Минеев С.В.

Метафизика нигитологического усмотрения бытия

Введение

Данная работа является эксклюзивным теоретическим выводом\манифестом с использованием тематики различных публикаций касающихся онтологического воззрения, в рамках которого производится попытка представления бытия в качестве непосредственного «фрагмента» ничто.

Бытие есть непосредственное ничто не вызывающее онтологического соседства и в связи с этим и бытие и ничто есть единая сущность не отягощенная нонсенсом/неизъяснимостью своего обоснования. Технический эпицентр предлагаемого к рассмотрению мнения: ничто методически, в формате провокативной обусловленности представляется в виде эфемеронно-структурированной матрицы – матрицы всевозможных отсутствий /(эфемеронов\\ephemerons\\ - использую этот термин как наиболее удобный и подходящий для обозначения рассматриваемых здесь специфических актуально-трансцендентных объектов; термин довольно редко применяется и в некоторых других сферах, здесь же, в синонимичном смысловом значении, соответствует более распространенному термину "эфемерность" - мнимость, нереальность), а составляющие мир феномены бытия (автоматоиды) вчистую сводятся к эфемеронам. В целом работа посвящена выявлению эфемеронной ситуации в актуальности, и, тезисно, содержит методологию и простые наглядные примеры непосредственно демонстрирующие эфемеронную ткань бытия окружающих, как обыденных, так и тотальных феноменов мира. В перспективе, более углубленную проработку темы предполагаю реализовать в публикациях статей под общим названием « метафизика нигитологического усмотрения бытия».

Введение рассчитано на любого заинтересовавшегося читателя. Изъяснение заведомо представлено мною, как сугубо и заведомо схоластическое\спекулятивное\надуманное, т.е. я специально\совсем не ставлю задачи корреляции\созвучности с достижениями и прогностикой науки, например с квантовой механикой\физикой с целью повышения достоверности продукта личного осмысления мира, не опираюсь на прошлые и современные философские авторитеты. Хотя, несомненно, читатель здесь, при желании, найдет немало и терминологических и смысловых параллелей с тем, что давно уже в ходу.

Обзор удобнее начать с обращения к привычной, традиционной, всеобщей, классического достоинства констатации, что мир в любой дескрипции (идеализм, материализм, теология и пр.) исчерпывающе структурирован как мир феноменов.

Считаю достаточным уровень конкретизации понятия феномена, как «носителя поддающегося некой\любой структурированности», который одномоментно представляет собой и образ некой актуальной смысловой целостности, т.е. в вербализованных проекциях всех видов, феномен коррелируется со смысловой содержательностью, со смыслами. В аспекте объективации смыслы коррелируются с работой квази-независимых феноменальных коллизий – «законов природы». Из этого обстоятельства проистекают все бытийные возможности сознания, поэтому абстракт\концепт феномена (а он всегда маркер актуального, бытийного, пусть даже речь идет о фактуре сюрреального бреда) невозможно переоценить в рамках методологического раскрытия текущей темы.

Поэтому феномен позиционируется здесь как наиболее абстрактная мировая структурированность (подобно тому, как бытиё - максимальная онтическая\актуальная общность) выстроенная на сопутствующей рефлексии дескрипции с соответствующими диалектически связанными издержками (пласкатизм, субъективизм, априорная абсолютизация объективного, «привычки-мифологемы», стереотипы, терминологические оттеснения, смысловые привязки, достоверность практического опыта).

Так или иначе, считается, что всё в мире и мир в целом (т.е. «пишущий», описываемое и инструментарий описания), неизменно пребывает в вышеозначенной феноменальной структурированности. Это всеобщее мнение, стагнирующее в собственной привычной очевидности, является доверительным результатом подтвержденным критерием гносеологической практики эволюционно-исторического процесса становления человеческого сознания. Итак, феномен мира всецело\исчерпывающе состоит из феноменов и дозволяет феноменальное усмотрение на правах собственных феноменов (наблюдателя и пользователя).

Минимальная дифференциация мирового феноменального ряда (методический акт гипостазирования) полагает с одной стороны объекты, предметы, вещи, поля, события, пространства, явления, законы, материальные субстанции, абстракции, смыслы, возможно некие стороны и интерпретации чувства и ощущения, объективированную информацию и индивидуальность, представления и т.п. (маркеры\знаки «устойчивости» как субъективного, так и объективного плана), т.е. всё то, что обнаруживает себя как постоянство, фундирующее настоящее времени, а также конкретику многообразия.

Полноту другой стороны разбивки определяет процессуальный феноменальный ряд\код\маркер подразумевающий любые процессы, движения, изменения, преобразования, темпоральность\время, компоненты циклов, перцепции и т.п. Всякое процессуальное\(перцепсия процессуального) аналитически читается как нечто не от мира сего, как ничто, ведь движение не связанное с каким-нибудь феноменом бытийного ряда, является актуальным нонсенсом. Любая процессуальность очищенная от конкретного ряда, есть нечто предельно неопределенное через свою предельную простоту, есть дно актуальной ямы бытия, есть непосредственная эфемеронная призрачность, есть ничто.

Бытийные устойчивости по определению (по своей вербализованной претензии) не могут изменится\исчезнуть\преобразоваться в силу неких внутренних резервов, ибо символизируют постоянство\(а-диалектичность) своего пространства и в силу этого формируют и пребывают в связанном с постоянством настоящего в настоящем, т.е. в неопределенности, которая, исходя из актуального мира, замыкается на себя как неизменная длительность, выталкивает вовне себя всякую темпоральность. Поэтому перцептуальный регион «настоящее время» времени отнюдь не есть «миг», а представляет собой позиционную устойчивую над-временную статику бытия, проявляющую себя как неясность мгновения на процессуальном фоне перцептуальности, обладает онтической статикой, и, поэтому требует качества бытийности, многопланово определяет бытийность в ее перцепции как таковую.

Общий концепт времени в рамках настоящего времени таков, что настоящее времени тотально позиционно, т.е. его тотальность в актуальном разбита\раздроблена через свою неопределенность на те или иные, любые, фрагменты\феномены актуальности в виде перцептуальных постоянств. Где-то, в чем-то настоящее времени (в условности относительного отсчета) ещё длиться\зиждется, а неподалеку\рядом (как доля, процент) оно уже прошло, исчерпалось, исчезли его носители, настоящее которых, в перцепции актуальной причинности, стало двояким ничто – прошлым\будущим.

И действительно, пребывание в состоянии статики пирамиды Хеопса и бутылки портвейна само по себе статусно одинаково, но среда бытийствования этих объектов (и их частей в плане судъбийной дифференциации – камни, бутылка, осколки, вино, молекулы, атомы, выпивка, туризм и так далее) чисто внешним образом преобразует\разрушает их, задает моторику соотносительности этой неопределенности постоянства пребывания наивно заточенной на вечность своего бытия.

В моторике соотносительности мы сразу же угадываем такое привычное нам племя разнообразия часов в прагматичных рамках его функционального качества – быть сугубо-относительным мерилом\эталоном\шкалой\циклом, которое, зачастую, и формирует расхожее понимание времени, как связки прошлого, настоящего и будущего, отводит неопределенности постоянства достоинство некого «момента» с позиции мерила используемого в рамках всеобщности договоренности эталонирования времени.

Вечность, как синоним абсолютности, структурно\родственно несопоставима со временем, пасущим только всё конкретное, которое по содержанию есть самое максимально-бедное на фоне своих возможностей (онтическая яма). Онтическое время это действительно и только всем хорошо известное привязанное к практике, как причина и следствие, измерение\сопоставление произвольных отрезков длящейся неопределенности, статики\бытия. Онтологически время задается только как мировая онтическая тотальность, как некая мера всего актуального, но то, что его «там» задает и определяет (а это абсолют вечности ничто) времени не содержит. Онтическое время, его пакетные разновидности в вечности безвременья, есть исчезающе малая частность.

Описывая онтическое время, появляется необходимость задавать и учитывать мнимые реальности его вторичных измерений (прошлое\будущее). Время есть аберрация, игра, принятая в перцептуальности (объективированной, как взаимодействие, либо субъективированной, как ближайшее «иное») ценностного подхода причины и следствия, которые, как собственно эфемеронные матрицы, форматируют яму\конкретность, актуально свершившейся единичности. Мы видим, что при тех или иных замерах отрезков времени участвует компонента совпадения совокупности пространственных изменений. Это совпадение единичное или кратное образует феномен актуальной тотальности соотнесенности\относительности времени.

…Мы говорим и спорим о бытии, неопосредованно замечаем его, осознанно\неосознанно убеждены в его наличности даже в состоянии сновидения, прежде всего потому, что сознанию перцептуально предстает феномен сочетания феноменов данного ряда (статики). Однако, мы знаем, что сама по себе бытийная статика, смешная в своем стремлении\посыле к постоянству, в реальной действительности всегда относительна, преходяща. Более того, в ограниченности статического, невозможно удержать чистую статику, чистое постоянство и неизменность как бытие.

Стационарное (пустое «бытие в себе» - предмета, явления, «зомби») бытийствует и живет за счет процессуальной квази-вторичности, за счет своей наружи, которая поэтому есть «пустое бытие в себе вывернутое актуальностью наизнанку». Поиски опоры и причины бытия в чистой статике приводят к явному парадоксу.

Остановлюсь подробнее. Нутрь неодушевленного предмета сама по себе есть и смысловая и физическая (!) пустота, которая никак не форматирует на празднике бытия его внешнюю\граничную явленность, качества, суть. Весь его набор полностью определяется и созидается связностью\опосредованностью неизбежно и неотвратимо до исчерпывающей полноты внешним ему (предмету) остальным миром (для этого уже достаточно участия в фоновой коллизии опосредования). Таким образом, из содержательности актуально органичной предмету, самому предмету ничего не достается. Это можно назвать смысловой\физической инфляцией предмета и статического содержания мира, ведь в целом выходит, что предметы-ячейки мира пусты, но и тут же, наполняют (за счет специфичного миру темпорального механизма оттеснения) внешность\презентацию друг друга неким смысловым содержанием\качеством привязанным к тому или иному предмету или статическому объекту. При попытке найти концы этой цепочки становится понятно, что сносно работая «объяснителем» онтически, эта кооперация бессильно и даже вполне комично повисает онтологически, как некая чистая оттесненность, наподобие всеохватной Гегелевской диалектичности лбом утыкающейся в своей всеобщности в исключение неизменности собственной лабильности.

Принимая во внимание всемировую тотальность данной конструкции, в которой пустые элементы окружения, сугубо как «внешнее» наполняют смыслами объективации фактически пустоту предмета, невозможно найти внутри целостности структуры любого уровня, полноты смыслового основания, ибо сама по себе она, исчерпывающе, представляет темпорализованную структуру\систему оттеснения любого смысла, любой сущности вне себя , в чем, собственно, и заключается тотальность темпорального.

В данном изложении, изначально, нутрь любого вида статики мира поэтапно будет представлена в непосредственности ничто (т.е.- за горизонтом актуально-внешнего восприятия, к примеру, конкретной кучи песка нет физических песчинок, в понимании статусности адекватной самой реальности кучи. Привычный образ мысли по любому аналогичному поводу, есть функция чисто субъективной доброкачественной мнимости).

В итоге, когда мы говорим о качественной определенности конкретного предмета, его свойствах, с пролонгацией смысловых ожиданий, то фактически это ведение разговора о моменте или о фиксации на неком, всякий раз актуальном, так или иначе общемировом\фоновом фокусе целостности устремленной из темпоральности на ничто, на zero. Таким образом, нутрь любого предмета, цикла обнаруживает в себе только ничто, передразнивая из глубины актуальной переверсии онтологическое ничто. Но оказывается и ничто\отсутствие, всюду спонтанирует и клонирует свои эфемероны- передразнивания, куда как в более впечатляющих масштабах. С феноменом, названным здесь философически-неуклюжим словом «передразнивание»\ (самопроизвольной\спонтанной репликацией, дарового\беззатратного повторения)\(вездесущего эха мироздания) по типу Анаксагоровской максимы «всё во всем», по ходу разговора столкнемся еще не раз, как с коренной и масштабо-впечатляющей специфической характеристикой онтического, чадящее обитающей где-то на дескриптивно-вербальной обочине в виде проходных обмолвок, полуанекдотов, а то и хуже - интеллектуального мусора. К удивлению (наряду с судьбой, совпадением, удачей, случайностью, неизбежностью) оказалось, что феномен передразнивания трудно переоценить в понимания простоты онтологических структур, более того именно он является материалом, той «глиной», из которой сотворен свет актуальности и все его порядки.

