Доклад Н.З. Бросовой в СПб "Современные проблемы онтологии"

Лекция, доклад
Семинар
Онтология

Уважаемые коллеги, в четверг, 25 июня в 18.30, на факультете философии и

политологии СПбГУ, в аудитории 108, состоится очередное заседание

семинара "Современные проблемы онтологии" (Санкт-Петербург, руководитель

П.М. Колычев).

С докладом "Бытийно-историческое мышление как перспектива философии:

проект позднего Хайдеггера" выступит Наталья Зиновьевна Бросова

(Белгород).

[Тезисы]

«На метафизике Ницше философия заканчивается…

Но с концом философии вовсе не обязательно

кончается мысль,

она переходит к какому-то другому началу».

М.Хайдеггер. Преодоление метафизики //

Время и бытие. – М., 1993. С. 183.

Сущность философии, ее задачи, история всегда находились в фокусе

внимания М. Хайдеггера; при этом их истолкование увязывалось с общим

строем его философствования, в развитии которого отмечают периоды

фундаментальной онтологии и бытийно-исторического мышления (F.-W.von

Herrmann). В фундаментально-онтологической трактовке философия

рассматривалась Хайдеггером в значении «строгой» науки, выступающей

содержательно и методологически специфическим коррелятом теологии. Уже в

этот период Хайдеггер дифференцирует мышление как собственно

деятельность неэмпирического характера (поисковую, вопрошающую) и

философию как определенный способ такой деятельности, инаковый по

отношению к исторической теологии: «принципиально а-теистическое

мышление» versus «исходное толкование бытия человека к Богу». Обе

стратегии («путеводных нити») выступают феноменологиями мысли; особенное

значение отводится метафизике, где сосредоточивается проблематика

предельных оснований, точнее, по Хайдеггеру, проблема соотношения

несомасштабных – и, значит, несопоставимых – бытия и сущего.

Позднее – в течение 30-х гг. и после – он все больше сближает философию

с метафизикой, мышление при этом толкуется все более широко. Тенденции

их истолкования варьируют тему исторической феноменологии христианской

идеи и указывают (формальным указанием) на Аристотеля, у которого

Хайдеггер «учился мыслить», тогда как Платон, по его признанию, «ввел в

философскую проблематику». Эти ориентиры сохраняются в хайдеггеровском

рассмотрении мышления, именно того, что должно быть делом мысли (бытие),

и каким образом она должна совершаться (высказываясь). Вместе с тем,

поздний Хайдеггер не отказывается, по существу, от характеристики

философии, данной в Бытии и времени: это «…универсальная

феноменологическая онтология, которая, исходя из герменевтики

присутствия, как аналитика экзистенции, закрепила конец путеводной нити

как философского вопрошания в том, из чего оно возникает и во что оно

отдает» (с. 38). Правда, и лексика, и сама герменевтика получают здесь

уже иное выражение.

Сближение – в историческом плане – философии с метафизикой Хайдеггер

объясняет смещением их акцентов и фокусировкой на сущем. Дело в том, что

«сущее в целом», бытие которого является предметом философии, становится

заметным, артикулируется лишь в метапространстве бинарного горизонта

бытие-сущее. Этот объемный горизонт и есть единственное поле мышления,

не философского и не метафизического, а бытийно-исторического; его

подробному рассмотрению посвящены Очерки философии. О Событии и История

Бытия. Многие послевоенные публикации Хайдеггера, от Письма о гуманизме

до работ 60-х гг. варьируют идеи и положения из этих произведений.

Рассматривая метафизику (и философию) как своеобразный и богатый опыт

заблуждений, поздний Хайдеггер не считает его пустым или напрасным, хотя

и противопоставляет бытийно-историческому мышлению. Мысль оказывается и

сущностью, и образом жизни, и главной задачей человека (см.

вышеприведенную характеристику философии) – и при этом самостоятельным

феноменом бытия, который в максимальной исторической ретроспективе

инициируется двумя противоположными началами. Первое (Erste) дает

импульс философско-научному логическому рационализму, «калькулирующему»

соображению, замыкающемуся на сущем. Другое, совершенно Иное (Andere)

начало удерживает в своем поле зрения и бытие, и сущее, и их

принципиальную несопоставимость, получая тем самым подлинный масштаб для

понимания любого сущего. Такое мышление Хайдеггер описывает радикально:

оно а). не-человечно (un-menschlich), т.е. преодолевает ограниченность

антропоцентризма, б). без-божно (gott-los), т.е. выходит за пределы не

только рационализированной теологии, но и всякого зафиксированного в

понятиях или образах представления о божественном, в). оно есть –

вот-бытие (das Da-sein), бытийная историчность, понятая из феномена

Мгновения (Die Geschichte des Seyns. § 22). Вся история мысли предстает

как специфическая «перепасовка» (Zuspiel, Beitraegezur Philosophie)

вопросов и проблем между обоими началами.

