности человека.

Сущность -  это способ бытия той или иной системы явлений, способ ее формирования и функционирования. Любая система способна развиваться, оставаясь в то же время самой собой, то есть сохраняя свою сущность. Это, конечно, касается и социальной системы. На всех этапах и во всех эпохах своего развития человечество хранит в себе свою сущность как то, что конституирует его  всеобщность. Очень удачно о соотношении единичного и всеобщего сказал И.Ильин:  «Отношение это сводится к тому, что единичное входит во всеобщее как его живая часть, а  всеобщее входит в единичное как его живая сущность» [6, 95].

Человека от животных, вместе со способностью рефлексировать, отличает и всеобщая его способность – «не принимать все, как есть, а преобразовывать то, что есть, синтезируя новые образы в новые реальности бытия» [7, 108].

Итак, человек не привязан тесно и навеки к какой-либо специфической жизнедеятельности, а свободно творит и свой внутренний, и свой внешний мир.

Поскольку человек в реальной жизни - это не Робинзон Крузо на необитаемом острове, а общественно-историческое существо, естественное право является правом человека иметь, и реализовывать в сложных и противоречивых условиях человеческого общежития, не только свою волю к свободе, но и ее важный вариант, который Ф.Ницше назвал «волей к власти». Право человека, живущего в обществе себе подобных, вынуждено  быть формальным по своей форме: оно должно предусматривать формальную возможность (формальную свободу) любому человеку получить власть в обществе (не обязательно политическую). Но при этом, поскольку мы говорим о праве и свободе, а не о неправе и произволе, - человек должен получить эту власть в цивилизованной форме. Иными словами - получить право реализовать свои способности и таланты. Это и является правом на свободу.

В итоге право превращается в  равенство неравных. Это - право на участие в постоянном соревновании, конкурсе, отборе. Но при этом человек должен помнить (точнее, должен быть так воспитан): поле его соревнования не «фюсис», а «номос», то есть в состав внешних условий прохождения этого вечного соревнования входит писанное или неписанное право, которое человеку не дано нарушать. {75}

Из сказанного, по нашему мнению, следует, что  свобода и равенство не являются, как это многие полагают, такими условиями реализации воли человека к свободе и власти, которые взаимоисключают друг друга. 

Итак, мы в самых общих чертах обозначили тот философский фон рефлексий, в пределах которого философия права вырабатывает общечеловеческое, универсальное понятие «право».  Право как категория  в её сущностном, принципиальном виде вырабатывается исключительно в процессе философской рефлексии и является в этом смысле до-юридическим и вне-юридическим. Именно это право и носит название естественного права. Вообще говоря,  термин этот не очень удачен, поскольку слово «природа» многозначно и в связи с этим «естественное» может пониматься неадекватно: например, как то, что противостоит социальному. Здесь более уместным был бы термин «сущностное право человека».

При таком подходе, как нам кажется, намечается определенная «перекличка» с исходными принципами либертарно-юридической концепции В.Нерсесянца. Особо интересным для темы нашей статьи является проведенное  им различение «…права (как сущности) и закона (всех источников позитивного права) как явления» [9, 3]. 

В.Нерсесянц, как известно, противопоставляет свою концепцию концепции  юснатурализма по той причине, что «для сторонников юснатурализма (от  jus naturale – естественное право) естественное право – это единственное подлинное право, право в подлинном смысле слова, тогда как государственно установленное и официально действующее право (т.е. позитивное право) – право неподлинное, ненастоящее, произвольное, искусственное, неестественное» [8, 6]. С таким догматическим юснатурализмом, действительно, не очень хочется иметь дело. Мы в статье основываемся совсем на другом,  более конкретном, гегелевском понимании естественного права и разделяем твердую уверенность Г.Гегеля в том, что   философия права – это философская дисциплина. Кстати, В.Нерсесянц,  один из самых глубоких знатоков гегелевской философии права, с пониманием и уважением относится к гегелевской трактовке естественного права [8, 14]. 

Итак, естественное (сущностное) право  (право в его сути) - это право человека стать, быть и оставаться человеком. Как сказал бы верующий человек, это – его право соответствовать своей богоподобной сущности.

В этой связи, естественное право – это не просто право требовать, но и право давать, право ответственности. В своей сущности естественное право человека – это право свободно двигаться в истинном направлении. Право должно пониматься в диалектическом единстве с обязанностью, а свобода – с ответственностью.

И, тогда, соответственно, позитивное право (согласно В.Нерсесянцу – закон, а  «под законом в его различении с правом имеется в виду официально-властное нормативное явление, т.е. явление, имеющее законную силу принудительно-обязательного правила (нормы)»[9, 4] своим идеальным предназначением должно иметь задачу всячески способствовать поддержанию и осуществлению  стремления людей к бесконечной реализации в себе этой сущности.

Если, создавая либертарно-правовую концепцию, В.Нерсесянц выступает как философ, результатом рефлексивной работы которого стало {76} создание интересного философского концепта, то «чистый» ученый-юрист должен акцентировать свое внимание на многообразном по своей форме и по своему содержанию проявлении сущности права. Акцент с сущности права (оно берется как данное)  переносится ученым-юристом на его проявление.