Передразнивание, как специфически-эфемеронная структура, является онтическим миражем моно-образия универсума многообразия, ибо онтологически, вследствие слияния копий\клонов, отсутствовать\исчезнуть\сгинуть возможно лишь в неопределенной вечности единичного порядка. Мираж этот бытологически вполне доброкачественен и интересен тем, что из него вытекает некое «онтологическое использование» любого едино-единичного (читай – эфемерона) в неопределенности масштаба, осуществляя его привязку в актуальности, как некую фрактальность, где угодно и к чему угодно. Это означает, что в мыслительной привязке наблюдателем произвольного эфемерона к разным актуальным матрицам (песчинки кучи песка, атомная структура, межгалактический формат матрицы, матрица алфавита, шума, цвета, вариантов сочетаний чего-либо) необходимо постоянно сознавать, что наш актуализированный наблюдатель всегда имеет дело только и только с одним и тем же эфемероном. В геометрических порядках за этим фактом различается топологическое единообразие и, возможно, достойный математический анализ в этом факте выявил бы еще одну миражированную характеристику абсолюта – его абсолютную топологию, из которой и вытекают разного рода неопределенности с точки зрения бытийной конкретики, а так же обоснование нераздельного слияния нуля и абсолютно-бесконечного в неразличимую неопределенность возможностей конкретизированных бесконечностей, цифр и чисел как мнимого, так и актуального значения.

…Всё одушевленное полагает\имеет, с точки зрения сугубо моей\другого субъективности, некий пароль, некую содержательность, а именно объекты - квалиа, определенный уровень качества которых, в частности, предполагает возможность чисто-априорную/недоказуемую в поле безусловности, неопосредованную связь с другим субъективным феноменом, (с «другим», как с некой равноценностью моей субъективной качественности\наполненности). Именно от квалиа веет солипсистским ужасом одиночества, единственным свидетелем которых, парадоксально, является каждый из нас. Ужас этот соткан из обнаружения (настолько, насколько в это глубока вера субъекта) собственной нелепицы и прямого собственного абсурда – для понимания этого ощущения достаточно представить любой предмет (ведро, ботинок) вынесенный (совсем по Гуссерлю) за скобки мира. Однако стоит ли тушить пожар бензином, успокаивать, нацеливаясь куда как на неизмеримо более ужасное, чем солипсизм, откровение? Этим откровением является онтологическая неизбежность случайного, онтологическое доминирование случайного над закономерным.

Но актуальная, очерченная «вечными» вопросами недоказуемость (отсутствие достоверности) в рамках постулирования абсолюта в предлагаемой теории, редуцируется в достоверность неизбежного. Это принцип провозглашающий следующее - где равноосновно есть ВСЁ (логичное, абсурдное, непредставимое, ошибочное), там, кроме прочего, с необходимостью ВСЁ, как минимум и одинаково достоверно (в том числе и «другие» в статусе равнозначности). Трудно (хотя бы формально) не согласиться, что такому критерию достоверности, навскидку, соответствует только состояние бытийного модуса отсутствия, даже не смотря на актуально существующий ценз в отношении конкретики отсутствования.

Кратко рассмотрим бытийные, рамочные по ранжиру полноты и иерархичные модусы, возможные только потому, что бытие не является абсолютом. Проект дескрипции «бытие в себе», в отличие от ««просто» бытия», является одной из разновидностей проекта ничто. Это зона квази-превращения ничто в актуальный феномен. Проект этот вербально рассыпан в собственном теле. Именно здесь в среде эфемеронной рассыпанности обнаруживается осцилляция бытия и ничто, живого и мертвого, статического и процессуального. Именно здесь зафиксированный уровень целостности и завершенности определяет бытие как непосредственное ничто.

Проект «бытиё в себе и для себя», это по существу уже формула солипсизма.

Напротив, «бытиё в себе и для себя - для другого» проект (которому все мы так привержены и благоволим как жизни и физически и духовно), обыденного\объективированного усмотрения данности, раскрывает принцип соседствования и соответствует изначальной формуле объективной фундированности бытия, раскрывает последнее как очевидность, как факт, как объективацию. Но на следующем витке спирали и эта аффилированность достигает своего апогея в опоре на дескрипцию «мыслю - следовательно существую», и, далее неизбежно, по синусоиде снова скатывается в солипсизм, из которого злокачественно недоступно только одно прояснение – не мифологизированное постижение истока, причины, абсолютности собственной ситуации\конструкции (от остального солипсистского нарратива тупо веет непрошибаемостью аргументов изощренно\вымороченно объясняющих всё на свете).

Однако при абсолютизации актуального\бытийного доказать такую ситуацию подлинного (а не симуляции) общения монадно-выстроенных структур «бытия в себе и для себя», принципиально преодолеть солипсизм, нельзя, т.к. она такова, что сама по себе составляет край онтической тотальности и при своей экспликации, т.е. в виде части ткани текущего бытия, неизбежно переходит в целостность онтологического порядка, в мир ничто, в мир отсутствия, становится источником эфемеронных (чистая неопределенность мира вариантов, где всё в одинаковой степени верно\неверно ), а не актуальных конкретизированных отношений в абсолютности ничто, т.е. ускользает как осуществленное бытийное, теряет любую бытийную возможность. Она (ситуация) находится за пределами ограниченности какой-либо актуально-бытийной доказуемости основанной на практическом критерии повторяемости\воспроизводимости. Актуально навязать достойное решение солипсистского конфликта в структуре простирающейся трансцендентно «по ту сторону» невозможно, если рассматривать сознание как сугубо бытологического пласкатика, ведь гипотетически-преодолевшее свой трансцендентный барьер сознание неизбежно попадает в ситуацию абсолютной неопределенности, оказывается, так сказать, «лицом к лицу» с абсолютом ничто и обратный переход\путь практически теряется навечно, ибо преход\вопрошание этот\это задействует онтологическую неопределенность всего отсутствия- безграничное количество равных возможностей. Утлый по сомасштабности, даже в отношении собственных вариаций, мир бытия теряется в пучине отсутствия, «перешагнувшее» сознание исчезнувшее из нашей актуальности онтологически вечно как эфемерон, и, имеет поли-возможное пакетное продолжение уже в другом, неведомом нам, конкретным, качестве и наполненности…

…Именно псевдо-клонирование\копирование, как специфически онтичный рисунок\структура, (вовсе невозможное онтологически из-за процедуры слияния клонов\копий), ответственно за появление шлейфа бытия в качестве онтологической претензии, ибо разрушает неопределенность продуцируя потенцию счета\числа\количества(затем и качества). Тем более это также срабатывает в еще более зауженных рамках рефлексии, и ее специфическом инструментарии в виде языка, дескрипции, вербальности. Следует только добавить, что актуальные критерии онтической подлинности и в этом случае редуцированы онтологически в рамки эфемеронного совпадения и переплетения, а так же невозможностью при абсолюте каких-либо копий, клонов, повторений, соседства. Таким образом, можно говорить об одиночестве\солипсизме только и только самого абсолюта, что бы его не символизировало, не представляло, даже как недомолвку - Бог, материя и т.д. Иные приложения, например к личности человека, есть имитационная неполнота разрывающая солипсистские оковы. Так негация неполноты, отрицательность, разрушает себя как негацию (клин-клином) и ведет к позитиву и возможности актуальной достоверности наряду с собой другого «я», но не более, как недоказуемые актуально совпадение, лотерейные удача\выигрыш . Проект бытологического одиночества субъекта, есть лишь пародия на солипсизм абсолюта (этим и воспользовался Беркли в попытке преодоления собственного солипсистского испуга, за это подвергался критике и по-вергался дотошными, а напрасно, ведь попал-то в десятку!).

Онтологическое отнюдь не злонамеренно не дает соседствовать, но только в силу своей абсолютности, в среде которой, с необходимостью уже всё нашло своё отражение\реализацию с максимальной онтологической силой как та или иная единичность и единственность. В этом сила и могущество его самоидентификации.

…Запрос тематического расширения эфемеронного усмотрения предполагает также первоначальное и наиболее простейшее выявление редукции квалиа локализованных в субъективной реалии мира до онтических, актуализированных\объективированных феноменов широчайшего использования и применения (смысловых оттеснений, «проясняющих» всё, только не самих себя) отражаемых на всех уровнях абстрагирования, в частности таких, как энергия, сила, работа, материя, бытиё и т.п., с характерной для них неуловимой конкретикой достоверности в качествах «как такового».

Работа, затраты, энергия и т.п. абстрактивы в широте и узости своих состояний и определенностей есть край и образ только и только судьбы актуализации того, или иного связанного с ними порядка\события\феномена. В них, в их количестве, четко прослеживается (в рамках матрицы предлагаемого расклада) эфемеронная определенность как функция выигрыша, функция лотереи, везения, невезения, как в своем целокупии, так и в бесконечном актуализированном дроблении и ветвлении своих этапов\долей\ частей, напрямую отражающих в себе исключительно необъятные возможности абсолюта, так сказать подаренные нам этим абсолютом, в его неопределенности спонтанного выбора, его собственные лики и обличья в наших с вами лицах.

Перцептуальность, структура перцептуальности как структура «наиближайшего другого» противостоящая пустоте сознания, вероятно является прародителем квалиа любого вида, подобно тому, как исторически дифференцируясь из тактильности (а ещё глубиннее – из соседства) вырастают глаза и уши зрения, слуха, обоняния, осязания обогащая и развивая само лоно тактильности до утраты в итоге собственной идентичности в несводимости собственных, выросших из единого тела элементов, символизирующих\знакуя эфемеронный распад . Она, перцептуальность, взрастает в мире находящимся под спудом иерархий, причины и следствия, логики, целесообразности и т.п., как некий слой\объем\пространство с его внутренней структурой рассматривающей всё происходящее как некую данность, как именно реальность, используя реальность как феномен, в качестве глаз,\ушей\очков\телескопов\микроскопов\коллайдеров для усмотрения\обнаружения реальности с соответсвующего сопутствующего уровня как «себя\реальность в своей реальности». Всякая реальность, таким образом, имеет смысл заужения\ущербности, составляет лишь некий ракурс, неполноту и поворот в рассмотрении бытия самим собой. Спорить с тем фактом, с тривиальностью того, что бытиё рассматривает себя самоё посредством структуры бытийствующего субъекта, полагаю, никто не отважится, если не увидит в этом осцилляционного парадокса. Переход из одной реальности в другую имеет структуру смерти, структуру межмонадия. Строго говоря, любое актуальное событие мира есть пакет смертей-моментов, есть кадры. Но это смертоприносящее рассмотрение, ибо содержит в себе маркер за которым бытия не стает, его утрата при этом сопровождается выщелучиванием из бытийной шелухи уже самого ничто уставившегося на самого себя пустыми глазницами зомби.

…Еще более ущербно выглядит априорное\предвзятое обоснование бытия как некого онтологического абсолюта в рамках совместного рассмотрения с процессуальной мировой компонентой. Такая иллюзия\раздвоение\перверсия, сама по себе возможна только в неполноте, т.е. чисто позиционно в середине судьбы сознания, т.е. в явленности субъекту некой дихотомической целостности собственной не целостности.

Наряду с феноменалистическим подходом, необходимо сразу акцентировать и

всеобщую укорененность мнения содержащегося в онтическом мифе о несводимости друг к другу статического и процессуального ряда, ведь в полноте бытийного аналитического усмотрения им всегда достается роль исключительно дихотомически структурированных соседей. И дело сведения вовсе не облегчается даже в случае скоропалительного усмотрения статического, как некого пространства циклов, всегда не достает некого бытийно-значимого корня. И, образец типажа такой унификации предоставляет еще один укорененный в актуальности миф о внешней и внутренней ракурсной наполненности статических феноменов мира бытия, фундирующую их целостность и индивидуальность, попросту говоря субъективное право рассматривания предмета со всех сторон как целое, включая аналитическую концепцию. Однако миф этот, будучи предвзятостью, всё же неоценимо полезен, т.к. позволяет в определенных методических пределах наглядность, а, на мой взгляд, и достоверность эфемеронного усмотрения ничто с бытийной\актуальной позиции, единственно доступной для нас.

Так любые предметы, явления, события (и их логические антонимы – абсурды, сюрреальности и пр.) могут быть методически представлены в качестве тех или иных эфемеронных матриц, в которых цельность потенциально\эфемеронно осуществимого внутри них объекта допускается как «бытие в себе» внутриутробной средой феномена.

…Обосновывая означенную манифестацию не обойтись без предварительного разъяснения и выявления коренных условий обналичивания ситуации бытийной данности, виновников, так сказать, бытологического заблуждения.

«Самое непостижимое в мире то, что мир постижим» (А.Эйнштейн)- чеканно отражает безнадежность в ситуации бытийно-актуального пласкатизма сознания, а в широчайшем смысле и всякой структуры\конфигурации «бытия в себе и для себя» тут же ныряющей в проклятость «вечных вопросов», безвозвратный и вездесущий солипсим, в бытийный эгоизм, в абсолют исключительности.

Однако пласкатизм сознания имеет направления, на которых он вовсе не абсолютен, например, в модусах сознания быть\(усматривать в себе) наблюдателем собственной среды, быть обладателем рефлексии, быть\открывать бытием\(бытие «для себя»), иметь свободу\волю\(измерение позиционирования в стороне от объективного, иметь свободу\волю в виде рефлексии памяти нарушающей\корректирующей причинно-следственную тотальность объективации), робко, с объективированной оглядкой высовываться из него (пласкатизма) возможностями своей квази-вторичности, своеволием, снами, а-логизированным сумасшествием, творчеством, возможностью раздвоения\различАния, соседства в монолитном естестве пласкатизма своими «вторичными» образами и субъективной продукцией демонстративно демонстрирующую удвоение\раздвоение целостности мира на объективно-субъективный исчерпывающе темпорализованный расклад.

