Аннотация: в статье предпринята попытка рассмотреть внутреннее развитие логики, выделив противоположные подходы в рассмотрении категории тождества, представления о которой были положены в основу интеллектуальной деятельности человека.

Ключевые слова: тождество, логика, диалектика, самость, антиподы, ипостась.

 «Только осознав свой корень в божественном Логосе, мысль может найти то цельное самоопределение, которое спасет ее от противоречий…»

Владимир Эрн

Глобальная цивилизационная трансформация, коренные перемены в мировоззрении, а также настоятельная потребность в научном синтезе предъявляют новые требования к организации рациональной сферы и, основанной на ней, практической деятельности человека. Вызовы современности одновременно выступают императивом творческого переосмысления, накопленного за века наследия.  Важное место в этой связи отводится логике – особой области знаний, посвященной закономерностям формирования идеального, его осознанному конструированию - своего рода инженерии рационального. Согласимся с отечественным исследователем, предложившим обобщающий подход к логической семантике, в том, что «…разработка логики не только как теории рассуждений, но и как «строительных лесов» мира – одно из интереснейших и перспективнейших» направлений современной философской мысли [Смирнова Е. Д., c. 231]. 

Фундаментальной категорией логики, которая, во-многом благодаря своему особому положению, осталась вне категориальных систем, как Аристотеля, так в последующем Канта и Гегеля, является тождество (identitatem). Примат тождества — непреложный закон всякого мышления - гласит о том, что логическая связь возможна лишь при условии, если всякий раз, когда в рассуждении или выводе появляется мысль о каком-либо предмете, мы будем мыслить именно этот самый предмет.  Вместе с тем, понятие тождества двойственно по своей природе, в его смысловом поле веками не прекращается диалог Экклесиаста и Гераклита, незыблемых устоев и текучей изменчивости.

Противоречие, скрывающееся в этой категории, отражающей один из важнейших аспектов бытия, способствовало раннему проявлению в истории двух конкурирующих стратегий рационального освоения действительности. Стремление к абсолютизации  аспекта, постоянства в тождестве формирует определенность предмета исследования, а его границы демонстрируют свое изолирующее свойство. При этом реальность беспрестанно дробится, утверждая доминирующее влияние силлогизма и аналитических инструментов в   познавательной деятельности. Обратное стремление — восприятие изменчивости в самом тождестве, бессмертным выражением чего стал образ реки эфесского мыслителя, рожденный за пол тысячелетия до н. э. Статика дополняется динамикой, а границы предмета рассматриваются в контексте взаимодействия с его окружением, обеспечивая целостное мировосприятие субъекта, мысль которого стремится от эмпирических частностей к все большему обобщению вплоть до картины всеобщего. Синтетическая парадигма в этом случае занимает доминирующую позицию, а формальные операции наполняются содержательным смыслом.

Необходимо отметить, что обе познавательные стратегии неизменно присутствуют в любом мышлении. Эволюционируя, они постепенно сформировали специализированные области теории познания, именуемые в последующем логикой и диалектикой. Логика упоминалась в начале статьи. В роли ее alter ego выступает диалектика – «божественное орудие мысли» [Эрн В., c. 131-132]. Оба этих понятия - античное наследие, отсылают нас к языковой стихии, за знаковой природой которой скрываются порождающие их образы и связующие символы. Отношения между «логикой» и «диалектикой», этими визави в путешествии по дорогам знаний, складывались весьма непросто, периодически меняясь, вплоть до противоположного.

Диалоги Платона и «Органон» Аристотеля занимают исключительное место в истории европейской мысли в целом и гносеологии в частности. Вместе с тем, они продемонстрировали внутренний конфликт рационального метода, отразившийся в восприятии известной максимы, сформулированной Сервантесом: «Amicus Plato, sed magis arnica Veritas». Вложенная в уста Аристотеля, не только философа но и  потомственного целителя, неутомимого естествоиспытателя, она демонстрирует разницу двух мыслителей, происхождение и судьба которых нашли свое отражение в их когнитивном поиске. Проблема соотношения методологических подходов Платона и его ученика не столь тривиальна, как может показаться на первый взгляд. В подтверждение своих слов приведем авторитетное мнение А. Ф. Лосева. Он отмечал, что в отношении к философскому методу работы Аристотеля в области логики были: «…шагом назад, так как ни с чем не сравнимую и вечно подвижную сущность диалектики пришлось заменить достаточно мертвенной, а кроме того, и достаточно банальной формальной логикой». Немного ниже находим: «Формальная логика у Аристотеля не была шагом назад, хотя она и помешала рассматривать диалектику в качестве универсального метода, то есть тем самым подписаться под диалектической теорией Платона». И буквально вслед за тем: «Формальная логика была у Аристотеля, безусловно, огромным шагом вперед, потому что как раз именно она давала обоснование всем дифференцированным претензиям Аристотеля... » [Лосева А. Ф., с. 87- 88]. Перед нами три противоречивых суждения на один и тот же предмет, в которых противоположные оценки дополнены нейтральной позицией. При этом каждое из приведенных суждений обладает своей долей истинности. Не в том смысле, что целостность истины можно разделить на части, но в том, что они становятся причастны ей через контекст суждения - внешние для предмета связи.

