Чудесней, чем холодный ветер

Свобода, отреченья мать.

Желаю всем на этом свете

Её хотя бы раз познать!

Куда устремлён взор мой

Куда устремлён вечно взор человека? В какую даль глядят голодные глаза его? В те сокрытые миры, о своём пребывании в которых мы узнаём, когда находимся уже далеко от них. В те миры, где непременно мы ещё окажемся. В те миры, которые находятся в худшем случае в тысяче километров от нас. Это самые обычные миры и самые обычные километры, измеряемые нашим умом.

Мы с охотой бродим по таким мирам во сне, где соединяются тело и душа.

И сейчас мой взор устремлён на такой мир. Впереди четыре часа, и кто знает, возможно, я никогда не окажусь там! Возможно, и шанса такого больше не будет.

В то место, для попадания в которое нужно порвать логику и обыденность, устремлён мой взор.

"Встал и пошёл" - говорит моя душа.

"Это слишком нелогично" - отвечает моё тело.

"Всё логично, что можно" - перечит душа.

"Я и так тяжело, а авантюризм сделает меня ещё тяжелее" - всё менее убедительно фыркает тело.

К горизонту, с его зелёными и синими зарослями, устремлён взор мой.

В хаос, с его презрением, жадно глядят глаза мои.

В то место рвусь я, которое будет радо любому, и в любое время.

Душа и тело

Душа вела меня в место такое, но груз тела был так тяжёл, что ничего привлекательного не находила душа в жизни отшельника, и только на мгновенье показался ей полным смысла шелест ветра меж кустов.

"Никто не должен украсть у меня тело, без него не будет и меня" - оглядываясь по сторонам, говорила душа.

Но постепенно успокаивалась она, ибо тело становилось легче. Так незаметно оказались мы бок о бок с цивилизацией. И всякий страх человеческий стал проглядываться в этой глуши земной.

Душе необходимо было передохнуть от тяжести тела, которое становясь легче, всё больше склоняло душу к отдыху. Оказавшись на железнодорожной станции, встретил я собак четвёрку. То были небольшие чёрные сучки, валявшиеся в стороне на земле.

"Не хватало диких, перегревшихся псов" - скулило тело. Не хотело страдать оно из-за глупых душевных прихотей.

Спокойно прошли мы мимо этих сучек.

Цепные и будочные псы

Бесконечна тема души и тела, но так питательны для мыслей моих те, кто не знают ни того, ни другого, что нельзя не сказать и о них. И, конечно, никуда не деться даже говоря о другом, от души и тела.

Не сверни я навстречу страху, не появилась бы эта повесть.

Из-за забора, не смущаясь своей глупости, лаяли две собаки.

Из-за калитки, вдвойне не смущаясь своей глупости и моего взора, глядя на меня лаял другой цепной пёс. И повернул я обратно. Не любо уже душе там, где тяжело телу.

Свернул я в другой проулок, дома здесь были ветхие, не то, что в предыдущем. Будка, закрытая шторкой, была источником звуков изнемогающей псины. То ли лаяла, то ли визжала, то ли плакала, да только не могла молчать она при звуке шагов моих.

"Кто знает, чего ждать от больной псины" - решил я и побрёл назад.

"Цепной пёс охраняет то, что ему не принадлежит" - говорил я себе, - "но он имеет верного хозяина, который дал ему право лаять во всю глотку. Будочная полусонная псина воет по старому хозяину, лишь иногда она взвизгивает, когда просит, чтоб хоть ты стал её новым хозяином. Уличные сучки недвигаясь лежат на солнце, и не лают они, ибо знают, что ты никогда не отнимешь у них солнце."

Свободный душой и телом хозяин псов

Не видно в этой глуши пугливого хозяина, а виден только страх его. Огромный дом стоит посреди дебрей этих, вот где достаточно места телу! И моё тело здесь вдоволь потешилось бы, и моя бы душа была рада этим дебрям. Если б не цепной пёс, которому его свободный душой и телом хозяин разрешил лаять во всю глотку. Ты, человек, забрёл сюда, но ты ещё ближе к этому псу, ты ещё не хозяин здесь. Если твоя душа завела тебя сюда и рада своей свободе, то тело ещё не знает, за что готово страдать оно. И если, напротив, нужда приволокла тебя сюда, твоё тело знает цель, но душа равнодушным взором смторит на дебри эти. Ты не хозяин здесь! Поэтому цепной пёс орёт на тебя. Ему плевать, что завело тебя сюда: душа или тело. Он знает, что ты не хозяин здесь, и не зная ничего, кроме рабской жизни, он хочет знать, кто твой хозяин.