Истинных пласкатиков можно различить\назначить\придумать только извне, усилиями стороннего наблюдателя, который, по совместительству играет роль демиурга в данном отношении, придумывая (если это субъективный тип бытия) этого пласкатика (пласкатики вещи\предметы соответственно, при взаимодействии объективированного типа более равновелики в ролевом плане, т.е. в паре, они равнозначные «наблюдатели - зрители»). Пласкатики в среде своего пласкатизма неотличимы от этой среды\однородны\слиты, по существу их в ней нет, при этом они подвержены пласкатическим порядкам оттеснений, то бишь законам своей предполагаемой среды, например, причинно-следственным – они, исчерпывающе, форма и качества этой\всякой, через их совокупность, избегающей уже саму себя среды\структуры.

Что же касается неодушевленных предметов, то, их непосредственности как ««самих» для «себя самих»» просто нет (кроме того вся их наружа, мир, мы есть ничто и в этом, таким манером, они «умнее\интеллектуальнее\просвященне» любого из нас изначально). Их реальность иллюзивна, выброшена во вне, не имеет компоненты реального собственного существования. Также для них нет и ничего окружающего. Пустота внутренняя в пустоте наружи вот предельный рисунок внутреннего мира любого неодушевленного феномена мира бытия, «бытия в себе» явленного без темпорализованных свойственных сознанию прикрас - «…для–других,… для-себя…». Но одушевленность квалиа-непосредственна только изнутри субъективности, а посему другие в ней души любого живого есть только самомаскировка преодоления неприступного онтологического одиночества, вера без каких-либо надежд на актуализированное, онтическое доказательство. В онтической ситуации субъекта никто, кроме случайного монадно-структурированного совпадения, его степени и глубины\полноты, не несет ответственности за идентичность образа и его отражения, его исчерпывающую корреляцию, что мы и констатируем отторгая в пору вызревания вариант материальности, то погружаясь в солипсизм, то в объективированный идеализм, не находя оснований непроницаемого круга квалиа в объективном, которое, тем не менее, нам изначально\предустановленно навязывается как нечто подлинное, первично - бытийное. И только парадоксально-значимый отказ от кажимости собственного основания, от бытийности, разрешает\уравновешивает\устраняет несовместимую раздвоенность самого себя данного в этой несовместимо-раздвоенной среде, тем не менее, как некое абсолютное единство (душа, «я»). Но отказ ищет адекватную дескрипцию\механику\метафизику обоснования, чему собственно и посвящается данный труд.

Таким образом мы поняли ситуацию в которой детальное рассмотрение пласкатизма перерастает\модифицируется в «высовывание головы» из этого пласкатизма, как, каким образом?, - именно обналичив весь смысловой объем относящийся к этой ситуации\, обладая его полнотой в чистоте и простоте своей (без затеняющих фейковых наворотов). Поняли её как очень своеобразную для привычек нашей актуальности «энергетику», посылы\приоритеты (то бишь - вероятностное совпадение и предустановленное темпорализованное самообнаружение, творчество, фантазию, мысль, ошибку – обнажая в них неотъемлемую абсолютную истину и т.п.) с неизбежностью созидающих самоявленность именно нас, наших ошибок и нашего мира, в проекции ситуации на абсолют. Наконец в признании и обнаружении за сознанием\субъективностью специфики адекватной и прямой (а не в обход актуальных затрат строя микроскопы и коллайдеры) чудесным, даровым образом созидающей те, или иные миропорядки, силы.

…Связности предмета со всяким его движением можно методологически придать следующую матричную упорядоченность: образ скаляра относительно всех статических феноменов ответственных за казуальную бытийность, неизменность и, образ вектора символизирующий всяческую процессуальность (включая поток сознания) в заторможенном до статики вариантного суперпозиционного пакета потенциального значения модуса направленности, череды\нумерации в пакете темпоральности (прообраза причинно-следственной определенности актуальной казуистики).

Заметим, что вектор сам по себе есть всегда некая знаковая условность преобразования одного объекта (старт) в другой (финиш), роль которой берет на себя (вернее специфически навязывается свойствами вариантом конкретики внешнего наблюдателя) всё та же структура скаляра, в образе которой вектор непосредственно и обнаруживает свою неприкрытую эфемеронную определенность. Вектор есть намерение, некое, если хотите «желание», некое «субъекто-образное мгновение» в середине своего бытия, эфемеронного выбора неполноты\ущербности из полноты спонтанного пакета, есть первичность потенциальности относительно кинетики конкретного, ничто скалярной актуальности, подобно тому, как движение реального мира всегда эфемеронно и аналитически представимо «без себя», как некое излишество, т.е., в виде всякий раз некой киношно-подобной череды статичных кадров, в виде фильмо-подобной иллюзии. В скалярно-векторной соотнесенности уже достаточно ярко можно прочувствовать образ определенностей мира субъект-объектных отношений, осцилляцию наблюдателя с объектом наблюдения (демиургию), соотношение актуального\онтического и онтологического.

Как иллюзия, вектор есть спонтанная скалярная вычитаемость из бытия произвольно взятого события/происшествия\результата, вычитаемость\запредельность\потусторонность из результирующей конкретики его старта в финиша, формирующими пространственно-темпоральную наружу целостности этого события и форматирующими абсолютную онтологическую тождественность\неразличимость скаляра с вектором (объекта и его движения\изменения). Вектор также символизирует весь спектр затрат и усилий с дескриптивным конденсатом – работа, энергия, темпоральная сравнительность (часовое время), интенцию к основанию и т.п. объективации.

Вектор, как вычитаемость\отрицательность спонтанно формирует, по аналогии со статическим объектом (будучи и сам, являясь эфемеронной единичностью, в переводе на язык актаульности – подлинным мгновением\неуловимостью\избыточностью, где всякая статика, как эфемеронная матрица, наоборот, - пыжится подвизаться быть вечным бытием для самой себя) тотальную среду ниспадения (прото-время, прото-темпоральность) произвольно-спонтанно привязанной к нему статики в виде, например, исчерпывающего пакета вариантов темпоральности, что он и делает, опять таки спонтанно, вместе со своими всегда спонтанно готовыми к этой акции собратьями. Актуализация готовности этой, однако, оторвана и локализована вовне, мало того – реально форматирует наружу\внешний мир их возможности как потенции пакета объективного. Тут же замечу, что пакет темпоральности в своей завершенности и целостности, ничто иное, как эфемеронная матрица, статика, объект. Здесь и стираются условные грани актуальных отличий вектора и скаляра, т.к. любой скалярный конструкт потенциально имеет сторону распада на некие собственные части (как темпорализованные, так и пространственные зоны своего бытийного пребывания), которые, далее, истончаются в совокупность векторов (читается и наоборот!).

В этом содержится два контекста цельности события: актуальный контекст, где оно построено из скалярно-векторных (ожидания, намерения внешнего наблюдателя потенциально готовые к ниспадению в объективацию в условиях выигрыша, той или иной системой актуальности, например в результате произведенной в ней работы\мысли, если это сугубо логоцентрированная система типа нашего бытия) компонентов, и, эфемеронный контекст, т.е. чисто скалярный (остановленная навечно, «обездвиженная»\распавшаяся «до ничто» статика, в отношении которой непосредственное (т.е. обусловленное идентичностью степени реальности) внешнее наблюдательное взаимодействие невозможно (можно только представить и придумать с надеждой на совпадение). Возможно только думать\представлять\мыслить о нем, причем думы эти неизбежно совпадут с каким-нибудь вариантом отсутствия исчерпывающе – а это и есть клоновое слияние, после чего уже единичный эфемерон слияния предустановленно, с точки зрения наблюдателя, если таковой тоже предустановлен, бесконечно «используется\конкретизируется» в нескончаемых разнообразных реальностях онтические раздвоения в которых, гасятся онтологически, как слияние клонов\копий в единичность и единственность, в некий оригинал.

Вектор к тому же есть некая матрично-выраженная единичность и единственность не имеющая частей, на базе чего модулируется конкретика скорости процессуальности и, в пределе. дально- и мгновенно- действие. Вектор, в связи с этим, имеет также и особый модусный потенциал масштабирующий его в том или ином продукте статической конкретики\суперпозиции (в спектре всего физического многообразия мира от межгалактического формата, до формозначений, пусть гипотетической, но струнной поддержки объективации). В этом есть сторона энергийного (количественного) усмотрения всякого вектора, как соотносительности его соседствования выражающаяся в физической объективации, как энергия, работа, потенциал, тексты через поты и труды «онтологической обезьяны», а субъективно - в страсти\намерении\желании\воле того или иного порядка силы и родства в среде проявления формирующих казуистику реальных отношений, их результатов и их последствий.

Эфемеронное суперпозиционное отношение уже в любой актуальной матрице (например, в куче песка с эфемеронной привязкой к её песчинкам, в континуальном поле точек листа бумаги, как совокупности возможных для актуализации на нем текстов, изображений – читай смыслов и антисмыслов) достигает своего апогея с очевидностью идентифицируя\передразнивая матрицу онтологического отсутствия. Конкретные реальности, стоит отметить на будущие разговоры, вполне коррелятивны между собой, но корреляция эта имеет всякий раз объективированный вид. К примеру, реальность звуков коррелятивна амплитуде-частоте несущего радиосигнала или рельефу звуковой дорожки пластинки. Все три реальности данного примера относительно друг друга имеют аспект мертвой отстраненной объективации, имеют внеший (нам, нашим субъективностям) аспект структурированный как квалиа-невыразимое. Относительность эта позиционно осциллирует точно так же как различные квалиа сознания способны осциллировать в объективацию и, темпорализованно, – обратно.

Оно напрямую выявляет взаимодействие\взаимозависимость элементов структуры характеризующееся как взаимоотношение частного, конкретного предмета мира с целостностью всего мира именно в горизонте онтологического уровня и позволяет увидеть крушение онтического порядка целесообразности, любого вида эсхатологических притязаний.

Это крушение означает равнозначность, равновеликость любого эфемерона суперпозиции, любого преобразования, любого произвольно взятого элемента матрицы, что выявляет и выводит в первые ряды его онтологический характер, при котором произвольное преобразование конкретного предмета\(элемента матрицы), является общим и одномоментно максимально раздробленным, несвязным, спонтанным результатом всех эфемеронов этой матрицы без исключения (включая и ее цельность, как видимый нами предмет). Констатирую уместность применения здесь известной максимы – «всё во всем», или более радикально: любой элемент мира заключает в себе целостность образа этого мира как малую частность, а так же всё, что составляет наполненность отсутствия\ничто. Поэтому неопределенность как таковая, как фактор, взрастает до онтологического статуса и требует соответствующей детализации и раскрытия.

…Актуально, любое преобразование статического тривиально следует устоям целесообразности, принципу оптимального пути (из которого проистекают даже сугубо житейские установки типа правильно-неправильно, правда- ложь и т.п.), т.е. наш мир спонтанирует (устроен\структурирован) так, что и в субъективном и в объективном плане результат достигается в рамках тенденции максимальной экономии с минимизацией затрат, энергий, расходов. Всесторонне формируются\форматируются некие бытийные привычки, мифы и обязательства , находящие свое отражение в абстрактиве законов и правил бытия в любой его конкретике. И действительно, мало кому придет в голову, имея замысел перейти из одной комнаты своего дома в другую, совершить это действие, ну скажем, через Африку, хотя это в координатах свободы и не возбраняется. Для нас привычно и естественно, что, к примеру, камень, сорвавшийся со скалы, падает строго в соответствии с законом гравитации (тотальностью актуальной физической, объективированной реальности), минуя, абсурдное, сказанём, «рикошетное посещение» Луны.

Но суперпозиционный характер эфемеронного преобразования совершенно изымает из обращения любую целесообразность и ставит знак безразличного равенства и полнейшего (т.е. до степени монады) отчуждения (а в этом и специфического и существенного единства\одинаковости) между логоцентричностью актуальности и любым абсурдом, вместе с тем являясь и условием случайного, спонтанного выбора и необходимостью связанного с ним порядка явленности как то, или иное бытие.

И всё это исчерпывающее следствие\отражение того, чему спонтанно следуют крайне немногочисленные сущности онтологического уровня. В ничто нет ни пространств, ни времен, ни границ (бытиё не образует границы ничто!), ни нутри, ни внешних порядков, ни иерархического, ни даже и самих, воспеваемых здесь эфемеронов – частей ничто, а наш бытийный мир является вариантом, исключительно и исчерпывающе спонтанным следствием абсолютности этого состояния\обстоятельства. Эфемеронов, конечно же, тоже нет, но логизированно - только после всего прочего. Эфемероны, как онтические, мысленные\субъективные «объекты» (уж коли, я веду о них речь), обладают самым высоким уровнем, так сказать онтологичности, нежели всё остальное актуальное, обладают минимально-возможной иллюзорностью. Это дно бытийной ямы.