Со времени раннего средневековья принципы логики, сформулированные Аристотелем и определяемые ныне в качестве формальной логики, за ее безразличие к конкретному содержанию, стали основой схоластического образования и европейского интеллектуализма. Примечательно, что в этот период понятия логика и диалектика отождествлялись, причем в обиходе использовалось «диалектика». Размежевание между ними происходит гораздо позднее. Оно стало одним из следствий слома сложившейся в средневековье утонченной рациональности. Определяющим фактором этих процессов стала эстетизация общественного сознания в эпоху Ренессанса, сопровождавшаяся утверждением познавательной ценности искусства и художественного творчества. В свою очередь, Возрождение создало необходимые предпосылки для Реформации, с ее пафосом рациональности. Персонификация отношений уходящего с исторической арены интеллекта к новым тенденциям воплощена в полемике Эразма Роттердамского с автором виттенбергских тезисов. В ней выдержанная, с элементами скепсиса, критика постепенно сменяется резким неприятием. Однако, именно в этих, грубо сколоченных Лютером яслях,  вызревала эра Просвещения, достижения которой заметны по настоящий день

Просветители кардинально изменили представления о реальности и месте человека в мироздании, подвергнув переосмыслению его познавательный потенциал. Рационализм Р. Декарта и Г. В. Лейбница полемизирует с эмпиризмом Ф. Бэкона, Т. Гоббса и Дж. Локка, во многом обусловленным доверием к чувственному опыту эпохи Ренессанса. Настоящим взлетом Большой Логики, невиданным со времен античности, по образному выражению Э. В. Ильенкова, стала немецкая классическая философия конца XVIII – начала XIX века, ассоциирующаяся сегодня с именами Канта, Шеллинга, Фихте и Гегеля. Ситуация с понятиями логики и диалектики оборачивается, становясь в определенном смысле в контрпозицию средневековью. Как прежде - говоря «диалектика», подразумевали формальную логику с ее неотразимыми силлогизмами, так в новой интеллектуальной обстановке железного века, сопровождавшегося триумфом науки современного типа, произнося «логика» стали подразумевать в первую очередь диалектику. Так, знаменитая «Наука логики» в действительности оказывается посвященной диалектическому методу, в то время как сама формальная логика подвергается автором решительной критике. 

Дальнейшее изменение общественного сознания в советский период сопровождалось устойчивой тенденцией к взаимному отождествлению понятий логики и диалектики. Э. В. Ильенков, подводя итог своим очеркам,  увидевшим свет в 1974 г., подчеркнул необходимость коллективных усилий для создания систематического изложения современной логики - «... труда, который с полным правом будет носить одно из трех названий: «Логика», «Диалектика», «Теория познания»…, а своим эпиграфом иметь ленинские слова: «Не надо трех слов, это - одно и тоже» [Ильенков Э. В., с. 270]. Теоцентризм средневековья и материализм новейшей истории при кардинальном различии исходных установок, благодаря сходной степени идеализации мировоззрения, продемонстрировали нивелирование различий в отношении наименования логики и диалектики.  Обстоятельство примечательное, наглядно указывающее на связь структуры идеального и доминирующих стратегий рационализации действительности, в части применения конкретных логических инструментов, требующее отдельного всестороннего рассмотрения.

В отношении логики фигура Гегеля соразмерна Аристотелю, они олицетворяют собой полярные моменты ее становления. В диалогах Платона логика представлена холистичной, полной потенциальными возможностями.  Формализация интеллектуальных операций при одновременном акценте внимания на аналитических приемах смыслообразования, предложенных Аристотелем, знаменует момент отрицания ее основ. Формальная логика, определяя себя как отдельную сферу знаний, актуализирует внутреннее противоречие идеального — противоречие между очевидностью и умозрительностью. Очевидность детерминирована опытом, апеллируя к реальности, она ограничивает произвол мысли. Умозрение, имея основание в себе самом, претерпевает искушение Тлёном, где диалектика вырождается в род интеллектуальной игры, а метафизики «не стремятся к истине, ни даже правдоподобию», а ищут «поражающего» [Борхес, с. 107].  В гомеопатической дозе это полезно общественному организму, но, когда доля «тлёна» в сознании превышает допустимую меру, потеря адекватности становится гибельным для него.

Спустя две тысячи лет напряженного труда человеческий мысли, диалектика Гегеля предложила метод, указывающий на возможное разрешение этого противоречия. Критика формальной логики становится моментом/положением внутреннего развития Большой логики, ее отрицанием отрицания, ставя на повестку дня проблему логического синтеза. Предельно обобщая и осознавая условность такого приема, мы решились на этот шаг ради обретения целостности представлений о внутренней динамике логики и направленности ее развития.  В XIX веке законы формальной логики, своеобразные аксиомы мышления как такового, опираясь на очевидность, получили свое дополнение в виде законов диалектики. Последние имеют аналогию с научными постулатами - так же недоказуемы как аксиомы, но в отличие от них могут быть опровергнуты. Диалектические законы спекулятивны как в исходном смысле, апеллируя к взглядам (лат. specio) - умозрению, так и в переносном, допускающем возможность софистических эскапад, ответственность за которые лежит на субъекте интеллектуальной деятельности. Это неизбежная плата за свободу мысли, непременное условие воображения — основы творческих способностей человека.  Упрекать диалектику по этому поводу, значит элементарно не понимать ее сути. В определенном смысле, ситуация напоминает богословскую проблему теодиции, более подробное ее рассмотрение не входит в задачи настоящего исследования.