Вот почему не хотели нежившиеся на солнце сучки знать хозяина твоего, они и своего хозяиа не знают! Не знают они того, кто дал им право лаять.

Сговор души и тела

Боюсь я ходить без цели по этим далёким безлюдным местам. Только во сне тело не пострадает от свободы души. А здесь тело моё боится получить даже царапину ни за что. Но я вижу, что и я не первый такой здесь: нигде не видно самого творца цивилизации, но везде виден здесь страх его. Также ходил он, боясь телом свободы души своей, пока душа не сговорилась с телом: "Я буду наслаждаться своим храбрым уединением, а ты, тело, найдёшь удовольствие себе в работе на благо цивилизации. Доселе все эти красоты были не наши, и чёрт знает, чья ещё душа может забрести сюда, так пусть же отныне будет здесь цивилизация, и если ты погибнешь, трусливое тело, то все будут знать, за что ты погибло." - так говорила душа человека.

Теперь и мне не страшно ходить здесь, ибо вижу я, что теперь есть здесь место и телу.

Что тяжело для духа

Но ,кажется, недостойными стоят речи мои в глазах моих. Не вру ли я себе? Зачем же пришел я сюда, чтобы убежать от первого пса?

Разве не за тем пришел я сюда, чтобы самое тяжкое испытание дать духу своему?

Но что может быть тяжелее, чем пойти поводырем у души в милые ей дебри, таща на себе весь груз тела, которое могло бы покоиться там, где ему есть место, вблизи цивилизации! Пока хожу я здесь, негде мне остановиться и отдохнуть от груза тела своего, некогда отдыхать здесь. И что может быть проще, чем прыгнуть в пасть цепного пса и уже раз и навсегда сбросить с себя этот груз!

И ведь сам я пришел к этому зубастому привидению, позволив напугать ему себя своим хозяином!

Не следовало ли мне навсегда отдать ему свое тело, дав безграничную свободу душе своей, ведь где начинается свобода одного, заканчивается свобода другого. О, всё знающие и вечно неправильно понимаемые учебники! А, впрочем, какова она будет, безгранично свободная душа? Узнаю ли я?

Или выйти победителем должен сильный дух? Но в чем побеждать мне оголтелого пса? Мне придется для этого иметь одну с ним цель. Мне, чтобы победить его, потребуется доказать ему, что мой хозяин лучше, чем его. А кто мой хозяин?

Но почему колючим страхом наполнилась моя грудь при звуках лая пса этого? Не оттого ли, что тело мое не хотело погибать за чужие цели? Не оттого ли груз моего тела стал невыносимо тяжел для души, свобода которой тем и кончилась? Если бы я прошел мимо и ходил по чужой территории, хозяин не обратил бы внимание на это, ибо слишком свободен он, а цепной пёс не принял бы это как поражение, ибо только одно поражение известно ему: признание силы чужого хозяина.

Я знаю, что есть испытание для настоящего мужчины - подраться с другими мужчинами. Я знаю, что в каждом человеке есть змея, которую можно проследить от головы до члена. Голова моей змеи не имеет с глупцами одной цели и поэтому мой хвост не уважает их, ибо не достоины они его! И ,может, буду неделю рад я, побив одного глупца, но тогда он поверит в моего хозяина, в хозяина которого нет. Не придется ли мне идти не своей дорогой, где во мне каждый глупец видит то, чего нет?

Припугнул я однажды глупца одного, но долго же мне пришлось ознакомлять его с головой своей, прежде чем показать ему, что хвост мой лишь презирает его и достоин он только плодов ненависти из этого хвоста.

Хвост и его плоды

Только достойные могут видеть твой хвост, который есть продолжение головы твоей. Глупец может видеть только плоды ненависти. Не дай же подумать глупцу, что это он своей глупостью привлёк и соблазнил тебя, и что это он стал причиной безудержного и неконтролируемого излияния плодов ненависти. Пусть знает святую правду глупец: что только ради собственного удовольствия, ради желания показать себя, ради желания твоего показать своё презрение к глупцу, дал волю ты плодам своим, и что только ради собственного блаженства ты так долго вынашивал их, из своего благородства, и его недостойности вынашивал ты их.

