Опять же, делаем полный "clear". Теперь у нас нет ничего, но поскольку от мышления никуда не денешься, нам приходится констатировать его наличие, а если мы попытаемся это опровергнуть, то известно чем мы будем это делать. Можно привлечь сюда Гёделя, Гегеля или образ змеи, кусающей себя за хвост - всё равно с учётом сказанного ранее такая информация будет избыточной. То есть имеем все основания утверждать, что смысл фразы "имеем всё и ничего одновременно" каждый при желании способен понять одинаково.
  Теперь берём философию. Тут тоже можно привести длинный ряд тавтологических умозаключений - мол, если мы говорим о философии, следовательно мы говорим, а если мы говорим, то пользуемся языком, так что продуктом мышления применительно к философии будет какая-то совокупность словесных построений. Нас здесь интересует следующий, в полной мере удовлетворяющий критериям философичности, вывод : мышление есть язык. Посредством того же языка мы можем сделать допущение, что языковые конструкции - не единственный продукт, который способно производить мышление, ну а выводы, которые за этим последуют, я предлагаю вам сделать самостоятельно. Возможно, кому-то это поможет.
  Дальше смотрим, что у нас следует из сказанного с необходимостью. Что такое язык, мы не знаем, как и то, что такое мышление. Действительно, при наличии неких устойчивых языковых форм, мы можем намеренно допускать грамматические, логические и прочие ошибки, причём именно с той целью, чтобы сделать такое высказывание понятным. Другими словами, у нас, в принципе, есть все основания считать адекватной языковой конструкцией любую абракадабру. В контексте философии структурной единицей любого высказывания следует считать понятие, которое всегда предполагает какой-то смысл. Полагаю, что утверждение о том, что иначе нет смысла в его употреблении, тоже достаточно философски-корректно, несмотря на всю его тавтологичность. Все остальные элементы высказывания (предлоги, союзы, междометия и так далее) составляют тот неформальной способ, с помощью которого смыслы, заключённые в понятиях, состыковываются между собой в соответствии с субъективными предпочтениями автора. Так мы получаем новые смыслы из уже существующих, облекаем их, опять же, в понятия, выстраиваем их них иерархии - а впрочем вы и сами знаете, как это делается.
  При первом взгляде на словесные построения вообще мы выделяем некий базовый критерий их различения - позвольте назвать его временно "степенью абстракодабности". Полагаю, с учётом предыдущих и последующих соображений смысл того, что именно в данном случае "измеряется", интуитивно понятен. Как и то, что нулевой показатель "абстракодабности", полученный в результате таких "измерений", даёт высказывание, предназначенное для понимания его в прямом смысле. Таким образом, получаем множество всех логических конструкций, и с учётом того, что их все можно использовать в контексте математических построений, можем для удобства запечатлеть их в образе некого "бесконечно толстого справочника по математике", по отношению к которому, например, справедлива теорема Гёделя о неполноте. Облекая рассмотренный выше критерий в более приемлемую для философии форму, получаем ещё одно достаточно жирное понятие - неформализуемость. То есть считаем, что словесные построения могут быть в большей или меньшей степени неформализуемы, но точное значение этого показателя можно определить лишь в том случае, когда оно нулевое.