Таков общий взгляд на проблему диалектики самой логики. Рассмотрение частных вопросов, связанных с этим направлением, представляется весьма перспективным. Положительный пример подобного опыта - учебник логики В. Ф. Асмуса (1947 г.), одно из первых пособий по формальной логике, опубликованное в СССР после долгого периода нигилистического отношения к заклейменной буржуазными ярлыками дисциплине. Эта книга во многом положила начало не только изданию научно-педагогической литературы по логике, но и, без преувеличения, возвращению формальной логики в отечественную систему образования. Здесь автор сознательно избегает понятия «диалектика», специально оговариваясь на этот счет в предисловии. Вместе с тем, в главе XII учебника, он замечательно демонстрирует взаимопроникновение логических выводов, получаемых путем индукции и дедукции. Остановившись на их отличии по преимущественным задачам, отношению между общностью посылок и общностью заключения, а также достоверности, В. Ф. Асмус подробно и ясно демонстрирует их взаимную связь. Приведя убедительные примеры, автор заключает: «...индукция и дедукция восполняют друг друга и предполагают друг друга во множестве видов научных исследований. Обычно научное исследование есть сложная задача, решение которой может быть достигнуто только совместным применением дедукции и индукции» [Асмус В. Ф., с. 298].  Диалектическая интуиция  В. Ф. Асмуса не случайна, она воспитана долгим кропотливым трудом, достаточно вспомнить его первую опубликованную книгу «Диалектический материализм и логика: Очерк развития диалектич. метода в новейшей философии от Канта до Ленина» (1924), идеи которого нашли свое воплощение в «Очерках истории диалектики в новой философии» (1929) получившей рецензию Н. А. Бердяева в журнале «Путь» (Париж, 1931).

            Диалектика логики неразрывно связана с логикой диалектики, которая впоследствии получила название «диалектической логики» и заняла особое место в советской философии. Ее разработка была предпринята группой марксистов во главе с А. М. Дебориным, отстаивавшим тезис о гегельянской основе марксистско-ленинской философии. В послевоенные годы, по инициативе Б. М. Кедрова, было начато обсуждение известного замечания В. И. Ленина:  «не надо трех слов», перешедшее в дискуссию о соотношении диалектической и формальной логики. Возрождение интереса к диалектической логике происходит в атмосфере философского факультета МГУ 50-х годов.  Усилиями группы молодых философов, в которую вошли А. А. Зиновьев, Э.В. Ильенков, Б. А. Грушин, М. К. Мамардашвили, разрабатывалась особая концепция диалектики и логики, однако «сторонники новой «диалектической логики» быстро попали в категорию неблагонадежных». В. А. Лекторский, подводя итоги дискуссии о соотношении диалектической и формальной логики конца 50-х – начала 60-х годов, отметил, что она «все больше становилась схоластической, а понятие диалектической логики в результате этого в значительной степени было скомпрометировано» [Митрохин Л. Н., с. 266, 412].  Среди причин неудовлетворительного результата назывались недостаточное понимание возможностей формальной логики и норм неформального мышления.

            В настоящее время целый ряд специалистов отказывают диалектической логике в познавательной значимости, нередко прибегая к хлестким метафорам.  Так, Н. И. Стешенко, справедливо отмечая недостатки в определении «диалектической противоположности» и «объективного противоречия» в советской философии, позволяет себе весьма тенденциозное заключение: «Исчезла советская политическая система…, испарился как туман и спор о соотношении диалектической и формальной логики, он стал достоянием исторического интереса» [Стешенко Н. И., с.16]. Не менее решителен В. Свинцов, заявив, что «диалектический король - голый», высказав суждение: - «…я предложил бы охарактеризовать диалектическую логику как софистику «эпохи пролетарских революций и диктатуры пролетариата»» [Свинцов В., с. 100, 107]. А. И. Бродский так же увидел в диалектической логике лишь продукт тоталитарной идеологии [Бродский А. И.]. Существует и противоположная позиция.  У автора работы «Формальная и диалектическая логики в современной онтологии и теории познания» Д. Н. Букина эвристичность методов диалектической логики не вызывает «никакого сомнения», с оптимизмом оценивается возможность и необходимость «непротиворечивого союза формальной и диалектической логик» [Букин Д. Н., с. 112, 114]. Некоторые исследователи продолжают работать в проблемном поле диалектической логики, не затрагивая проблематики ее отношений с формальной логикой. Примером анализа категории всеобщего в диалектической логике является статья С. Ю. Иванова [Иванов С. Ю., с. 122-125]. А. Н. Троепольский, рассматривая историю противостояния формальной и диалектической логики в отечественной философии, наделяет последнюю содержательностью и полагает, что простой «отказ от выражения в языке диалектического противоречия в виде истинного конъюнктивного суждения типа А˄¬А означает конец длительного противостояния в отечественной философии формальной и диалектической логики» [Троепольский А. Н. с. 14]. 