…Уже тривиальная структурированность любого фильма, как раскадровка статических изображений, зримо содержит те, или иные понятные любому эфемеронные ряды, символы\знаки, зомби, к примеру, взрывов, событий, движений чего-либо (физиологию зрительного восприятия не комментирую, рассматриваю лишь перцептуальность структуры). Сознание человека, будучи и конформистским\ленящимся устройством ищущем удобство, уставая\истощаясь от необходимости изнурительно-пустого, постоянного, разоблачающего, тавтологического вопрошания, поддается, и, вырабатывает со временем инструментарий неких условностей и бытологических, порою мало осознаваемых привычек и попустительств взрастающих в конкретике серьезных обстоятельств до «незыблемости» тех или иных законов, смиряется перед этим напором опосредованной реальности. Электростанция, предположим, фигурирующая в фильме, не в состоянии дать ток настольной лампе на реальном для меня столе, но ее казуальность и роль в целостности фильма может казаться вполне адекватной и убедительной (если это не лента фантазийного бреда – но, как отсутствие, даже и такой мир спонтанирует точно так же, как и наш!). Более того, фильмы всех жанров безусловно отражают конкретику аналогичных\задействованных реальностей. Исходя из этого, онтически, лампочка на моём столе не загорается от киношной электростанции только в силу того, что этот абсурд вполне вменяем и уже реален, как вариант онтологической системы отсутствия, и, как объективированное повторение\клонирование «здесь и сейчас» - онтически невозможно, а вот субъективно\мысленно этому ничего не препятствует, т.к. любой эфемерон в объеме абсолюта единичен, но его актуализированная определенность – мир, и стоит на бытийном допущении клонов,копий и повторений.

Такова структурированность бытийного феномена подразумевающегося в слове «зомби» – пустоту и тщету, смерть и ничто в ходульном одеянии актуального. Любой неживой предмет, вещь, а за ними и вся статика мира по существу и есть такое зомби, пустота вывернутая наизнанку. Нашего типа - «бытие в себе и для себя» такое же «зомби», но с темпорализованным порядком отсутствия нутри, ведь каждого из нас ждет перцептуальная, а не стороннего наблюдения смерть\небытие, бифуркация в неживое. Но это столь же верно и в отношении любого произвольного элемента середины жизни, вследствие которого поток сознания, жизнь, личность, любая онтическая целостность обнаруживают довлеющую разорванность, клокообразность вполне адекватную эфемеронному статусу. В самой глубине своего естества (предлагаемый вариант глубины- эфемеронный) любое живое, всякая бессмертная душа, не может избежать такой оценки и участи. Боль испытываЮт, но не боль испытываЕт (помянем Деррида с его формулами зомбирования - «зримость нельзя зрить». Эта максима отражает именно эфемеронное происхождение зримости, как эфемеронную рассыпанность любой целостности).

Поэтому, обобщив вышеприведенный пример с энергией ко всем абстрактивам данной типологии, скажу, утверждая, что подлинная онтическая структура вполне обоснованно и справедливо может быть рассмотрена сторонним наблюдателем как чисто причинно-следственная эфемеронная показуха\раскадровка на бытийной сцене статических феноменов.

Правда сцена эта – весь наш мир ((объективный или солипсистский, неважно, хотя солипсим, как минимум, менее претенциозен в этих смыслах придавая последствиям реального взрыва, статус, не выше статуса сновидения, что делает его ближе\(доброкачественно-проще) к онтологии)), рядящийся в одеяние фрагментированного, т.е. содержащего эфемероны ряда различных квалиа субъективных интересов и озабоченностей как- то: боль, блаженство,желания, испуг, радость, ужас… с соответствующим объективированным рядом – труды, расходы, препятствия\сопротивление, события их преодоления и т.п. Целостность адекватно определяется только как непосредственное ничто. Пока предмет бытийствует, то он и не предстает только статической целостностью, а так или иначе пользуется\расходуется в качестве чего-то, кем-либо, чем-либо.

Все они (эфемероны), пустота ряженая в знаки актуальности, ибо красное, для себя, само по себе, за скобками актуального мира, никак не только не красно, но и совсем пустое бытие в себе равное ничто, равное отсутствию всякого содержания. Это только знак\роль\пароль\этикетка\фантик\надпись в своей чистоте на Земле, на Плутоне и это вовсе ноль\ничто. Боль\(ситуация боли) сама по себе, структурно, не может испытывать муки (например, нам доступны объективированные описания страданий сопровождающих войны прошедших лет, понятийные воспоминания о ситуациях связанных с собственной болью. Не даром говорят – «бумага всё терпит». Это субъективный образ, ряд квалиа чисто внешней коллизии всего объективированного, статичный знак фокусировки исчерпывающе всего мира актуальности на некую точку пустоты, отсутствия, на эфемерон. И они фатально включены в «фильм реальной жизни» каждого из нас в похожей «раскадровке», как фатально и всесторонне логизированно движение поезда, если оно предустановлено в кинофильме (а если фильмов не счесть, то и обязательно, без всяких «если»).

…Приведенная ранее разбивка\гипостазирование феноменального мирового ряда, не будем забывать о ней, есть только аналитическая условность, исследовательский прием, ведь как ни крути словами, всё же мир данности субъекту\«я», пребывает в своей органике, собственно живет, только как, хотя и знаково-навязанная, но неразрывность статики и процессуального.

Забегая вперед можно сказать, что неразрывность эта являющая собой отражение квалиа-природного пласкатизма человека, в значительной степени, но не безнадежно (т.е. через резервы субъективной вторичности раскалывающей бытие надвое, творящей изначально уже сотворенную онтологически объективную наружу) затеняет собой эфемеронный статус бытия, привнося в мир избыточные элементы движения. Она является данью пласкатизму, позиционной укорененности в ту или иную замкнутую на тотальность среду, а посему осознанно используется и здесь в данном изложении, но, как временная конструкция типа строительных лесов.

Отталкиваясь от заявленного выше факта традиционной, общезначимой обобщенности, далее производим, экспликацию, обращение, к известному массиву научной и философской проблематики, которая в совокупном выходе сводится к печальному факту невозможности рационального обоснования современных понятий мировой онтологии исходя из бытийных структур без постулативной веры (предвзятая субстанция, сущность, Бог и т.п.).

На фоне этой ситуации ряд воззрений для онтологического обоснования бытия привлекает понятие\абстракцию его полного смыслового «антипода», заведомо и формализованно не имеющего проблемы обоснования собственной изначальности, а именно понятие ничто, отсутствие как таковое. Только оно исчерпывающе-понятно как онтологическая ситуация. Равновеликая проблема ничто, принятого стажером в функции некой абсолютной первичности, состоит в констатации возникающего неизбежного онтологического соседства\(зачеркивающего конфликта) с бытиём, которое силой своей очевидности (уровень этой очевидности исчерпывающе знаменует, напоминаю, «мыслю - следовательно, существую») зачеркивает отсутствие как абсолют, придавая всякому проявлению ничто внутри себя, перевернутый смысл собственной вторичности.

Но всё это выглядит, с предлагаемой здесь позиции, отнюдь не столько борьбой мнений, а скорее есть (объективно замиряющая стороны) взаимная смысловая осцилляция, вызванная однобокостью подходов, неполнотой и в силу этого страдающая избыточной, компенсирующей недостачу фейковой усложностью в виде устоявшихся разновидностей онтологического усмотрения. Ни рано, ни поздно, но слепцы, начав ощупывать, кто хвост, кто хобот, кто ухо слона, придут к единообразию слоновьего образа. Так, в частности, каждый из нас последовательно марионеточно ощупывая хвост собственной судьбы, придет к известному\очевидному всем единообразию.

Критический анализ статических и процессуальных феноменов, на основе эфемеронной структурированности, показывает их реальную пред-онтологическую общность в «здесь и сейчас» и идентичность, полную и очевидную взаимную сводимость, и, в качестве некого довеска, выявляет их вторичность, чистую онтологического уровня знаковость, увлекающую цельность бытия, а так же его малые иллюзорные формы (целостности статических феноменов) в рамки абсолютной фундированности в абсолюте отсутствия. Сознание человека обитает в перевернутом мире онтической замкнутости, где и всей его перцепции, после ее объективирующего само-расчленения, отведена роль вторичности, а сознанию, диалектично, зомбически отведена элементивная роль в неком социуме

Понятие тотальной целостности бытия и мира (даже в модусе предположения бесконечного бытийного пребывания) неизбежно подводит к черте наивного, первоначального, без осознания его особой значимости онтологического вывода, о необходимости некого запределья, некого ничто.

Следует всегда иметь ввиду, что целостность мира, как края всего онтического, есть нечто иное, если искать корелляты\образцы ее в целостности предметов или иных феноменов с которых привычно списывается образ целостности\цельности. Ещё со времен Беркли бытие как целостность не может, как вербальный смысл своей целостности находиться в неком пространственно-временном подобии, подобно феноменам и предметам этого мира. Этот момент весьма часто упускается в разнообразных источниках.

Поэтому и целостность мира не предстает так же в виде предмето-подобной эфемеронной матрицы предмета этого мира, а есть, в геометрической интерпретации, срез, нить судьбы, «эфемерон отсутствия» матрицы ничто. Выражаясь детальнее: ракурсная онтическая\актуализированная объемность и пространств и предметов сходит на нет, обнаруживая себя как некая темпорализованная связность результата распада времени и пространства на несвязанные элементы- мгновения, на кадры-картинки, «поля, уплощенности и варианты» в которых, еще теплится некое бытийное качество, вырождается из объёмов актуальности в некий «срез» ничто, и далее в его совершенно бестелесную нить – мнимость самопрезенующую себя как дуальность мира, рассыпающуюся затем в свою очередь в неразличимости абсолютно-идентичных исчезающих точек-схлопываний\слияний нулей, в нуль, в вербальное «ни о чем», в молчание.

Поэтому лишь до некоторой степени адекватности, с оглядкой и коррекцией, возможно использование онтического для моделирования онтологического. Но уже эфемероны, ненавязчиво заключенные в любом феномене мира бытия вполне соответствуют требованиям смысловой онтологической редукции и, это, пожалуй, единственная онтическая цепочка позволяющая докопаться до возможности увидеть воочию ничто бытия. Ведь потенция любого эфемерона в своей неопределенности - «разрастаться» как и «ужиматься» от нуля ничто до абсолютной бесконечности абсолюта, в зависимости от собственно позиционной конкретики задаваемой сторонним наблюдателем (который, не забудем, есть случайно-необходимая продукция и неизбежность в рамках абсолюта. Наблюдатель - создатель структуры пространства объективации, марионетка своей воли, невольник-демиург субъект-объектного соседствования) в усматиривающим в нем суперпозиционном поле «всего», вполне согласуется с искомой сознанием актуально-онтической удовлетворенностью. По крайней мере, неопровержимо, что словоблудие «онтологической обезьяны» заведомо обеспечивает результативность вербальной единицы дескрипции об абсолютной истине. А словоблудие, графомания, репликация-передразнивание, квази-клонирование\копирование, запредельная онтическая избыточность, как следствие онтологической неполноты во всем онтическом - любимое занятие достойного претендента восседающего на онтологическом троне в качестве абсолюта.

Целостность мира здесь продуктивно предлагается рассматривать как неизбежную эфемеронную единичность в абсолюте отсутствия, внепространственную и внетемпоральную рассыпанность всего своего содержания, эфемеронно, на абсолютные взаимо-не-связные монады-целостности , которые из середины целостности, т.е. актуально, представляют (что мы и свидетельствум внутри бытийствуя), актуальную связность-процессуальность, многообразие, но главное- различАние (по Деррида), т.е. бытийное соседство - становой хребет структуры иллюзии мира бытия.

В актуальности бытия пространство\время это сущность, функционал которой состоит в том, чтобы объединять мир бытия в актуально-целое именно соседствованием, т.е. исключительно за счет разделения этого целого на отдельные\(соприкасаемые исключительно в контролируемых казуальностью законов рамках), но фрактально выстроенные\перемешанные феномены. Формы и методы этого разделения – суть модусы той или иной объективации этих феноменов. Их структура соответственно раскрывает привычные для нас бытийные возможности: длительность, повторения, клонирование\копирование и т.п., но немыслимые для онтологического описания.

…Такое положение вещей, есть следствие случайного, исчерпывающего до глубиннейших мелочей совпадения образа отсутствия конкретного мира бытия самим с собой в силу неизбежности этого образа, абсолютной неизбежности вытекающей из бесконечного абсолюта отсутствия, в которой «всегда» присутствует этот результат, т.к. в абсолютно – бесконечном не способно что-либо отсутствовать (это логично и для абсолюта отсутствия и лишь ничтожный изъян в виде бытия, якобы мешает полному торжеству этого мнения).

Поэтому естественно, что результат, чем бы он не являлся, продукцией спичфабрики или феноменом целостности нашего с вами мира, есть нечто совпадающее самим с собой, наиболее близкое только самому себе, есть квалиа. И это всецело определяет не только его содержание, но также и регион ответственный за вопрошание о его фатальной неизбежности для самого себя, если результат предполагает такого рода саморефлексию. Соответственно этому вся законодательная линейка мировой коллизии ее причинно-следственная конкретика опосредуется исключительно рамками свободы абсолютно случайного, как специфики абсолютно-фатального не имеющего соседства и лазеек (в виде независимого бытия) от самого себя абсолюта отсутствия. Невозможно исчезнуть дважды (клонирование исчезновения, и это понятно, но бытиё и его отсутствие в своих завершенностях, т.е. если отталкиваться от Гегеля – «в своей чистоте» идентичны со всеми вытекающими из этого факта определенностями онтологического слияния).

