Автор: Болдачев А.В. Барышников Павел Николаевич

Александр Болдачев – российский философ, футуролог (член Ассоциации футурологов России), автор книг и статей по универсальному эволюционизму, биологической эволюции, философии искусственного интеллекта, темпоральной онтологии, эпистемологии, логике. Системный архитектор и аналитик блокчейн-приложений, автор статей по проблемам доверительных технологий, eGovernment, web 3.0, семантического моделирования сложных систем, спикер множества профильных конференций.

Ключевые слова: блокчейн, темпоральная онтология, философия сознания, методология искусственного интеллекта

Blockchain, black magic and event ontology Interview with Alexander Boldachev

Alexander Boldachev is a Russian philosopher, futurologist (member of the Association of Futurologists of Russia), author of books and articles on universal evolutionism, biological evolution, philosophy of artificial intelligence, temporal ontology, epistemology, and logic. System architect and analyst of blockchain applications, author of articles on the problems of trust technologies, eGovernment, web 3.0, semantic modeling of complex systems, speaker of many specialized conferences.

Keywords: blockchain, temporal ontology, philosophy of mind, methodology of artificial intelligence

Интервью записано 24.09.2020

П.Б.: Добрый день, Александр. Прежде чем приступить к беседе, я хотел бы поблагодарить вас за инициирование этого интервью. Ваша вовлеченность в процессы IT-индустрии и работы в области философии и футурологии – достаточные условия для того, чтобы построить диалог, интересный для читателей нашего журнала. Не могу не отметить, что многое из опубликованного вами пересекается со сферой моих личных исследовательских интересов. Я бы предложил такой план беседы: пять вопросов о блокчейне, два вопроса о семантике, два вопроса о проблеме сознания и один обобщающий вопрос, ответ на который мог бы резюмировать весь наш разговор. Скорее всего, к ним добавятся уточняющие вопросы с моей стороны.

А.Б.: Да, хорошо, я не против такой структуры диалога.

П. Б. Первый вопрос прозвучит так. Дайте, пожалуйста, краткую характеристику значимости блокчейна для глобальной экономики и препятствий для повсеместного внедрения этой технологии.

А.Б.: Прежде всего, следует отметить, что сам термин «блокчейн» очень неудачный. По сути, в нем отражается конкретная техническая реализация, а не целевая функция системы. Это как если бы мы телевизор исходно назвали «электролучевиком», не задумываясь о том, что изображение можно показывать и на жидкокристаллических экранах. Да, Сатоши¹ в качестве архитектурного решения предложил использовать цепочку блоков. И назвал свое творение блокчейном. А вот что за задачу он решал, большинство и не задумывается. Знают только про связь блоков с криптовалютой. По сути же, речь идет о решении задачи технологически управляемого доверия к данным. Если в прошлые времена доверие к данным обеспечивалось организационно – печатями, водяными знаками, лицензиями, сертификатами, сейфовыми дверями, то после изобретения блокчейна мы получили исключительно технологический способ гарантировать валидность и верифицируемость данных. То есть, если мы используем блокчейн для пересылки данных, скажем, для перевода биткоинов, то сама технология гарантирует нам, что с «монетами» ничего не произойдет, их не украдут по дороге. Ну и теперь, после описания задачи, которую решает блокчейн, – технологическое управление доверием к данным, очевиден и ответ на ваш вопрос о значимости блокчейна для глобальной экономики: трудно переоценить переход от обмена бумажками с печатями и даже от пересылки подписанных файлов к валидации элементарных цифровых действий.

¹ Сатоши Накамото (англ. Satoshi Nakamoto) – псевдоним человека или группы людей, разработавших протокол криптовалюты биткоин и создавших первую версию программного обеспечения, в котором этот протокол был реализован. Было предпринято несколько попыток раскрыть реальную личность или группу, стоящую за этим именем, но ни одна из них не привела к успеху.

П.Б.: Является ли технологически управляемое доверие доверием в полном смысле, если риски минимизированы и отсутствует как таковой волевой акт доверия?

А.Б.: Когда я говорю о «технологически управляемом доверии», то не имею в виду некий акт доверия, явное выражение этого доверия. Тут доверие реализуется в автоматическом режиме – я нечто делаю, работаю в блокчейн-приложении и не забочусь о проблеме доверия. Она опускается ниже уровня моего внимания. Технология управляемого доверия связывает элементы социально-экономических, политических, юридических и прочих отношений в автоматическом режиме без необходимости их верифицировать со стороны внешних регуляторов. Все, что можно формализовать и свести к некоторым однозначным отношениям, будет постепенно уходить из сознательного слоя, в котором мы взаимодействуем. В этом я вижу основную идею блокчейна, а точнее всех возможных способов реализации технологии управляемого доверия, скажем, на базе графов (вместо блоков) или с помощью квантовых вычислений.

П.Б.: Какие могут быть препятствия для внедрения подобных технологий: неготовность регулирующих институтов, сырая законодательная база?