Зарубежные философы в отношении к данной проблеме так же разделились на два противоположных лагеря. Среди острых критиков диалектической логики заметны имена А. Тренделенбурга и Г. Рейхенбаха. Б. Рассел в «Истории западной философии» охарактеризовал учение Гегеля как ложное по преимуществу [Рассел Б., с. 367].  Его соавтор в фундаментальном труде «Principia Mathematica» - математик, логик и философ А. Уайтхед - придерживался принципиально иной точки зрения. Отдавая должное формальной и математической логике, он писал:  «В формальной логике противоречие является сигналом бедствия, но в развитии реального знания оно означает первый шаг к победе. Это должно служить основой для предельной терпимости к разным мнениям. Раз и навсегда формула терпимости была суммирована в словах: «Оставьте расти вместе то и другое до жатвы» [Уайтхед А., с. 248].  Призыв к особой познавательной этике А. Уайтхеда перекликается с обращением Э. В. Ильенкова к теоретическим противникам. Обладающие равными правами на относительную истину, оппоненты «должны понять, что по отношению к предмету самому по себе они одинаково неправы, что каждый из них, поскольку он не нарушает запрета противоречия, обладает лишь половиной истины, оставляя другую половину противнику» [Ильенков Э. В., с. 29]. Задолго до этого Аристотель утверждал, что «Исследовать истину в одном отношении трудно, в другом легко. Это видно из того, что никто не в состоянии достичь ее надлежащем образом, но и не терпит полную неудачу, а каждый говорит что-то о природе и поодиночке, правда, ничего или мало добавляет к истине, но, когда все это складывается, получается заметная величина... справедливо быть признательным не только тем, чьи мнения мы можем разделить, но и тем, кто высказался более поверхностно: ведь и они чем-то содействовали истине, упражняя до нас способность [к познанию] [Аристотель, 1976, c.94]».  Сегодня стало общим местом писать об идеологической ограниченности советской философской школы. Действительно, невозможно игнорировать роль догматизированного марксизма  в ее истории. Вместе с тем, именно советским философам удалось сохранить ясное видение внутренней проблемы логики, актуализировать поиск путей ее разрешения, избежав шатаний постмодерна. Во многом благодаря этому, у нас имеется возможность преобразить диалектическую логику из ветхозаветного камня преткновения (лат. petra scandali) в краеугольный камень новой системной логики, способной осуществить синтез в условиях изучения сложных и сверхсложных предметов.

   Проблема логического противоречия, ставшая основой размежевания формальной и диалектической логик, была осознана античными мыслителями достаточно рано, ярким свидетельством чего служат апории Зенона. В обнаженном и детально проработанном виде она представлена в «Пармениде» - одном из самых сложных и неоднозначных в оценках диалогов Платона, вот уже более двух тысяч лет привлекающем внимание многочисленных исследователей и толкователей. Гегель признавал в нем шедевр диалектики. Существует обоснованное мнение о соответствии между рядом логических оснований этого диалога и установками гегелевского метода [Семенов В. В., с. 112-113]. Оставляя в стороне богатую комментаторскую традицию, обратимся к тексту «Парменида», особенно важному для рассматриваемой темы. Пролог и основная часть, в которой молодой еще Сократ пытается полемизировать с умудренным Парменидом и Зеноном, занимают около пятой части труда. Полученный затем совет - «постарайся поупражняться побольше в том, что большинство считает и называет пустословием; в противном случае истина будет от тебя ускользать» - воплощается «замысловатой игрой» Парменида [Платон, с.254]. В ней его оппонент, наделенный авторским замыслом, знаковым именем Аристотеля, лишь подтверждает безупречность формального вывода рождающихся в результате противоречивых суждений.  Центральную роль в содержании рассматриваемого диалога играет именно демонстрация собственного метода рассуждений, а вовсе не онтологические спекуляции на тему отношений идеи и вещи.  При этом важна избранная Платоном форма представления собственного метода. Повторюсь, речь идет об интеллектуальной игре. Когда мы забываем об этом и начинаем философствовать со «звериной серьезностью», следом неизбежно появляются взаимная нетерпимость и костры инквизиции, в какие бы одежды последняя не рядилась.

Приняв единое за точку отсчета, Платон формирует субъектную первооснову логики.  Законченное оформление она приобретает в  «Метафизике» Аристотеля - «ибо невозможно что-либо мыслить, если не мыслят что-то одно; а если мыслить что-то одно возможно, то для него можно будет подобрать одно имя» [Аристотель, 1976, c. 127]. Иное одного - многое становится предикатом единого. При этом выявление закономерностей их взаимодействия осуществляется посредством отнесения к другим, внешним для их связи категориям, таким как целое и часть, предел и беспредельность, движение и покой... Представленные хороводом из антагонистических пар, эти категории определяют логический субъект путем противоположных заключений. Метафора хоровода не кажется слишком эксцентричной в контексте воспоминаний Лосева о двух аспирантках Московского университета, которые после длительного изучения «Парменида», овладев текстом, «захотели протанцевать всю эту диалектику, причем одна аспирантка изображала «одно», а другая - «иное» [Лосев А. Ф., 1990, с.35].

Оканчивается «Парменид» абсурдным с позиции здравого смысла, заключением: «существует ли единое или не существует, и оно и иное, как оказывается, по отношению к самим себе и друг к другу безусловно суть и не суть, кажутся и не кажутся» [Платон, c. 342]. Этот итог демонстрирует завершенность взаимоположений логического субъекта и его предиката в восьми возможных гипотетических позициях. Проблема формализации метаморфоз логического субъекта, их последовательность при переходе от маятникообразного диалогового алгоритма рассуждений к системному осмыслению диалектического круга, выходит на первый план. Завещание мыслителя, на наш взгляд, имело и своего персонального адресата. Аристотель принял эстафету, будучи сам искушенным диалектиком. Сошлемся при этом на авторитетное мнение А. Ф. Лосева и Г. Ф. Александрова подчеркивавшего, что мыслитель «на каждом шагу ставит вопросы именно о диалектике» [Аристотель, 1939, с. 81]. Решая проблему «чтойности» логического субъекта, Аристотель вынужден был принять категорию тождества исключительно в значении один-аковости предмета суждения, абсолютизируя его неизменность. Стагирит выступил действительным оппонентом платоновского Парменида, в устах которого - «тождественное по природе своей чуждо единому» [Платон, с. 266]. Значимость этого шага в приращении знаний очевидна. Роль формальной логики в становлении науки, сначала традиционного, а затем и современного типа, сложно переоценить. 