  Сочетание смыслов понятий, составляющих высказывание, даёт некий суммарный смысл, который можно закрепить за новым понятием посредством философской операции присваивания. В отличии от математического её аналога, позволяющего присвоить переменной точное значение, такой способ пересылки информации влечёт за собой определённые смысловые потери. Подобно тому, как показатель неформализуемости мы можем "измерять" хотя бы навскидку (скажем, говорить о том, что стихи Пушкина несколько неформализуемее стихов Маяковского), эти потери тоже можно закрепить за каким-то критерием. Этот вопрос мы пока оставим в стороне, считая его отвлечённым на фоне такого общефилософского критерия, как истинность. Очевидно, что путая его с логическим, мы совершаем философскую ошибку, в связи с чем возникает необходимость назвать его правильно. Что я сейчас и сделаю : философский критерий истинности есть понимание. Можно, опять же, говорить о мере понимания, используя шкалу [смутно ... ясно], но здесь гораздо интереснее именно дискретная его оценка - понятно / непонятно. Философский подход позволяет включить в рассмотрение математическую аксиоматику, считая её априори абсолютно понятной, поскольку с философской точки зрения в ней нет смысла, следовательно понимать там  просто нечего - то есть применительно к формальным системам имеем случай отождествления с логической истиной. Другое дело - её философская интерпретация. С одной стороны мы понимаем, что представление о неком "абсолютном понимании" является идеализацией ; с другой стороны мы можем говорить о достижении достаточной ясности в понимании применительно к конкретным областям философских исследований. Обратим внимание на то, что сейчас мы говорим о понимании высказываний. А теперь зададимся вопросом о понимании вообще, полагая его неким состоянием. Что вы обычно делаете в таком состоянии (для наглядности считаем понимание достаточно ясным) ? Правильно, озвучиваете его в виде словесной последовательности, адекватной такому пониманию - по крайней мере, в данном состоянии сделать это не составляет большого труда. Таким образом, получаем обратную связь : слово - понимание - слово. Ну или наоборот, думаю здесь это несущественно. Существенно то, что предложенный способ позволяет привести философский критерий истинности к дискретной форме, сохранив при этом его философское содержание, а также способствовать обнаружению типичных ошибок в суждениях.
  Таким образом я утверждаю, что главным препятствием для наделения философии статусом научности является неопределённость в представлениях о философском критерии истинности, и предложенный выше фундаментальный языковой анализ позволяет это сделать. Для обретения большей ясности предлагаю рассмотреть его в контексте смыслового перехода от гёделевского аргумента к гегелевской триаде. Общий смысл обоих аргументов состоит в безграничности познавательного процесса, разница лишь в том, что первый утверждает это о математике, а второй - о философии. Действительно, несложно уловить смысловую аналогию, и в то же время невыразимость различия между словами "истина" и "понимание". Озвучить этот "перевод с гёделевскго на гегелевский" можно, скажем, следующим образом : тезис должен быть абсолютно понятен (на практике - должен в той или иной мере к этому стремиться), в то время как в отношении антитезиса имеем абсолютную неопределённость. Ведь если мы говорим, что это - "так", значит мы должны знать, как именно это "так" ; а если мы зададимся вопросом о том, как именно оно "не-так", ответом будет "как угодно".
  Итак, имеем пять понятий, которые следуют из самых общих представлений о языке. О том, насколько они "самые" (вообще-то, их есть есть ещё два, но о них позже), можно судить из дальнейшего исследования. Отмечу, что при общей неформализуемости суждений существуют всё же некие достаточно однозначные критерии философичности, по которым можно, скажем, определить, что высказывание "ржунимагу" - оно, как бы, достаточно неформальное (и в определённых случаях может быть весьма информативное), однако очевидно, что недостаточно философское. И обратно - существуют такие суждения, которые хоть и не являются формальными, и тем не менее могут выражать философскую мысль с достаточной степенью точности. Существует даже признак, по которому можно определить степень принадлежности философского суждения к упомянутой категории - тавтологичность. Ну это когда вначале имеем сплошное "масло масляное", а по мере развития философской мысли оно пополняется более содержательными ингредиентами. Далее я предлагаю подвергнуть внимательному философскому анализу одну прелюбопытнейшую, на мой взгляд, языковую конструкцию. Настолько она мне показалась любопытной, что пришлось подогнать к ней все предыдущие умозаключения.

    Мышление - неформализуемо. Смысл понятия "неформализуемость" - понятен.

  Лично мне оно нравится тем, что теперь змея кусает себя за хвост действительно по-гёгелевски. Пытаюсь вот подвергнуть его первичному "синтаксическому" анализу. Возможно, кому-нибудь ещё покажется интересным такое занятие.