Чужой рай

Я снова вижу себя в первом попавшемся, вдыхающим свободу, человеке. Но этот ещё только локомотив, за которым тенью тянутся вагоны из его далёкой, тёмной родины. Я вижу над ним эту тень! Это не тот “дикарь новых дней”, который олицетворяет мой рай, это бегун на тренировке, тянущий за собой груз. Он далёк от марафона.

Но даже с ним готов воевать я, в наших головах живёт одна цель.

Мы разные, потому что мы только на пути к раю, и он также видит во мне мой народ, как я вижу тень его народа над ним. Я не знаю, каким он видит мой народ, и насколько скованным видит он меня, но мы готовы воевать за наш рай, в наших головах живёт одна цель.

Мы имеем цель, не свободны ли мы? Но это особая цель: ставит ли себе целью глупец избавиться от тени народа? Видит ли он себя в каждом тысячном человеке? Нет, он видит себя в каждом втором. Мы имеем особую цель.

Для меня так же тяжело воевать за чужой рай, как смотреть на кладбище. Я хочу свой рай на земле.

Я не вижу себя достойным воевать с тем, кто уже в моём раю, но я знаю, что когда-нибудь эта война настанет, и это будет прекрасно! Война без крови, с лучшим другом – что может быть слаще?

Боится жить тот, кто боится попасть в чужой рай. Боится жить тот, кто забыл свой рай.

Человек, позабывший свой рай, не может идти в неизвестность.

Человек, который боится попасть в чужой рай, плохо знает свой рай.

Стрелки и мишень

Человек, позабывший свой рай, не может идти в неизвестность, как стрелок не может стрелять, если нет мишени.

Никто так не пристрастен к теме богов, как стрелок по пустой стене. Если бы он только стрелял по мишени, он сам бы знал, попал он или нет. Но, стреляя по пустой стене, он постоянно ищет того, кто рассудит его выстрел.

Пострелявший по пустой стене, или походивший неизвестно где, стрелок, вдруг слышит крик мольбы своего самосохранения. Он перестаёт стрелять.

Вспомнив о своём рае, не каждый стрелок, недоверчиво смотрящий теперь на всякое ружьё, станет стрелять по мишени. Что может быть хуже, чем, зная куда стрелять, вдруг промахнуться! Что может быть хуже, чем зная своего лучшего друга, иметь дело с чужим человеком! Ничего не может быть хуже, чем, погружаясь в чужие дела, уходить в сторону от своего рая. Ничего не может быть хуже, чем, зная свой рай, угодить в чужой.

Но знает ли такой стрелок свой рай? Не может знать такой стрелок своего рая, ибо плохо изучил мишень он! Если бы хорошо знал мишень он, понимал бы он, что любая пуля, попавшая в девятку, попала и в “яблочко”, ибо понимал бы он , что габариты мишени условны, и что любое пространство мишени неизменно граничит с “яблочком”. И пусть с верой в условность габаритов придёт к стрелку возможность делать шаг вперёд к мишени, чтобы выстрел его становился яснее!

И пусть, попав в “яблочко”, стрелок выкинет ружьё, ибо раньше оно ему необходимо было для достижения рая.

Пусть, почувствовав под ногами почву мишени, бывший стрелок новым взором посмотрит на тех, кто стремится встать на эту почву, кто стремится к одному, но над кем висят ещё разные тени. Им это ружьё нужнее!

Оказавшись среди таких же, как и он сам, бывший стрелок найдёт с ними общий язык только в одном: в счастливой войне за созидание! Если могли ещё телята бадать друг друга, попрекая друг друга теми полями, с которых они питаются, то быки, пасущиеся на одном поле, могут только заботиться о новом урожае. И нет смысла им проливать кровь!

Прежде мы просили людей делать нам больно и приятно одновременно, идя навстречу лающим цепным псам.

Прежде мы искали свободу от людей в поисках своего рая.

Прежде искали мы свободу вдали от государства, признавая условность габаритов на мишени. Отныне мы будем детьми в песочнице, которые понарошку воюют друг с другом и лепят для своих детей куличики.