Понимание тождества, как неустранимого различия одного веками сохранялось в диалектике, сосредоточившейся на значениях — смыслах получаемых человеком знаний. Вместе с тем, вплоть до XIX в. диалектика на западе так и не сформировала собственного логического аппарата. Гегель впервые продемонстрировал  возможность его построения. Полагание логического субъекта в противоположность предиката, а затем различие в нем двух антагонистических моментов/положений, последовательно сменяющих друг друга и итоговое обращение к своему началу, замыкающее цикл, намеченный Платоном, может по праву считаться рождением диалектической логики как самостоятельной дисциплины. Гегель писал: - «…движение вперед есть возвращение назад в основание, к первоначальному и истинному, от которого зависит то, с чего начинают, и которое на деле порождает начало» [Гегель, с. 58]. Тема возвращения на круги своя и вместе с тем изменение предмета, явление эмержентности, сближает рефлексию философов и мистиков, начинающих говорить на разных языках об одном и том же. Отчасти этим обстоятельством объясняются упреки диалектики в мистицизме.

В отличие от формальной логики, концентрирующей внимание на «чтойности» своего предмета, диалектика представляет логический субъект в качестве «самости». Остановимся подробнее на этом понятии, принимаемом нами в качестве одного диалектическогой логики. Слово «самость» восходит к общеславянскому корню «сам», источник которого теряется в далекой праиндоевропейской языковой древности, где-то за 2-3 тысячелетия до н. э. Его смысловое содержание обладает весьма важными, с методологической точки зрения, свойствами. Во-первых, это предельная понятийная абстракция, способная выразить нечто одно. Она фиксирует переход от  цифры - числительного, являющегося по существу  символом, выраженным словом, к идее - сформированному суждению, его внутреннему логосу. Именно в значении «один, одинокий» этот корень до настоящего времени распространен во многих, родственных русскому, языках. При этом одно может выступать как нечто простое, несложное, доступное непосредственному восприятию, а может быть представлено единством множественности, требующим особого рефлексирующего подхода. Во-вторых, понятие «сам» несет признак не просто субъектности какого-либо действия, но в некотором смысле его суверенности.  Не случайно определяясь в качестве местоимения, оно наделяется личностными чертами. Значимость этого для исследовательского подхода трудно переоценить, так как указанное обстоятельство позволяет увидеть внутренний источник развития любого нечто, совершаемого в согласии с собственной природой и ее закономерностями.   И, наконец, в-третьих, сематическое поле корня «сам» демонстрирует близость церковнославянскому по происхождению термину – «тождество», прочно вошедшему в лексикон современной философии и науки. Сравним др.-перс. hаmа- «равный, тот же самый», гот. sama- «тот же самый»,  лат. similis - «подобный». Благодаря этому, последнему значению, «самость» может выступать одновременно дифференцирующим началом, позволяющим выделить нечто одно, но и залогом его целостности, интегрируя в единство всю совокупность аспектов его бытия.  Таким образом, самость, как самотождественность нечто, выступает носителем собственной идентичности и, одновременно, основой Большой логики. В этом контексте она сближается с понятием «подлинности», свидетельствуя об истинности какого-либо суждения.

Совокупность коннотаций понятия «самость» делает его важным когнитивным инструментом, сообщая предмету имманентность, динамизм и целостность, отвечающие требованиям диалектического подхода. Оно позволяет нам непосредственно приблизиться к категории тождества, рассмотрев его внутреннюю структуру. С 1970 по 1987 год философским факультетом Уральского государственного университета выпускался межвузовский сборник научных трудов «Категории диалектики». У его истоков стояли известные отечественные философы М. Н. Руткевич, И. Я. Лойфман. Один выпуск серии был целиком посвящен тождеству и различию, авторы которого справедливо видели в них «узлы» и «опоры» в познании противоречий [Ким В.В., с.80]. Одним из крайне важных выводов сборника является замечание В. В. Агудова, отметившего тот факт, что «каждая категория сама оказалась диалектически противоречивой системой» [Агудов В. В., с. 6]. Попытаемся воспроизвести эту систему, определяя тождество путем внутренних для своего субъекта соотнесений.

            С этой целью примем тождество за логический субъект, который обретает определенность посредством своего предиката — различия, являющегося в гегелевской терминологии его противоположностью. Следующим шагом диалектического алгоритма следует выделение из состава предиката-противоположности двух антиподов. В диамате советской философской школы они так же называются противоположностями. Последнее обстоятельство может приводить к терминологической путанице, когда часть принимается за целое, антипод за противоположность и наоборот. В этой связи, в своей работе мы будем применять термин «противоположность» исключительно в гегелевском смысле. Суть противоположения нечто одного описывается как процесс его становления посредством диалектического отрицания.    М. Б. Туровский обоснованно утверждает, что логическая необходимость последнего вытекает из того, что «оно выступает в диалектической логике как принцип индивидуации» [Туровский М. Б., с. 291]. Важным следует признать неравнозначность антиподов относительно полагаемого субъекта в его самости. Эта неравнозначность фиксируется понятиями свое и иное, семантическое ядро которых отражает диалектическую логику в их генезе. Так, «свой» указывает на присоединение, введение в собственное окружение чего-то внешнего, изначально имевшего отдельное бытие. Напротив, корневой слог «ин» свидетельствует о выделенности (иначе, инако, инок) из некой изначальной целостности. Одновременно языковая практика оборачивает исходные смыслы — свое, характеризуя логический субъект, определяется как исходная данность, а иное представляется как изначально противолежащее ему.