 С.Моисеев в своем курсе лекций по философии права пишет так: «В данной работе мы будем исходить из того, что философия права есть применение метода философского анализа к сфере права, критическая рефлексия над основными понятиями и проблемами юриспруденции». [10, 7]

Замечательно! Вот это действительно часть науки юриспруденции, в которой не требуется дублировать работу философов, но зато надо быть очень хорошим специалистом теоретиком-юристом, что не под силу  большинству специалистов-философов. Только  назвать эту сферу философствования юристов следовало бы не «философией права», а «философскими проблемами  правоведения». 

Так что же? «Беда, коль пироги начнет печи сапожник, а сапоги тачать пирожник»? Беда – не беда, но ничего хорошего для развития взаимоотношений между философией и правоведением ожидать не стоит, если философ и юрист будут безапелляционно навязывать друг другу свои  точки зрения в тех вопросах, в которых оппонент каждого из них, по определению, является более компетентным.  Вот где нужен истинный плюрализм мыслей и толерантный тон дискуссий!

С другой стороны, не следует думать, что признание факта определенной автономности интеллектуальных размышлений философа и юриста над проблемами права может привести к жесткому разделению предметов «философии права» и «философских проблем правоведения». Напротив, то логическое разделение их «полномочий», которое проведено в данной статье, призвано способствовать тому,  чтобы каждый философ или ученый-юрист реально мог оценивать свои возможности и обязанности: в какой из этих двух сфер «встречания» философии и юриспруденции он мог бы выступить как активный творец, а в какой – как относительно пассивный потребитель. Только в таких условиях философия и теория права превратятся в «плодотворно сообщающиеся сосуды».

К тому же, не будем забывать о тех «катализаторах» (и арбитрах) процесса развития данного плодотворного сотрудничества, которые, подобно И.Ильину, успешно овладевают профессиональной спецификой и  философии, и права. Количественный рост тех исследователей философских проблем права, каждый из которых имеет ученые степени как в области философских, так и в области юридических наук, является очень интересной тенденцией, которая подтверждает, по мнению автора этой статьи, ее актуальность.

В завершение автор статьи должен признаться: выше он процитировал С.Моисеева избирательно, так как дальше тот, помимо действительно философских проблем юриспруденции,  перечисляет и те проблемы, которыми призвана заниматься  философия.  Правда, интересно и показательно то, что, если к последним С.В.Моисеев применяет несколько пассивное выражение «рассматривает», то к первым – такие энергичные глаголы, как «анализирует», «решает», «дает критическую оценку». И это, как нам показалось,  свидетельствует о том, что он чувствует двойственный характер {77} тех проблем, которые принято включать в курс дисциплины «Философия права». Об этом же, как представляется, говорят и такие слова автора этой интересной книги: «У человека нет выбора между философией и отсутствием философии. Выбор есть только между «плохой» философией и «хорошей» <…> Философия права учит ясности и организованности юридического мышления» [10, 8].

ИСПОЛЬЗОВАННЫЕ МАТЕРИАЛЫ

1. Хайдеггер М. Ницше: В 2 т. – М., 2006. – Т.1.

2. Фихте И. Г. О достоинстве человека: сочинения : в 2 т. – СПб., 1993. – Т.1.

3. Фихте И. Г. Назначение человека: сочинения : в 2 т.– СПб., 1993. – Т.2.

4. Тейяр де Шарден П. Феномен человека: сб. очерков и эссе.  – М., 2002.

5. Гегель Г.В.Ф. Философия права. – М.,1990.

6. Ильин И.А. Философия Гегеля как учение о конкретности Бога и человека. – СПб., 1994.

7. Михайлов Ф.Т. Избранное. – М., 2001.

8. Нерсесянц В.С. Философия права. – М., 2001. – 256 с.

9. Нерсесянц В.С. Философия права: либертарно-юридическая концепция //Вопросы философии. – 2002. -  № 3.

10. Моисеев С.В. Философия права: курс лекций. – Новосибирск, 2003.

________________________________ 

Ивакин А. А. Философия права и философские проблемы правоведения

Аннотация. Автор статьи стремится доказать, что следует вернуться к гегелевской традиции считать «философию права» философской дисциплиной, занимающейся категориями «право», «свобода», «справедливость», «равенство» и др. как универсальными основаниями бытия мира и человека, а всё, что связано с применением  философии  для решения методологических проблем юриспруденции, - объединить в  научной дисциплине «философские проблемы правоведения».

  Ключевые слова:  философия, философия права, наука, право, правоведение, естественное право, позитивное право, свобода, творчество, равенство.  

Ivakin A. Philosophy of law and philosophical problems of  jurisprudence

            Annotation. The author of the article tries to prove that we should return to the Hegelian tradition, of considering the "Philosophy of Law" as a philosophical discipline which deals with categories of "Law", "Freedom," "Justice," "Equality" etc. as the universal basis of being of the World and the Man.  Everything which deals with the use of philosophy for solving the methodological problems of law, should be  united in the scientific discipline "the philosophical problems of jurisprudence."

          Key words: philosophy, philosophy of law, science, law, jurisprudence, natural law, positive law, freedom, creativity, equality. 

 {78}

Ивакин А.А. Философия права и философские проблемы правоведения  //Право Украини: юридический журнал. - К., 2011. - № 11 - 12. – С.72 - 78.