В частном итоге предлагаемого подхода манифестируется исчерпывающее специфическое эфемеронное единообразие всех видов и модусов мировых феноменов. Объявленная ранее дифференциация зачеркивается. Констатируется полная онтологическая эквивалентность таких сущностно-смысловых актуальных различностей как статика\постоянство и процессуальность\(живое и мертвое, бытие и небытие).

Онтологическое не где-то там в началах некого первовзрыва и времен. Оно всегда рядом, всегда тут, неотрывно в каждом моменте ведущее каждого из нас по уготованному, названного из актуальности случайным, и вместе с ней абсолютно неизбежному срезу\эфемерону ничто. Соответственно неслучайное, т.е. любые законы, правила, распорядки, онтологически так же случайны и в своей конкретике и в своей всеобщности абстрактива, как случайно выпадение орла и решки, но с поправкой на актуальный масштаб события - внутри или снаружи и, как долго реципиент события пребывает в той или иной так же предустановленной зависимости, ну и, наконец, насколько он везуч и счастлив, чтобы избежать томлений и ожиданий. В перспективе бесконечности беспрерывное выпадение при каждом заходе только орла\решки, случится не единожды как эпоха, как бытие постоянства как некого отражающего его закона для всякого жителя этой эпохи, если б таковой там тоже мог случиться (как случились мы). В ткани абсолюта – это тем более неизбежно\предустановлено.

Методика эфемеронного считывания мира и любого его феномена предполагает их рассмотрение в обыденном состоянии статической целостности, т.е. в перцептуальном\иллюзорном относительном отрыве от процессуальной составляющей, от времени\темпоральности. Точнее будет заявить не столько об отрыве, а скорее о возможности усмотрения параллельно и самой структуры темпоральности эфемеронно сопутствующей\присутствующей как пакет вариантов судьбы того или иного рассматриваемого эфемерона. Но именно такое состояние привычно, а зачастую вовсе неосознанно, исповедуется как основание уже в самом обыденном и каждодневном мировосприятии любого из нас.

В таком формате любой внутренний феномен мира становится непосредственным прообразом (рабочей моделью) мира бытия как целостности, наглядно демонстрируя, даже в своей естественной ограниченности, и свои и общемировые непосредственные, надтемпоральные онтологические характеристики и таинства.

В общем представлении, все бытийные феномены мира (в том числе и нарочито абсурдные\химеричные и всевозможные сочетания) рассматриваются в качестве выше упомянутых эфемеронных матриц, т.е. объектов, которые наряду с конкретным типом своей телесности (атомы, тексты, поля, сны, пространства, не упускаем и их свободные вариации) и независимо от этой наполненности, целиком состоят из простоты эфемеронов во фрактально структурированном массиве которых, неизбежно предустановлены\попадаются эфемероны, соответствующие тому, или иному (любому) уровню и масштабу/темпу нашего актуального исполнения (части, детали, атомы, струны, смыслы, секунды, события, повторения, циклы, звуки, цвета, запахи и т.д.).

Это обеспечивает\предполагает\предустанавливает онтологическая эфемеронная среда, сплошность, континуальный ряд которой фундирует, ненавязчиво сопровождает в качестве только\исключительно человеческого мнения (как усмотренной неопровержимой возможности) любой вид дискретности\пространства, любое дискретное содержание, т.к. всякий раз является представителем в нашей актуальности абсолютной бесконечности абсолютного отсутствия. Но, как мы в рамках собственной актуальности, т.е. будучи живыми, можем видеть, да еще и оперировать с собственным отсутствием, с тем неуловимым, чего по существу нет, быть накоротке с самим абсолютом? Однако вопреки этой озабоченности во многих понятных проявлениях нашего окружения и отсутствие и ничто вполне привычно адаптированы нами по жизни уже на уровне повседневности, как всякий раз бытийная вторичность (правда, ранг вторичности этой «вторичности» держится ровно дотуда, покуда к нам на разговоры в гости, или уже и за каждым из нас, не придет сама смерть со свойственной ей «языком» и изъяснением).

Непонятные эфемероны, о которых здесь так активно ведется речь, в такой же степени доступны, зримы и узнаваемы. Необычность этого подхода заключается в его, доселе, полной практической невостребованности и, полагаю, ситуация сохранится даже в отдаленнейшей перспективе. Лишнее подтверждение того, что «метафизическая» философия всегда будет для практики достижений цивильного развития пресловутым чемоданом без ручки (и выбросить жалко и нести тяжело), ибо самодостаточная философия несоразмерно-шире конкретики запросов любой практики, хотя разграничение науки и философии весьма условно. От её результатов веет адской скукой пресыщения. И скука эта далеко не побочный, мизерабельный результат, а центральный факт зомбической стагнации, факт целостности, фундаментальный проблемный факт жизни и бытия в принципе. Но, до его царства еще очень и очень не близко.

В методическом плане это дает возможность выполнить ту или иную, удобную, адаптированную для рассмотрения и понимания эфемеронную привязку, а при необходимости эпидемически распространить результаты на любые другие фрактальные уровни и дела.

…Актуально эфемерон определен как «бытие в себе», а также как целостность, завершенность и соответственно этому с любой актуальной\бытийной позиции имеет качество абсолютной (вполне по Лейбницу) предустановленной монады, частного, конкретного ничто. Резонно отметить, что мир в целом не разумен, но обладает компонентой разумного сознания способного вынырнуть из самого себя субъект-вторичностью (в вывернутом «наоборот» смысле, прямиком попадаем в неопределенность вариабельности). В этом мир\(природа), бытиё парадоксально оказывается «шире» себя самого, в этом и погибель онтологических претензий мира, которые осцилятивно и выдвигают\строят\обнаруживают самих себя. Бытие – лишь более привычный синоним\оттеснение обозначенной парадоксальности. По существу мы видим объективированный мир исключительно потому, что онтологические корни наши всецело вне его и требуют дескриптивной определенности сознания как ничто.

Вместе с этой отвлеченной замысловатостью нет ничего проще представить и понять, что подразумевает такая структурированность, тем более, что, походя, т.е. без должного вникновения, многие типажи подобной структурированности общеизвестны, въелись можно сказать, с незапамятных времен во все культурные слои и слоевища. Наиболее цитируемым конкретным воплощением объективно-материального плана я нахожу древний образ ваяния некой скульптуры из «глыбы мрамора» (эфемеронная матрица) в трактовке необходимости убрать всё лишнее. Предполагается смысловое осцилятивное удвоение, состоящее в том, что скульптура (эфемерон с привязкой к частицам глыбы) являясь до проведения соответствующих и умственной и физической работы, демиургической потенцией всецело локализованной вне её, собственным актуальным отсутствием, собственным ничто, тем не менее, всё же «спрятана», уже существует как «бытие в себе» в «недрах» глыбы (и это, понятно, только один из многочисленных скульптурных потенциалов\вариантов данной матрицы, количественно задаваемых числом перестановок в определенности ее элементов). Спрятанность эта доказывается легко и непосредственно, а главное бытийно-неопровержимо, когда после неких актуальных затрат и усилий из глыбы действительно получается реальная, бытийная скульптура. И чисто от некого внешнего скульптуре провидения, его трансценденции, оттеснения, зависит, будет ли дан старт работе по именно ее актуализации (которая для ее бытийности, бытия в себе, безразлична. Даже более того - скульптура никак и не обнаружит для себя воздвигнувшего её мира, а будучи великой, никогда не поймет своей мировой роли). С точки зрения актуальной, скульптура не может сама себя сделать, но сама по себе она предустановленна. А от фона актуальности, понятно как зависит бытийная судьба скульптуры.

Из области актуальности субъективно\идеального порядка, одним из таких общеизвестных примеров эфемеронной матрицы может служить обычная знаковая система алфавита, необъятный потенциал которой в качестве именно эфемеронов, содержит всю совокупность, разнообразие и доступность смыслов (включая сюрреальности и абсурды!) вербальной\дескриптивной вторичности (см. первоисточник - «полное издание» анекдотов об «онтологической обезьяне» с пишущей машинкой под мышкой и ее литературной продукции. Судя по всему, наш мир, мы, и созданы под «пером» именно этого «автора»).

В перцепции, различные ряды и массивы квалиа дают подобное подтверждение. Так в эфемеронной интерпретации композитор «убрав» лишние звуки шума обречен на созидание мелодии\симфонии с тем или иным смысловым кодом.

Надо внятно и особо подчеркнуть, что все рассмотренные эфемероны сущностно-единородны. Они есть только, они понятны нам (и объективной природе) как только и только своё АКТУАЛЬНОЕ отсутствие как таковое. Но именно через своё актуальное отсутствие они предустановленны и, в частности, обладают потенциалом трансцендентного себе своего рождения в среде целостности той или иной (из пакета возможностей) реальности\бытии\актуальности. Эфемероны это шлейф бытия в ничто и обратно – эфемероны это шлейф ничто в бытии.

На первый взгляд совершенно бессмысленно искать некое родство в столь «генетически» несовместимых, разнящихся феноменах (кусок скалы и эфемерная ткань текстуальных, перцептуальных смыслов, звуки, краски, цвета). В «паллиативе» их «несовместимости» часто подзабыто, что они, рассматриваемые матрицы, бытийны, т.е., так или иначе обнаруживаемы\индикатируемы в пространстве сознания «мыслю, следовательно существую», и в этом уже принадлежат одному онтическому ряду\матрице - актуальному бытию.

Однако, именно в констатации такого родства находит свое частное выражение специфика абсолюта бесконечного, его, если хотите «невменяемости» – стороны следующей из его масштаба ничем не ограниченных возможностей, ведь отсутствовать, т.е. иметь эфемеронную поддержку может (помимо убогих масштабов и соответствующих этим масштабам хилым возможностям в отношении чудес логоцентрической реальности), любой абсурд и нелепица, а так же всё подлинно недосягаемое и непредставимое (а это не только «дальние края», но и ракурсы нашего обыденного и привычного).

Суть в том, что, к примеру, цифровая\числовая бесконечность понятным образом может опосредованно запечатлеть любые созвучия, но она на первый взгляд, исчерпывающе, не содержит в себе ни силы, ни возможностей придать этой запечатленности актуальность бытия квалиа, реальной и привычной для нас подлинности звука, хотя (как считается) и содержит инфообразы средств для извлечения звуков и запросто может отзнаковать и исполнителей и слушателей с их колеблющимися барабанными перепонками. Причем при достаточной глубине наведенной реальности («второй взгляд») неизбежно возникнут и объективации звуковых квалиа в головах владельцев этих перепонок, но для меня, в частности, эти квалиа будут так же одинаково недоступны, как и перцептуальная непосредственность любого другого субъекта. Я конечно никогда не познаю в непосредственности - что стоит за этим образом объективации перцепции, но я уже догадываюсь\знаю, что собственно мои живые квалиа имеют позиционные форматы зомбической отчужденности, так стоит ли без отдыха сомневаться в возможности оживания того, что нарисовано\отзнакованно\объективированно до «нужной для этого» степени (глубины\поверхностности) реальности? Но пока закроем глаза на это откровение и, как и многие, я буду считать и даже использовать в аргументации, что компоненты звуковых квалиа тут разорваны в клочья до уровня информационных объектов (ниже я всё же вновь опротестую эту ограниченность). Звуки мы, конечно, потом снова услышим, проигрывая оцифрованный трек, что отнюдь не подтверждение их наличия в отчужденной среде объективации (но и не отрицание, а суть - эфемеронная неопределенность с её вездесущими суперпозиционными чудесами).

Вывод в том, что она (цифровая бесконечность) не абсолютна, т.к. кроме неё, за её бесконечно удаленными пределами, мы, как некая наружа числовой конкретики, ее внешний наблюдатель\пользователь, свидетельствуем и надежно ручаемся – возможно бытие чего-то и другого, кардинально иного, т.е. возможно рядополагание, возможно соседство спонтанирующее пространства\времена и их миры. А ведь это только одна, соседняя ступенька в возможностях онтической бесконечности.

Соседствование, соседство это основополагающая структурированность любого бытия антропоморфного нашему. И мы этот момент очевидствуем сплошь и рядом констатируя, что в актуальности и звуки и цифры мирно умещаются и сосуществуют\соседствуют, как и многое остальное в обобщающей, будем считать условной бескрайности бытия – бутылке несовместимостей. Но и эта бескрайность, при осознанных нами резервах совмещать «генетически несовместимое», обманывающая нас, да и себя, своею самодостаточностью, тоже, мягко сказать, многого напрочь принципиально и многопланово лишена, например (кроме прочего) собственных, допускаемых по внутренней логике развития, реальных вариантов.