            Аналитическая операция, позволяющая выделить два антипода в предикате-противоположности логического субъекта, сменяется синтезом одного. Благодаря чему он обретает определенность, опосредованность и целостность, утерянную в результате предыдущего этапа. Это позволяет рассматривать предмет в различных аспектах и модусах его существования. Предельно лаконично, за счет крайней формализации мысли, диалектический алгоритм представлен в «Дао-Дэ цзине»: «Путь рождает Одно, Одно рождает Два, Два рождает Три, а Три рождает всю тьму вещей» [Дао-Дэ цзин, c. 320]. В сравнении с ним «Наука логики» описывает этот же процесс значительно подробнее, но существенно уступая древнему автору в ясности изложения: «всеобщее первое, рассматриваемое в себе и для себя, оказывается иным по отношению к самому себе… тем самым первоначально непосредственное дано здесь как опосредованное, соотнесенное с чем-то иным, или что всеобщее дано как особенное. Второе, возникшее в силу этого, есть тем самым отрицательное первого и, поскольку мы заранее примем в соображение дальнейшее развитие, первое отрицательное… иное первого, отрицательное непосредственного…». Далее - «отрицательное отрицательного непосредственно есть положительное, тождественное, всеобщее. Это второе непосредственное есть во всем этом движении, если вообще угодно считать, третье по отношению к первому непосредственному и к опосредованному. Но оно третье и по отношению к первому или формальному отрицательному, и к абсолютной отрицательности или ко второму отрицательному; а поскольку то первое отрицательное есть уже второй термин, можно то что считают третьим, считать также четвертым…» [Гегель, c. 762, 765]. Очевидна специфическая — категориальная, по существу проблемы, недостаточность при попытке выразить содержательное понимание диалектической логики посредством числительных. Испытанное мыслью, тринитарное искушение вновь напомнило о себе, теперь уже не в  богословских спорах, а в сфере логических идей, свидетельством чему стала гегелевская критика  принципа  исключенного третьего.

            Смысл не может приноситься в жертву необходимой однозначности и строгости логического построения. Само понятие «логика» апеллирует к слову, не сводимому к  математическому аппарату. Формируя собственную категориальную основу, диалектическая логика наделяет ее специфическим содержанием. Благодаря этому, нечто предстает перед нами как одно - самость, которая полагается затем парой взаимодействующих антиподов - свое и иное, и, наконец, представляется триединством качественно определенных этапов развития своего бытия — логическими ипостасями самости: пребывания - начала движения и его конечного пункта - бытие в себе, и двумя ипостасями становления, содержанием которых является последовательная самоактуализация одного посредством отрицания –  антагонистическое бытие из себя и для себя. Вводимое в диалектическую логику понятие «ипостась» раскрывает перед нами содержание внутреннего диалога самости, указывая на акты ее автокоммуникации, придавая диалектическому методу смысловую завершенность.

            В XIX веке диалектика становится подлинно революционным методом познания, во-многом определившим мировоззрение современного человека. Ф. Энгельс всячески подчеркивал устаревание формальной логики, категории которой по его мнению сохраняют значение лишь для повседневного обихода и «научной мелкой торговли»,  отводя  диалектике место единственного, в высшей инстанции, метода мышления, соответствующего «теперешней стадии развития естествознания» [Энгельс Ф., с. 603].  При этом основной акцент делался на выявлении антагонизма в естественных и социально-исторических процессах, меньшее внимание обращалось на логику мышления как такового. Тем не менее, категория тождества закономерно попала в поле зрения немецкого мыслителя. В «Диалектике природы» указывается на три главные пары противоположностей, на первом месте - тождество и различие.  Ф. Энгельс сурово обрушивается на годное лишь для «домашнего употребления» абстрактное тождество, в «старометафизическом смысле», т. е. в контексте общепринятой формальной логики. Враждуя с обыденным мировоззрением, он совершает непозволительный перенос в отношении к логике известной косности и инерционности восприятия общественного сознания своей эпохи. Совершенно справедливо подчеркивая различие в самом тождестве, он приводит в доказательство лишь эмпирически данную изменчивость объекта.  Подобные воззрения довольно точно передают современную автору интеллектуальную атмосферу, в которой подростковое чувство превосходства над «ограниченностью» родителя не позволяет оценить предшествующие достижения мысли, но главное - ясно увидеть стоящую перед разумом проблему. Ведь дело не в том, чтобы увидеть различие в тождестве и наоборот, это было осознано еще в античности, в том числе Аристотелем, не говоря уже об интеллектуалах позднего средневековья. Проблема была в другом – в необходимости представить круговорот идей самих по себе, их движение и взаимообратимость, о чем Платон говорит устами Сократа в «Пармениде».    