Бытийно-историческое мышление – задача для будущего. Вместе с тем,

Хайдеггер намечает вполне определенные проблемные моменты, на которых

оно должно сосредоточиться, чтобы не повторять прежних заблуждений. Эти

моменты уже становились предметом философских поисков, но они велись в

горизонте Первого начала. В Beitraegezur Philosophie (§ 88) лапидарно

характеризуются те концептуальные «пасы», которые должны быть

подхвачены, исходя из Другого начала: необходимо переосмыслить главные

идеи Лейбница, Канта, Шеллинга, Гегеля и Ницше. Нужно увидеть, пишет

Хайдеггер, непостижимое многообразие лейбницевских проблемных заходов –

и при этом все же вместо монад мыслить вот-бытие. Нужно следовать

главным путям Канта – и при этом все же преодолеть «трансцендентальный»

налет с помощью вот-бытия. Нужно продумать шеллинговский вопрос о

свободе – однако перенести вопрос о «модальностях» на другую почву.

Нужно поместить гегелевскую систематику в центр внимания – и однако

мыслить прямо противоположно. Необходимо отважиться на критический

диалог с Ницше как ближайшим современником – и все же признать, что он

наиболее далек именно от вопроса бытия. Но совершенно особое место

отведено Хайдеггером Платону и Аристотелю как зачинателям традиции

усложнения и рационализации в истории философии.

Своеобразным компасом бытийно-историческому мышлению может служить

ранняя древнегреческая философия; догадки Парменида и Гераклита

сохраняют значимость и в настоящее время, потому что Бытие, несмотря на

собственную историю, не изменяется в своей природе, изменяется сущее.

Мышление бытия (Хайдеггер на разные лады подчеркивал многозначность

дательного падежа в этом обороте), как и в эпоху досократиков, может и

должно оставаться подлинным (echt), простым (schlicht), цельным

(einfach) (Beitraege zur Philosophie, § 235) и в такой изначальности –

сакральным (там же, VII, Der letzte Gott).

M. Heidegger. Beitraege zur Philosophie. Vom Ereignis. (1936-1938) GA

Bd. 65. Fr.a.M. Klostermann. 1994.

M. Heidegger.Die Geschichte des Seyns. (1938-1940) GA Bd. 65. Fr.a.M.

Klostermann. 1998.

Herrmann F.-W. von. Wege ins Ereignis. Zu Heideggers „Beitraege zur

Philosophie“. Fr.a.M. Klostermann. 1994.

Комментарии

Аватар пользователя Софокл

Любой доклад на философско-историческую тему предполагает оценку излагаемого учения. Эта оценка всегда проистекает из широты кругозора докладчика, из его собственного понимания принципиальных схем сложившихся в философии. Судя по тону изложения, для Н.З.Бросовой, Хайдеггер является, по меньшей мере, новатором. По ее мнению, он сумел разобраться в природе мышления, совершив радикальный прорыв. В чем же он заключается, по мнению докладчика? Оказывается мышление «а) не человечно, т.е. преодолевает ограниченность антропоцентризма». Наверно, Хайдеггер, здесь был действительно первым, если забыть про сущность философской революции совершенной Парменидом, подхваченной Платоном и развернутой, во всей своей масштабности, Гегелем, которая может быть кратко охарактеризована как существующее само по себе мышление-объективность. Другая черта мышления, заключается в том, что оно «б) без-божно, т.е. выходит за пределы не только рационализированной теологии, но и всякого зафиксированного в понятиях и образах представления о божественном». Какая вновь потрясающая новизна мысли! Оказывается, для того что бы быть объективностью, мышление должно избавиться от любой субъективности, включая и божественную. И, наконец, третья черта мышления: «в) оно есть – вот бытие (das Da-sein), бытийственная историчность, понятая из феномена Мгновения». Как явствует из данной характеристики, «бытийственно-историческое мышление» не имеет никакого отношения к истории как феноменально разворачивающемуся процессу. Термин «историческое» вносит живительную струю в саму по себе существующую объективность мышления, придавая ему эффект присутствия, или же, что-то же самое, статус онтологии. Удивительное открытие! Видимо, прочтение формулы «мыслю, значит существую» с акцентом на переживании протекающего процесса мышления в отчужденной от субъекта форме, главное достижение Хайдеггера.
Можно было бы ограничиться, исходя из вышеперечисленных замечаний, констатацией провинциализма хайдеггеровской философии. Только можно ли мифопоэтические сочинения в принципе назвать философией? Если отбросить ложную скромность, украшающую интеллигента, то философией надо называть мудрость. Последняя, есть не что иное, как отвечающий за последствия совет. Если продолжать упорно игнорировать эту функцию и первейшую обязанность философии, если продолжать настаивать на абстрактном характере философского знания, если высшей ценностью считать бесцельную процессуальность мысли, то единственным оправданием ее существования будет гедонистические устремления философствующего. «Философия» баварца, блестяще владеющего словом, настолько блестяще, что оно у него стало «домом бытия», бесконечно далека от понимания счастья для каждого человека. Его понимание счастья – узко цеховое. Оно не удержало его от сотрудничества с нацистами, ведь насильно его никто не заставлял. Это не моральное обвинение, не мне быть судьей, это всего лишь констатация, что если философия превращается в бездушную объективность, живущую по собственным законам, то она превращается в бесконечную игру разума. Этот феномен прекрасно объяснил Руссо: ложно понятые потребности – бесконечны. Поэтому нет предела конструированию философских систем, их ограничение лежит вне рамок разума. С этим согласен и Кант (если кто читал его «Критику Разума»). Проще говоря, если для кого-то слова стали домом бытия, то пусть он в нем и греется в лютый мороз.
С уважением, Софокл.