Так наш мир, имеет темпорализованный аспект вырождения\бифуркацию вероятностного объема собственной свободы в линию своей фатальной судьбы\ фатальности\конкретики. Недоумение, вызываемое этой ситуацией компенсируется в мире сознания понятиями в рамках закономерного и случайного, вероятности и т.п., находит эрзацный выход в типажах эвереттовских конструкций, разного рода многомирий, которым надо отдать должное, как прото-прозрению интенции сознания к абсолюту. Но все такие решения - неполнота частных домыслов свершаемых не в подлинности философского обобщения, а всего лишь как затеняющее-узкое полагание следующее в фарватере науки.

Феноменальное бытийное родство есть частное отражение, малая черточка в предельно исполненном эфемеронном братстве\хоре абсолюта отсутствия, негация которого объединяет вообще всё. Онтическая бытийная положительность онтологически скатывается в отрицательность\неполноту\незавершенность.

…В отношении к индивидуальности и эксклюзивности важно всегда помнить, что любая комбинация элементов выбранного уровня данной матрицы, с учетом понятного различия пространственного расположения, масштаба, ни разу не повторяется. Тут, сугубо царство индивидуальности в диапазоне от предельно различных до едва и хотя бы в чем-то различимых, при безусловном отсутствии абсолютных, онтологических клонов\копий. Эта упорядоченность имеет характер и энергетику онтологической предустановленности с механерикой слияния клонов\копий и эфемеронным переплетением форматирующую абсолютную бесконечность отсутствия, и позволяющая определить\рассмотреть и само ничто, как матрицу отсутствия, в котором наибольшей реальностью является ничто\отсутствие, и, при этом уже зримо и доступно определиться в уразумении дела наблюдающему сознанию, в любой модели матрицы статического феномена актуального мира, соблюсти онтологическое качество порядка речи о ничто с квалиа-пласкатической, актуальной позиции, с позиции природы человека, его естества. Здесь сливаются в неопределенности и цифры, счет приобретает характер полной неопределенности, единица\цифры и бесконечность осциллируют в зеркале нуля. Приведу простой пример. Текст романа «Идиот» Достоевского единичен и единственен, как эфемерон алфавитно-знаковой матрицы\клавиатуры\пера. Он и символизирует\обнажает слияние и его онтологическую механерику, делает простым для понимания смысл онтологического слияния актуализированных в клонах\копиях книг и разного рода публикаций. Как эфемерон текст\роман «Идиот» пребывает в себе всегда и вечно, т.е. задолго до актуализации «у нас» самого автора из его эфемеронных, неизбежных, неопределенных в привычной и доступной нам конкретике своих бесконечных вариаций. Он осциллирует со своим автором (уникальной, некопируемой в нашей актуальности личностью!) как онтологические причина и следствие онтического. Актуально эфемеронную единичность этого и любого другого текста можно бесчисленное количество раз обнаружить не только в изданиях книг (понятно безразличие эфемерона текста к количеству воплощений в конкретике книг), но, и потрудившись, при желании, обнажить ее на субатомном уровне какой-нибудь пылинки, фрактально пронумеровать в той или иной системе счета, матрешечно\фрактально изобразить на любом клочке бумаги и т.п. Но и сам автор «Идиота», как целостность собственной судьбы вполне подпадает под аналогичное субъект-копирование, ведь целостность, как реальное\актуальное, имеет середину, фрагменты эфемеронно-рассыпанные, которые, внимание!, осциллируют к собственной местнической целостности при спонтанно-достаточной реальности (а эфемероны спонтанно обладают именно и этой предустановленностью!) детали, как жизнь, как живое в живой реальности! …Какая уж тут, позвольте, абсолютная уникальность личности… онтологически- это достаточно бесконечный пакет вариаций, онтически - это всего лишь относительность\позиция\(ограниченность конкретики). Осознание такой возможности сильно приближает к эфемеронному стилю освоения бытийного смыслового ряда.

…Понятно, что все богатство эфемеронного разнообразия спонтанно наличествует в любой бытийной матрице абсолютно без-затратно, само по себе, даром, в кардинальном отличии от актуальных феноменов бытия, существование которых, всегда завязано на процессуальном, дебит-кредитном затратном ряде расходов, энергий, причинно-следственной эволюционно-исторической казуистике, работе мысли в ее проектах, в пространстве и темпоральности. Все перечисленные абстракции исчерпывающе имеют предонтологическую (онтично, они играют на наших нервах еще как!) «структуру зомби» заложены неизбежностью совпадения в своей абсолютной случайности, опять таки и исключительно из-за непосредственного «здесь и сейчас» фундирования в абсолютной бесконечности отсутствия.

…Тут следует несколько задержать внимание и на самой «глыбе мрамора», которая так же, в одном, так сказать, лице, есть и предельный эфемерон, - целостность, скульптурного потенциала взятой эфемеронной матрицы. И это вовсе не противоречит строкой выше данному зароку в трактовке эфемерона как онтологической, т.е. всегда и во всем недоступной монады. Монада всегда доступна другой вовсе не травмируя границы, если эта другая имеет «высовывающиеся» из собственного ничто структуры субъективности в формате совпадения, уровня идентичности совпадения своей продукции с элементами монады предполагаемого внедрения, которая для «другой» монады есть ничто, т.е. максимально-сущностно сливается онтологически. С онтологической точки зрения это максимально-настоящее проникновение, нежели, скажем, ковыряние неким сторонним наблюдателем скальпелем в неком биологическом препарате за занятием поиска смысла мысли.

Таков предонтологический рисунок\схема возможного общения монад на онтических краях монады-гостьи. Возможность всецело неизбежную в экспликации, в оглядке на абсолют.

В общих чертах, предваряя итоги рассмотрения, можно сказать, что эфемероны являются всего лишь крайним пределом полагания абсолютного ничто только и доступного сознанию с позиции актуального пласкатизма в рамках субъективной отстраненности (возможность заблуждения онтического сознания по поводу того, что сознание может быть и онтологическим сторонним наблюдателем, возможность преодоления пласкатизма в мыслях. Яркий пример продуктивного значения осознаваемой и даже специально наведенной ошибки). Разумеется, онтологически никаких эфемеронов нет, но их полагание - последний шаг к познанию\пониманию онтологии абсолюта бесконечного отсутствия. И это «зеркало»\отражение\реакция тоже заложены в самом этом абсолюте уже в силу его абсолютности. В этом смысле\связке, ничто – единственный источник познания не только для нас, но и для самого себя. Ничто, а вовсе не объективация\материя, структурировано думает о себе нашими мозгами спонтанно спродуцированными самим ничто\отсутствием, подобно тому, что в матрице алфавита потенциально присутствуют эфемеронные смыслы содержащие описания и все возможности этого алфавита. И, так сказать, эти думы не конкретика а спектр\ разнообразие\ варианты матрицы, но в темпоральной конкретности меня самого, они тут же и конкретны, как конкретен наш мир, в котором невозможны\несовместимы его другие варианты и переходы. Шаг произведенный со стороны актуальности и его последствия выражаются в полагании эфемеронов, как рудимента бытийного пласкатизма присущего объективации, рудимента связанного с укорененным, привычным, бытийным усмотрением предметов мира. Трудно согласиться с тем, что любой предмет мира, например книга на столе есть ничто, но значительно легче укладывается в рамки понимания это же обстоятельство в отношении любого эфемерона, обнаружение которого с моей точки зрения есть факт. Не надо бояться сделать этот шаг, ведь пред-состоявшееся бытийное обнаружение всегда будет нашим верным и уютным редутом\домом для возвращения «блудного сына» из дальних краев трансценденции, правда, покуда мы живы.

…Это верно так же, как и то, что в нашей реальности никаких песчинок в куче песка в действительности-то и нет, но вся практика и правда жизни общества и его индивидуумов построена на обратном утверждении. Попросту говоря – сунувшись, любопытствуя, в кучу песка, чтобы узнать из чего она состоит, мы всякий раз обнаруживаем в ней песчинки, и делаем вывод, что куча песка состоит из песчинок, однако в этом скороспелом выводе «забываем, забываем и еще раз забываем», что истратились, подрастеряли часть судьбы и жизни на этот познавательный акт, так сказать порасходовавшись – создали из своего убытка эти песчинки. Ведь не говорят же, сделавши песчаную скульптуру, что куча песка состоит из таких скульптур (но может быть и зря не говорят?). В этом «совании» собственно и состоит, эпидемически, проживание жизни. Другого, по-просту, не дано.

Вопрос онтологической адекватности в другом – насколько мы можем проникнуться и продвинуться в понимании абсолютного, как такового (естественно не в примитивном понимании «из чего оно сделано»), а далее нисходят лишь ряды и цепочки знаковых условностей\вторичностей\зависимостей (бытие, ничто, ну и т.д.). Поменять знак с плюса на минус в этих цепочках минутное дело, а потом разводить вековые споры. Ну, допустим - назовем ничто неким раскрывшимся СУПЕРБЫТИЕМ, расписав для вящей убедительности это слово заглавными буквами. Всё это пустое. Только вникновенное понимание абсолюта, его сути, просветления взаимной интимности со всякой конкретикой, смысла, его подлинно-уникального значения и есть окончательный вердикт. В конечном итоге, важно только понимание того (поверх пласкатизма), что ни пространство, ни время, ни законы, ни логика, ни субстанционные иерархические полагания, ни любые другие актуально-обоснованные дескрипции не отражают абсолют, они ограничены, зависимы, условны. Всё, что выходит за их рамки\органику\ограниченность, противоречит их внутреннему мирообустройству. С «точки зрения» цвета (будь у него сознание), звук есть нечто запредельное и ахинейно-абсурдное.

Мир и его содержимое приведенные к своему абсолютному масштабу не терпящему соседства в силу своей абсолютности, также случаен, как и неизбежен.

Наше бытие по своему корню, есть некий эфемеронный микс в котором, как это ни вызывающе-противоестественно с точки зрения логоцентрических привычек, но всё случайно (и столь же неизбежно), говоря не только о его повседневных частностях, но и в отношении устоявшихся, в виде важных интеллектуальных тел\интерпретаций, пространственно-темпоральных, физических и субъективных тотальностей мироустройства.

…И если геометрические потенции вселенского и онтологического передразнивания обыденно-первичного от примитивного кубика до сложнейших форм более-менее значимо способно оприходоваться в большинстве голов, то настоящая революция скрывается за осознанием того, что принимая во внимание согласие с позиционным осциллирующим переходом квалиа оживляющей\одухотворяющей перцепсии в мертвечину\объективацию\зомби на полях оторванности от нашего мира, ситуация раскрывается предельно глубоко (столь же верен и обратный тренд одухотворения зомби, явления Галатеи, Гомункула и т.п. сюжеты).

Ведь ни много, ни мало, а как раз впору - это означает одно, а именно - согласие и даже достоверность с тем\того, что и так называемая духовная жизнь – соль субъективности всего живого, точно так же реплицируется и передразнивается в сомасштабном порядке (т.е. с нашей точки зрения - бесконечно) в любой произвольно выделенной нами актаульной системе привязки полагания эфемеронного статуса. Т.е., согласно порядку передразнивания, существование которого в заявленном выше качестве никто всерьез не станет отрицать\воспринимать, но может, скорее всего, проигнорировать как никчемный мусор, в ограниченности и частности, кроме всего прочего, продолжаю: уже в любом объеме вещества и пространства – взять скалу, кучу песка, стакан воды, произвольный объем космического вакуума, - поливариантно процветает реальная жизнь в частных своих проявлениях очень во всем сходная (до порядка идентичности, т.е. как эфемерон) с жизнью, с каждым ее фрагментом, бьющимися неиссякаемыми животворными ключами вокруг каждого из нас по всему спектральному полю реальности, со всей её вонью, цветами, шумами, радостями, убийствами и только Бог знает\ведает\заведует еще чем.

Это означает, что в любом окружающем предмете и явлении, любом куске реальности, постулируется некая неотъемлемость именно живого образа, в частности и нашего мира, в виде онтологического присутствия бесчисленного сонма, аналогичных нашей, реальностей более - менее копирующего (в зависмости от полноты реальности) нашу, родную. Объективированная информация и разнообразие квалиа осциллируют\дышат наподобии составляюших бегущего электромагнитного колебания вдыхая друг в друга то жизнь, то смерть. Трухлявое зомби – оживает , живое-живя умирает\превращается в зомби в предмет некого рядополагаемого, но столь же и потустороннего мира, в неисчислимых актуализациях эфемеронных повторений.

Открывшаяся жизнь эфемеронного зазеркалья и на кончике иглы и в масштабе галактики\космоса одинаково важна\неважна, она всего лишь просто одинакова\одностепенна и неуничтожима. И единственное успокоение, но радикальное, для тех редких, кто согласен с моими выводами от этого открывшегося, для многих внезапного соседства, заключается в том, что все эти и иные миропорядки даны в нашей актуальности в своей абсолютной завершенности и целостности, включая целостность и завершенность любого своего фрагмента, круга и мега-макро-микро-части. Т.е., актуально, они никак\никогда не включены в нашу\мою онтическую бытийную перверсию («мы», точно также\симметрично не включены в «их» бытиё-отсутствование и сферу влияния!), попросту говоря их нет точно так же, как абсолютно не будет когда-то ни нас с вами, как абсолютно не будет онтически ничего, что называется прошлым, ни даже всего мира бытия, который актуально, перцептуально исчезает в каждом своем моменте движения, как бы\ иллюзорно растворяющем настоящее мира бытия\(статику мира бытия) в закладке ничто.