            Диалектика, обладая простым и ясным алгоритмом, продемонстрировала свою исключительную плодотворность. Вместе с тем, ограниченность ее инструментария способна создавать лишь эскизную черно-белую картину окружающего мира, недостаточность которой восполняется эмпирическим материалом, того предмета, над которым работает конкретный исследователь. С античных времен выяснение соотношения единого и многого находилось в центре внимания мыслителей, видевших в нем одну из главных трудностей диалектического метода. Однако, даже успешное разрешение ее, продемонстрированное мыслителями прошлого, не привело к существенному прогрессу в развитии собственного логического аппарата, закономерно уводя мысль в дальнейшую формализацию и математическую алгоритмизацию. Критика, порой весьма резкая, одних и неудовлетворенность других ищущих умов сопровождали этот процесс на протяжении обозримой истории западной философии.

Удерживая проблему всеобщности в поле зрения, мы смещаем фокус на процессуальность самоотождествления предмета и приближаем его до такой степени, когда каждый из его антиподов может быть рассмотрен в качестве одного в триедистве собственных ипостасей. Развитие самости представляется системой важнейших моментов и положений в ее движении. Тождество, играя ключевое значение, как для формальной, так и для диалектической логики, полагается через различие своего и иного, противоречие между которыми становятся системообразующим фактором самости. Нечто одно представляет собой всецело свое, исключает иное. В противном случае его нельзя назвать одним. Вместе с тем, в процессе самодвижения одно неизбежно различается в себе самом, отчуждаясь из себя в иное своего. Иное своего отлично от своего и, оставаясь таковым, в тоже время является своим, но будучи иным своего оно не есть всецело свое. Обнаруживающее себя противоречие приводит к вырождению своего через иное своего в иное. Иное в себе безусловно тождественно себе, в результате чего становится тождественным иного, во всем отличного от своего.  Одновременно, оно отчуждается от иного, в силу чего тождественное иному полагается в качестве иного из себя. Тождественное иному, определяя иное в себе посредством тождества, всецело отличаясь от своего, оно становится причастным ему через тождество, приходящее в тождественное своему. Тождественное своему, в свою очередь, отрицая тождественное иному становится иным для себя, так как оно сохраняет свою инаковость по отношению к изначальному своему и в то же время отождествляется с ним. Вырождение иного до тождественного своему приводит к его присвоению своим посредством своего иного. Будучи своим для себя, оно возвращается в свое. Замкнутый цикл категориальных метаморфоз самости напоминает гемодинамическую систему человеческого организма с ее большим и малым кругами кровообращения.  

Таким образом, антиподы тождества - свое и иное в триединстве своих ипостасей образуют систему из последовательности взаимоинвертированных элементов: свое – иное своего – иное – тождественное иному - тождественное своему – свое иное. Эти элементы представляют собой моменты единого процесса, в котором упорядоченность следования дополняется взаимной корреляцией положений благодаря граничности их взаимодействия. Ограничивая себя в процессе самоопределения, самость непрерывно соотносится со всеми своими элементами, пребывая в каждом из них. Следует отметить, что попытки пространственной организации диалектико-логического алгоритма предпринимались ранее. Примером этого может послужить оригинальные схемы эннеад Д. В. Пивоварова [Пивоваров Д. В., 369-375]. При всей разности осуществленных нами подходов они имеют одну общую черту – ориентированность на центр. Так, эннеады группируются вокруг единого центра, выступающего общей для всех мерной категорией. В случае с самостью на этом месте оказывается свое, вокруг которой выстраиваются остальные элементы — внутренние категории тождества. Они могут быть соотнесены со сторонами света — макрокосмом и микрокосмом. Тогда иное своего будет ассоциироваться с востоком/левое, иное — западом/правое, тождественное иному и своему — югом/фронт,  свое иное — север/тыл.

Выходя за границы сугубо идеального в эмпирическую стихию, мысль делает первые неуверенные шаги, заново учась доверять собственным чувствам. Утверждаясь и ошибаясь, она подчас навлекает на себя заслуженные и незаслуженные обвинения. В этой связи следует еще раз напомнить о том, что способность к рассуждению предоставила человеческому роду (несравнимые с другими) преимущества, став его важнейшим  адаптационным ресурсом. Вместе с тем, любой адаптационный механизм, эксплуатируемый сверх меры, превращается в свою противоположность, угрожая своему носителю гибелью. Отчасти этим обусловлен радикальный отказ от рациональности, наблюдаемый в разных традициях - от даосских бессмертных до суфийских дервишей и православных юродивых. Не менее значимой для познавательной деятельности является способность человека к восприятию прекрасного, его творческий потенциал, воплощающийся во множестве эстетических форм. Воспоминания Акутагавы Рюноскэ содержат примечательную для нашей темы ремарку - «…в нас слишком много было человеческого для того, чтобы признать за истину только то, что уже удостоверено логикой» [Акутагава Рюноскэ, с. 357].

            «Самость» способствует осмыслению логики в ее внутреннем единстве множественности, возникающем в процессе своего исторического развития. Это позволяет избежать поспешных выводов, увлекающихся своей частной областью авторов. Так, формальная логика испытала критику не только со стороны диалектиков, но и с позиции собственного детища — математической логики. Последняя своими небывалыми темпами развития, продуктивностью, успешным практическим приложением в области новых информационных технологий и искусственного интеллекта завоевала прочное место в современном научном мире. В этой связи Имре Ружа, автор завершающего раздела математической энциклопедии, поторопился заявить о неспособности формальной логики «анализировать значительную часть выводов, применяемых в повседневной и научной жизни», не без пренебрежения заключая: - «В настоящее время «традиционная» формальная логика по сравнению с математической логикой имеет значение только для истории науки» [Малая математическая энциклопедия, c.631].

            Самоопределяясь, логика разделяется в себе на антиподы: свое — диалектическую логику и иное — логику формальную. Последняя становится источником символической и математической логик, являющихся ее ипостасями из себя и для себя. Диалектика  полагается из себя в качестве целой группы нетрадиционных логик, счет которых на настоящий момент идет на десятки и присваивает иное, становясь системной логикой  для себя. Таким образом, диалектическая, нетрадиционные, формальная, символическая, математическая и системная логики являются моментами становления единой или Большой логики, формирующими ее элементный состав.   В свою очередь, Большая логика невольно возвращает к мысли о Слове. Рожденная глубокой интуицией минувших поколений, она свидетельствует о мире как предикате всеобщего субъекта, многоязыко оглашаемого, но столь же непостижимого, как и в первый день своего бытия.

Литература

Агудов В. В. Диалектика тождества и различия в развитии категорий марксистско-ленинской диалектики // Категории диалектики. Тождество и различие. УГУ им. А. М. Горького. Свердловск, с. 5-11.

Акутагава Рюноскэ Собрание сочинений: В 3 т. Т. 1: Ворота Расёмон. Спб.: Азбука. 2001. 544 с.

Аристотель Категории. Пер. А. В. Кубицкого. Ред., вступит. статья и прим. Г. Ф. Александрова. М.: Государственное социально-экономическое издательство. 1939. 84 с.

Аристотель Сочинения в четырех томах. Т. 1. Рад. В. Ф. Асмус. М.: «Мысль». 1976. 550 с.

Асмус В. Ф. Логика. М.: Огиз Государственное издательство политической литературы. 1947. 388 с.

Борхес Х. Л. Коллекция: Рассказы; Эссе; Стихотворения. Пер. с исп./ Сост., вступ. ст. Вс. Багно; Коммент., аннот. указ. имен Б. Дубина. СПб.: Северо-Запад. 1992. 639 с.

Бродский А. И., http://anthropology.ru/ru/text/brodskiy-ai/tayna-dialekticheskoy-logiki

Букин Д. Н. Формальная и диалектическая логики в современной онтологии и теории познания // Новое слово в науке и практике. Материалы международной научно-практической конф. ученых, аспирантов и студентов. ООО «Центр развития научного сотрудничества». 2013, с. 110-114.

Гегель Г. В. Ф. Наука логики. СПб.: «Наука». 2002. 780 с.

Дао-Дэ цзин. Пер., вступ. ст., коммент. В. В. Малявина. М.: ООО «Издательство Астрель»: ООО «Издательство АСТ». 2003. 559 с.

Иванов С. Ю. Всеобщее как категория диалектической логики // Вестник Челябинского государственного университета. 2009. № 33 (171). Философия. Социология. Культурология. Вып. 14, с. 122-125

Ильенков Э. В.  Диалектическая логика. Очерки истории и теории. М.: Политиздат. 1974. 271 с.

Ким В. В. Логико-методологические проблемы тождества и различия // Категории диалектики. Тождество и различие. УГУ им. А. М. Горького. Свердловск. 1979, с. 78-85.
Лосев А. Ф. История античной эстетики. Аристотель и поздняя классика. М.: «Искусство». 1975. 776 с.

Лосев А. Ф. Страсть к диалектике: Литературные размышления философа. М.: Советский писатель. 1990. 320 с.

Малая математическая энциклопедия Фрид. Э., Пастор И., Рейман И., Ревес П., Ружа И. Издательство академии наук Венгрии. Будапешт. 1976. 694 с.

Митрохин Л. Н. Мои философские собеседники. СПб.: Изд-во РХГА. 2005. 648 с.

Рассел Б. История западной философии. [В 2 т.]. Т. II. кн.3. М.: Издательство АСТ. 2017. 512 с.

Пивоваров Д. В. Синтетическая парадигма в философии: избр. статьи. Екатеринбург: Изд-во Урал. Ун-та. 2011. 536 с.

Платон. Диалоги [«Протагор», «Ион», «Евтифрон», «Парменид»: перевод с древнегреческого]. М.: Эксмо. 2020. 352 с.

Свинцов В. Существует ли диалектическая логика? // Общественные науки и современность. 1995. № 2, с. 99-109.

Семёнов В.В. Раскрывая тайны платоновского «Парменида»// Философские исследования. 2007. №1, с. 100-113.

Смирнова Е. Д. Логика философии и философия логики // Логические исследования 2000, с. 217-231.

Стешенко Н. И. Спор о соотношении диалектической и формальной логики в советской философии в 70-80-е годы ХХ века // Известия вузов. Северо-кавказский регион. Общественные науки. 2009. № 3, с 13-16.

Троепольский А. Н. История противостояния формальной и диалектической логики в отечественной философии // Вестник Балтийского федерального университета им. И. Канта. 2013. Вып. 6, с. 7-15.

Туровский М. Б. Философские основания культурологии. М.: «Российская политическая энциклопедия» (РОССПЭН). 1997. 440 с.

Уайтхед А. Избранные статьи по философии: Пер. с англ./ Сост. И. Т. Касавин: Общ. Ред. И вступ. Ст. М. А. Кисселя. М.: Прогресс. 1990. 718 с.

Энгельс Ф. Анти-Дюринг; Диалектика природы. М.: Издательство «Э». 2017. 832 с.

Эрн В. Борьба за Логос. Г. Сковорода. Жизнь и учение. Мн.: Харвест, М.: АСТ. 2000. 592 с.