…Однако острый глаз читателя может легко заметить следующий диссонанс в моём повествовании, который тороплюсь тут же и прояснить. С одной стороны, ведется речь о мирах – эфемеронах заполоняющих любую произвольно выбранную матрицу актуальности в утверждении их бесконечного спонтанного количества и многообразия, среди которого в свою очередь неизбежны идентичности\клоны\копии (для этого даже введен более чем неуместный для порядков философской идентичности термин «передразнивание»). С другой стороны клоны онтологически претерпевают слияние в единичность. Здесь «и то и это» утверждения не несут в себе никакого противоречия, если принять во внимание их означенную позиционность. Множество идентичных миров–повторений верно для онтической\актуальной интерпретации учитывающей мирские тотальности времени и пространства корректирующие идентичность до различАния, соответственно единственность\единичность – для онтологического эфемеронного усмотрения, в отношении одной и той же объективации. Более серьезным диссонансом я нахожу и выявляю при совмещении порядков темпоральности с полаганием её вечного присутствия в агрегации ничто. К чему это ведет. Пожалуй, это единственная проблема способная разрушить эфемеронные устои, о которых заявлено здесь. Подходы к этой проблеме пока что апробируются.

Выше уже упоминалось, что по сути, эфемеронная структурированность мира и не является каким-то открытием, новостью. Если не брать во внимание эксклюзивную терминологическую конкретику данной работы, то в карикатурном, проходном, иносказательном обличьи, в качестве черновой, невостребованной протоидеи она известна издревле (ничто, как полная совокупность всего). По существу идея настолько проста и даже очевидна, что практически всякий пустившийся во все тяжкие на стезе философствования, в какой-то момент «изобретает этот велосипед» и, глядя на чистый\пустой лист бумаги в какой-то момент, вдруг воскликнет (судя по публикациям, а так же собственному опыту), - да это же «портрет» сразу всего! Свою задачу вижу в том, чтобы обратить внимание на важность несомненного и неопровержимого эфемеронного структурирования в понимании мира, регион которого, как подход в миропознании, мне кажется весьма недооцененным с философской точки зрения. Эфемеронное изобилие пропитывает и растворяет в себе всё, изумляет открывшимся подавляющим превосходством перед всем тем, что в наших глазах является актуальным воплощением\олицетворением бесконечного, беспредельного изобилия (космос в атомном изобилии, пространство в порядках количества его минимальных физических ячеек, возможности цифроники и т.п.).

Мощное недоверие к эфемеронной трактовке способно вызвать прямое полагание ею абсурдных событий, миров и объектов в порядках онтологически равноценных нашему, родному бытию. И действительно, под гнетом актуальных логоцентрированных привычек, в голове совершенно не укладывается, к примеру, актуально-абсурдная пальба из ружья с «гЫ»-образным стволом с результатами обычного\привычного\прямоствольного. Только характерный жест у виска сопроводит отстаивание такого полагания. И, тем не менее, риск не велик, ведь как раз речь и идет о том, что такого факта не может содержать логоцентрированное бытие нашей практики и, абсурдное полагание сразу, прямиком в целости и сохранности попадает в регион ничто, в регион отсутствия (но как раз именно этот регион объявляется здесь и домом нашего с вами бытия).

А теперь взглянем, как все это выглядит в рамках эфемеронного усмотрения любой бытийной матрицы, скажем кучи песка, которую снова пинаю здесь (естественно, чтобы обеспечить должную глубину реальности, от песчинок можно произвольно переходить к привязке эфемеронов к атомам, «струнам» и «т.д.»). Особо не напрягая мозги и далеко не бегая, сразу же можно мысленно увидеть и выделить\выбрать из сопутствующих клонов-пакетов все компоненты события в каком-нибудь облюбованном месте объема кучи: странно-дебильное ружьё с «гЫ»-образным стволом, заряд, пулю в нем и цель. Выделить их как соответствующее геометрическое расположение песчинок всегда спонтанно пребывающих в силу своей сплошности в формах этих компонентов и как «бытие в себе» актуально не существующих (но существующих в мыслях, как субъективное высовывание из пласкатизма собственной квалиа-среды). При большом желании, для наглядности, убедиться, что компоненты эти там (в куче) и действительно есть, мы можем всегда, затратив работу, время и энергию актуально-значимо сотворить их лопатой и киркой, (а так же и любой этап события в любом его объеме) в виде скульптурной статической группы (в других иллюстративных форматах – остановить мгновение привязанного к этому событию темпорального ряда, последовательности). Это начальный статичный рисунок события. Смотрим на заряд и пулю в стволе знакующих актуальную аналогию. В дискретной сплошности\континууме песчинок\атомов мы мысленно видим некую траекторию, по которой наша пуля в исходном состоянии имеет своих пространственно-выстроенных квази-клонов\копий\шагов по всему своему дискретно-раскадрованному пути к цели (наполнение полноты траектории сплошностью дискретных, или, по выбору, континуальных её моментов) и сразу можем отметить, что помимо привычного нам логоцентрированного пути, т.е. по прямой к цели, существуют и множество других, неадекватных нашей логике, но, тем не менее как «бытие в себе» рАвно сосуществующих с логическим в виде спонтанного самоположенного пакета вариантов события полета\пути пули к цели, включая и все абсурды, которые гораздо количественнее «правильного». Легко заметить, что это правило игры вовлекает всю совокупность возможных вариантов перестановок элементов выбранной матрицы, составляя её всё, а так же определяет значимость неопределенности обуславливающую суперпозицию целостности события. Ну, и, по сути, в пределах взятой матрицы, некая цель поражена в виде огромного количества вариантов, способов, в которых предустановлен и вариант (либо его целый пакет) использования нашего ружья с «гЫ-образным» стволом. Присмотревшись можно здесь же различить и куда более чудные варианты, нежели наш, тоже достаточно вычурный. Присмотревшись еще раз к этим пакетам вариантов, подумав над ними, увидим\различим так же, в простоте данного примера, и место пакета темпоральности в его целостности (статичная совокупность дискретной последовательности всех мертво-статичных моментов пули по ее траектории, которая есть эфемерон темпоральности – временная тотальность внутри которой жив полет пули нашего ружья, как, говоря просто, такая же вылепленная из этого же песка рядовая фигура) как открывшийся знак песочной вечности, которая всегда есть своё настоящее. Кстати сказать, суперпозиционное поле и самого события и его темпоральной целостности идентично совпадают, т.к. роль абсолюта здесь играет один и тот же актуальный предмет – куча песка. Здесь мы, при желании, можем выбрать нужный, милый сердцу вариант времени из этого пакета, сравнить с другими реальностями, увидеть целостность обратного хода времени (как обособленный вариантный пакет состоящий из двух компонентов, из которых , живя в «прямом», мы будем наблюдать, что «чашка разбилась упав со стола», и наоборот – «осколки собрались и чашка запрыгнула на стол»). Важно то, что все варианты во взятой системе, совершенно единородны, одинаковы, одномоментны по результату как знака равноценности обратимости\осцилляции причины и следствия в эфемеронной системе взятой матрицы, ибо спонтанны\предустановлены. Объекты и движения\вектора\потенции здесь структурированы и обнажены в своем уровне бытийности совершенно идентично, в одном качестве, как статика в состоянии свершения своей претензии бытийной вечности. Для кого это важно и прЫнципиально - есть тут, естественно, и выискиваемый внешним наблюдателем (то бишь нами) во всей своей эфемеронной красе вариант\факт безупречного\кратчайшего прохождения пули в гЫ-образном стволе нашего странного ружья до цели включая момент зигзага. Можно также, пользуясь случаем, обратить внимание на составляющие пакета темпоральности\пространственности, их соотносительные, часовые интерпретации\настройки, привычные нам, наряду с весьма экзотичными, например следующие в процессе по типу матрешки\вложений, где, в частности, любое движение сформировано, скажем, тотальностью уменьшения\дробления (фрактальный типаж хода времени, в отличии от «стрелы времени»).

Уместно в этом же примере отразить скоростные характеристики пули в предельном поле этого бытийного норматива. Определенность скорости физически имеет порядок соотнесенности, в этих рамках такой тотальный\фундаментальный факт как скорость света тоже может быть определена как мировая неполнота\ограниченность, как частный случай пакета миров-эфемеронов в матрице полноты причендалов выстрела пулей. Т.е. скорость света - барьер и константа нашей физической данности, уже в мизерабельности взятого неуклюже-надуманного описания\примера максимально произвольна за пределами собственной оговоренности\(бытия). Здесь же мы легко отыщем эфемеронную наглядность «физического» в числе заурядностей и превышение пулей скорости света, полный набор конкретики «С», мгновенность, дальнодействие (как модусы совпадения, они в отношении феномена скорости, есть полная несопоставимость\неопределенность), т.к. в рамках эфемеронной матрицы уже предустановленны, уже в одинаковой степени бытийствуют и причина и следствие их всевозможные реверсы и мировые линии, судьбы и т.п. потенции актуализации. Вот, коротенько, еще об одном из трендов аспекта вербального отражения эфемеронного плана.

Ну, а уж если и вовсе поразмять мозги, то, за простотой взятого примера, можно аналогичным образом узрить и самого стрелка, сначала в виде муляжа, но мысленно обналичивая сопутствующие эфемероны (наподобие манипуляции с темпоральностью, регулируя «как надо» степень\уровень реальности,- ведь и в миру квалиа, например цвета, в своей объективации требует задействования неких квантов, которые в свою очередь обязаны своим существованием, по задумкам ученых мужей, еще в большей степени неким струнным предметивам. Факт в том, что предметивы\струны эти ни слухом ни духом своим не чухают для чего они нужны там, на «верхних этажах» реальности макомира с его квантами, цветами и мыслями сознаний, по отношению к которым они есть нечто мертвое, косное, зомбированное, ну и т.д. Их потом реанимирует, оживляет, актуализирует, выводит из онтологической неопределенности, наконец творит «на ровном месте» та или иная наука\намерение\практика в отведенных рамках собственной бытийной иллюзии затеняющей ничтойное\эфемеронное единообразие), которые, несомненно, уже очень сложны, тем более, что спонтанируют количественной массой в пакетах своих вариантов. Погружаясь в свои мысли далее (единственный доступный нам способ и средство воспроизведения мироустройства любых эфемеронов-монад) постепенно освоить\примыслить\представить\вообразить «бытие в себе и для себя» и стрелка и события во всех квалиа\красках из знакомого нам бытия (постулировано же, что в ничто, где-то, есть и такое ), и уж затем под занавес, куда уж дальше-то, приблизиться, узнать в этом стрелке себя, констатировать в нем собственную идентичность, причем во всей красе временной разбивки (пресловутые встречи с собой как из прошлого, так и из будущего) а после, непознаваемо сейчас каким запредельным образом, но убедиться, что сам являешься всего лишь зомби в системе открывающейся неведомой глубины реальности этого стрелка, ведь наша актуальность далеко не предел в этом смысле и, по-пребывать с ним, как зритель прошлого в поселковой кинопередвижке, в этой жутковатой осцилляции реальностей.

На фоне высказанного, предлагаю вспомнить с новой силой довольно смешной и неуклюжий термин применяемый в этом тексте - «передразнивание», соответствующий открывшейся ситуации «в неопределенности поли-удвоения» реальности и взаимосоотносительности силы компонентов этого удвоения, учитывая, что сила родной реальности перцептуально-фиксирована, но реальность, как таковая, может иметь в регионе собственной определенности неограниченную ничем глубину своих вариантов (так что, где, и кто муляж, зомби, настоящий, кто на кого глядит и изучает\делает, кто месит глину и лепит Адама - и не сходу разберешь).

Ну и в заключение темы этого гротескового примера «с пулей», скажу, что и в привычке физической объективации научным предвидением и гипостазирования, просматриваются глубины, которым отведена роль простого основания всей конкретики онтического и актуального в виде некой элементарной среды чистой, незамутненной конкретикой бытийности (струны, мерности и т. п.), среды\основы лишенной каких-либо удобств и прикрас макромирия (время, пространство, траектории, цвета, звуки, холод, - сами объясняя или являясь энергией материальности лишены её в силу своей изначальности и основания всех этих и подобных им эфемеронных фейков.).

…Что касается процессуальных феноменов, пришло время «под занавес» введения поговорить о них несколько подетальнее. Не требует особого разъяснения факт, что все они сами по себе, т.е. безотносительно к феноменам непосредственно бытийного ряда, существовать не способны, ибо они, суть вектора' (намерения, ожидания, мнимость ситуационно «внешнего» наблюдателя. При всем моем уважении к оному, чисто внешнего наблюдателя\соседа не бывает даже в узости актуального. Наблюдатель всегда и творец. В пространстве субъективности намерения, желания, эмоции, мысли, мнимости и т.п.- суть вектора жизни. Являясь означенным выше высовыванием из ситуации тотального пласкатизма мира «бытия в себе», формирующим структуру души, сознания как «бытие в себе и для себя», они не имеют самостоятельного актуального бытия и как понятно из факта данности опосредованы объективацией, телом субъекта и его возможностями, как машиной фабрикации квалиа. Не даром у машин-матриц, компьютеров, квала нет и не предполагается (скорее придет\приходит время неотличаемости и путаницы человека и робота, коллизий и всесторонних поползновений). И причина того, что они всегда будут только имитациями жизни, т.е. не иметь квалиа-начинки в виде доказательства объективированного соответствия, заключается только в том, что место, должность в онтологическом штатном расписании кадров\ролей уже занято сугубой единичностью и единственностью в лице субъекта (но ужасная полнота этой ограниченности заключается в солипсизме, где за бортом оказываются и все т.наз. «другие»!). Любой иной вариант станет диссонансом ничто, привнесет клонов\двойников\соседа, станет недосягаемостью попытки испарить абсолютность отсутствия. Кроме, пусть глубочайшей имитации, за ней нет ничего, ибо имитация жизни и сама перцептуально исполненная жизнь в проекции солипсизма совершенно разные дороги. Имитация жизни предполагает степени своей силы и, несомненно, рано или поздно заткнет за пояс в порядках объективации любые проявления самой жизни, но всегда останется лишь «зомби», возможно рокового достоинства, ибо жизнь это в первую очередь эфемеронная целостность и есть перцепсия объективированного бытия, есть монада, есть эфемерон ничто, в котором любое превосходство имитации (как и недостача - при равенстве силы реальностей происходит\спонтанирует слияние), есть лишь часть судьбы именно моей жизни, именно моего онтологического одиночества. Наиважнейшим определителем всего в перцептуре жизни является судьба, рок – структуры обрекающие нас на что угодно.

Но, что там какие-то компьютеры, ведь и за человеком вовсю, от рождения и до смерти весьма иезуитски, зачастую с благими намерениями, диалектично охотится отчуждение. Любое подчинение субъективного начала объективации, будь это неизбежная доля каждого из нас в виде доброкачественной адаптации к объективированному конденсату сознания - социуму, или это синдромы толпы, стада, секты, или это банальная скука жизни, пресыщенность, есть акции зомбирования, забортные глотки собственного небытия, растворения в нем, и это отнюдь не просто «фигура речи». И экзистенциально проснувшись, сознание понимает, что кроме пустоты и скуки объективации в нем ничего сверх этого и нет.

…Ничто\отсутствие это абсолютная суперпозиция. Они, эфемероны, разными, бесконечными способами раскрывают перед нами среду небытия, его силу, подобно тому, как актуальные, статические феномены в тотальности времен определяют бытие, создают бытийные смыслы, его разнообразие и многообразие, «говорят» о бытии сущего на разные, всяк по своему, лады, хотя и не находят нигде и ни в чем ни самого бытия, тем более его как основания. Любая же процессуальность и так - не от мира сего. Но, не смотря на разнящиеся онтические роли, онтологически они неразличимы, т.к. все актуальные отличия проявлений процессуальности (с учетом темпоральной и пространственной онтической тотальности, подавляюще важной в рассмотрении ее как целостности) онтологически сводимы к сугубо индивидуальному собственному отсутствию, разумеется вкупе со своими, актуально так называемыми, носителями, которые в своей односторонней незаконченности актуального, лишь на время задерживаются в состоянии относительного\нарисованного\несубстанционального бытия (но и сама задержка эта тоже всецело фундируется в ничто). А относительное бытие и его модусы так же разняться от сути абсолютно-выстроенного мнения-ожидания о бытии, как время отличается от вечности. Материалом бытия нашего мира являются не атомы, не сознание, не прочие субстантивы разного рода дескриптивных оттеснений, а исчезновение, преходящесть, гегелевское становление в усеченности соседства бытия и ничто.

Нам бытийно доступны только результаты движения, но не его чисто-онтологическая структура, которая есть мнимость, иррациональность, есть эфемерон. Движение\изменение\процессуальное, таким образом, каждый раз и исчерпывающе, есть эфемеронная соотносительность монадно-разрозненных бытийных матриц, зашифрованная актуальностью как темпоральность эфемерона сознания. Фактически это манифест солипсизма сознания, но солипсизма обновленного, променявшего себя, свою всесильность на абсолютность ничто, лишившегося себя как собственной исключительности, ибо в его рамках стал понятен его собственный исток и причина в формате эфемеронной вседозволенности. Грех в этом моменте обойти молчком аналогию с виртуальными частицами физики в рамках принципа неопределенности Гейзенберга. Только здесь истонченность времени и пространства физики, редуцируется в пред-установленную темпоральность (исчерпывающий пакет вариантов эфемеронной соотносительности монадно-чуждых друг другу вечных элементов отсутствия, составляющих абсолют отсутствия\ничто), в рамках которой спонтанно вспыхивает система само-отчуждения ничто как рефлексия сознания, требующая сопровождения артефактами бытия – объективацией, пространством, ну и темпоральностью конечно, в виде какого-либо единичного варианта, например логоцентрированного, нашего, причинно-следственного времени. Впрочем во всю эту «заумь», легче вникнуть используя пространственно-геометрическую эфемеронную матрицу – любую кучу песка например с эфемеронной привязкой к её песчинкам.

Бытийствует, перцептуально первенствуя над объективационной надстройкой любого объема и качества, только единичность моего, лично моего эфемерона, конфигурация которого, уполномочена отсутствием всего иметь темпорализованную тактильную соотнесенность в ценах и глубине ею же отведенных лично моей судьбе. Близость этой конфигурации-ничто себе самой и называется в мире актуальности бытием, акцентирую – называется изнутри этой близости, снаружи которой только молчание, только ничто. Нить\точка этой близости в своей онтологической неопределенности вмещает в себя всю реальность бытийную, все ее объемы и бесконечные пространства, за пределами которых больше нет ничего, всё отсутствует, а поэтому нет и ее самой нигде и ни в чем, она рассыпана в эфемеронную неразличаемую труху, но только, опять таки, как внутри собственной темпоральности\судьбы, только в вечной актуальной интенции на продукты собственной объективации, только в онтичности настоящего времени времени, которое есть, опять таки, ничтожение, которое «я» и есьм. И именно в этом заключается тот универсальный язык бытия, на котором, вопреки актуальной минуте с ее бумажно-дескриптивной убежденностью собственного бумажного, нарисованного существования (как золото некогда опосредованно существовало в бумаге банкнот), бытие произносит самому себе каждым своим исчезающим мгновением – то ли приговор, то ли откровение - я есть ничто. И мгновения эти уже сложились в вечность – достаточно взглянуть на любой эфемерон в какой-нибудь куче песка, эфемерон, которой во всем, в своей неопределенности надвременья, равен эфемерону нашего мира\космоса\вселенной, равен ровно потому, что они оба есть ничто.

…Монада не есть солипсизм, ибо с необходимостью её содержимое полагает и иное структурно-онтологическое истолкование\соседство – другие монады. В ней нет движений ни любой процессуальсти. Они онтологически замещены моей личной судьбой, её онтологической целостностью. Допустим - моя судьба увидеть акт падения карандаша со стола перцептуально\актуально, увидеть именно в непосредственном образе как движение.

Однако эфемеронное усмотрение здесь различит лишь любую нужную-осцилятивно-навязанную наблюдателю степень дискретности статического, киношного ряда, раскадровку неподвижностей в эфемероне данного события, его условной онтической целостности в эфемеронной соотносительности в комплексе с такого же формата событиями ответственными за несравненно более сложную по структуре механерию моей зримости, далее памяти и прочих атрибутивов этого события составляющих акцию падения карандаша, и, так далее – до подключенности всей онтической бесконечности элементов моей судьбы, читай – всего мира актуальности на фокус данного события. Ничто иное, как рождение части меня, части моей судьбы представляет собой падение этого карандаша. Я и есть бытийствующее ничто, т.е. абсолют, равновеликий всему прочему отсутствию всего. Это именно моя нутрь, нутрь одного из моих моментов. Я и есть это падение карандаша. С этого несколько неуклюжего момента можно констатировать манию величия, но, что сотворено и озвучено вселенной, то непоправимо. Ведь это неизбывный приговор каждому из нас.

Наблюдая движение машины на дороге мы привычно отстраняемся от осознания, что параллельно этому абсолютно безвозвратно протекает\утекает, согласно нашей онтологической природе в своей конкретике целостности и часть нашей собственной судьбы и бытия. И так – день за днем. А именно здесь, в этом нерасторжимом всюду симбиозе и скрывается иллюзия перцепсии движения, в которой целостность составляющего каждого из нас эфемерона роком темпоральности и пространства разделена на «внешнее, и, наблюдателя за этим внешним». Но даже и эти «карты» в конечном итоге раскинуты не по нашему умыслу, желанию, как даже и по неведению. За знакомый всем образ движения, что бы оно ни манифестировало и определяло перцептуально и в опосредованно-закрытых горизонтом присутствия природных ситуациях, мы принимаем статические, дискретные цепочки статических предметов\событий мира увязанных пласкатизмом нашей тотальности ответственной за наш темпоральный пласкатизм в некий вариант эфемеронной предустановленности. Снова мотив деградации многообразия конкретики к уплощенности, нити, точке, эфемерону, абсолютной простоте отсутствия. Но только абсолют является основанием и собственной сути.

Простой аналог тривиального исполнения- это движение, например, повторюсь, поезда в кадрах фильма. В каждом кадре фильма зиждется вся эфемеронная абсолютная целокупность фильмовой возможности, но уже на уровне полноты черного квадрата – что это как не та же, знакомая по моим представлениям о себе, спящая мания величия кадра фильма? В любом элементе\варианте любой суперпозиции заложена эта же мания величия-быть центром своей вселенной в пределах чуждого ничто.

Движения исполнены чисто онтологично, как эфемеронная, суперпозиционная данность, связность между абсолютно индифферентными относительно друг друга эфемеронными матрицами\кадрами, но в темпоральности (позиционно тотальный эфемерон) реальности, т.е. актуально, это выглядит как определенность и однозначность некого движения, изменения, процесса. Т.е. движение и то, что актуально, в нашем бытии движется, оба, причем абсолютно суперпозиционно, т.е. находясь сразу везде и всюду в рамках своей матрицы, имеют степень свободы собственной вероятности и вперед и назад в онтической условности времени вечно висят в матрице ничто, вечно обнаруживают конкретное свое именно такое отсутствие, т.е. занимаются именно тем же, чем занимается в ничто и абсолютно бесконечное количество своих собратьев. Ноль, т.е. онтологическое отсутствие какого-либо пространства, как и иного измерения кроме отсутствия, обеспечивает суперпозицию\переплетение всего во всем этого своеобразия абсолютной бесконечности исключающей вовсе не наше с вами бытие, а лишь какое-то бы-то ни было соседство, потому, что в ней всё есть, есть в такой же силе само-реальности, самоидентичности, как ближайшее к самому себе. Ведь между «мной и мной», согласимся – только ничто, и вся его правда и истина о соседстве. Любой эфемерон справедливо мог бы объявить себя себе неким бытием всей данной ему в этом отношении структурной силой (состоящей исключительно в отсутствии!), если это вообще заложено в его бессмертной, совпадающей с ним самим онтологической судьбе.

Итак, отличается ли в корне актуальность от ничто? Бытие вырастает и вращается как водоворот тотальности в различАнии смыслов\законов, процессируя и стремясь в количествах\псевдо-клонах\копиях\подобиях, (как это открывается в данности пустоте\эфемеронности сознания\субъективности) в виде вещей\предметов\феноменов мира, а так же и в сумятице абсурдов (в которых объективность бытийно приоткрывается субъективности как логоцентрическое противоречие, как щель, как неполнота бытия, как ничто). РазличАние\бытие дробит тотальность- вечность и бесконечность (пространство и время) на шаги, парсеки, минуты, миги, эпохи, тут абсурды зачеркивает иерархия, конкретика (специфическая конкретика, отражающая свою реализованную возможность как неполноту), которая, взрастая до всеобщности\целостности, сама становится только абсурдом\бессмыслицей, за которыми ничто и смерть, за которыми бытие не в состоянии изъяснить себя как частный и ограниченный смысл. В ничто, как в отсутствии всего, бытиё\мир есть абсолютная целостность\абсурд, есть некая эфемеронная поверхность солипсистской субъективности, выродившаяся из смысловой неопределенности конкретики длительности и физических пространств, из их количеств и качеств, последовательно - в плоскость, нить, точку точек, в абсолют бесконечной вечности любого отсутствия. Это изъяснение корня отличия\различия хорошо иллюстрируется как любое актуальное тиражирование конкретного смыслового текста какой-нибудь книги в рамках понимания его сущностной единственности и единичности проистекающей из вариантности\возможности задаваемой потенцией матрицы дескриптивности (знаки, буквы алфавита, клавиатуры). Но именно так обустроен любой другой феномен бытия всегда несущий за своей бытийной конкретикой и сугубо онтологический аспект.

Пожалуй, остановлюсь на этом. В рамках «введения» - как тематическом перечне, информации более чем достаточно.