А.Б.: Сейчас препятствия скорее технологического плана. Такого рода система сможет нормально работать только в глобальном режиме. Бессмысленно строить доверительные отношения в узком кругу – много блокчейнов для разных сфер. Ведь тогда придется решать проблему доверия между разными системами, решение которой в любом случае будет заключаться во введении единого протокола и единой идентификации. Современные же платформы неспособны работать в таких масштабах. Поэтому и используются либо для обмена криптой, либо на уровне подтверждения концепций. Есть, конечно, и политические, юридические проблемы, но они скорее вторичны относительно технологических, то есть должны решаться под конкретную сеть, конкретный протокол.

П.Б.: По сути, вы ответили на мой следующий вопрос о готовых технологиях для криптоэкономики будущего. То есть сейчас готовых «коробочных решений» нет, я правильно понимаю?

А.Б.: Да, таких решений я не вижу. Есть еще проблемы с горизонтальным масштабированием сети, с распределенным хранением данных, с консенсусами. Все, что сегодня внедряется, например те же цепочки поставок мяса или цветов на базе блокчейнов от IBM, по сути, лишь демонстрация, а не реально работающие продукты. Они локально, на частных задачах, показывают возможности технологии, но не более того.

П.Б.: Можно ли утверждать, что среди цифровых гигантов ведется борьба за создание единой экосистемы на некоем универсальном протоколе?

А.Б.: Не думаю. На мой взгляд, проблема еще не осознана и не поставлена. Все лепят куличики в своих песочницах. История как с Интернетом. Были различные разрозненные сети, которые пытались делать в Америке, в Швейцарии. И вот какой-то один более или менее удачный протокол победил и вытеснил все остальные. И не факт, что это был лучший на тот момент протокол.

П.Б.: То есть мы можем сделать вывод о том, что экономической сингулярности быть не может, пока не выявится наиболее эффективный блокчейн-протокол.

А.Б.: Даже не столько эффективный, сколько уникальный. И это следует не из логики развития технологии, а из самих законов глобальной эволюции. Если мы рассмотрим последовательность эволюционных этапов – предбиологический (органохимический), биологический, социумный, то мы заметим, что в основе каждого из них лежит некая структурная единица, один уникальный элемент. Например, из всех возможных вариантов только атом углерода стал основой для построения органики. Все живое на планете функционирует на одном генетическом коде. Наверняка были какие-то варианты. Но остался один. Базовый, можно сказать «стволовой», элемент эволюционной системы всегда один. Так уникален и биологический вид, который смог образовать планетарный социум, – мы все хомо сапиенсы. И точно так же можно ожидать, что некий один протокол, некое одно IT-решение вытеснит все остальные. Это можно будет считать признаком окончания социумного этапа развития и перехода к следующему эволюционному уровню, что, по сути, и следует ассоциировать с пресловутой сингулярностью ¹.

¹      http://philosophystorm.org/article/aleksandr-boldachev-struktura-globalnykh-evolyutsionnykh-urovnei.

П.Б.: Тогда методологический вопрос (последний в разделе по блокчейну). Каким вы видите универсальный семантический язык описания единой блокчейн-системы? Какова будет природа кода? Сохранятся ли традиционные вычислительные архитектуры? Или нужен технологический прорыв с новым «железом» и новыми принципами программирования?

А.Б.: Это такой вопрос, на который мне очень легко и одновременно сложно отвечать, так как у меня на него есть ответ – мой собственный ответ.

П.Б.: Ваш частный ответ меня и интересует.

А.Б.: Речь идет о событийной семантике, которой я занимаюсь уже много лет. И может показаться, что я представляю свою разработку в качестве того самого уникального «стволового элемента». Нет, не представляю, понимая, что подобных проектов много и победить в эволюционной борьбе может любой. Хотя, конечно, считаю, что архитектура Интернета, и архитектура компьютеров, и принципы программирования должны скоро претерпеть сильные изменения. Если говорить о компьютерах, то я предполагаю, что ControlFlow архитектура фон Неймана¹, которая предполагает пошаговое детерминированное исполнение программы, все-таки будет вытеснена архитектурой DataFlow (архитектура потока данных)², которая основана на асинхронной реакции на события изменения массива данных. При этом «программа» обработки данных сама может являться фрагментом этих данных. Самое главное, что обеспечивает DataFlow архитектура, – это распараллеливание процессов на едином потоке данных. Это возможно благодаря тому, что новые программные события совершаются независимо друг от друга – каждое ждет своего сочетания обусловливающих событий. Архитектура же фон Неймана по своей природе линейна, хотя мы и можем искусственно распараллелить какие-то вычисления путем использования многопроцессорных систем.

П.Б.: Тогда возникает вопрос о вычисляющем элементе. Через что вы будете пропускать эти необычные процессы?

¹    Модель вычислений, основанная на потоке управления.

² В архитектурах с управлением потоком данных (Dataflow) отсутствует понятие «последовательность инструкций». Программа в потоковой системе – это не набор команд, а вычислительный граф. Отсюда более гибкие свойства всей системы для решения нелинейных динамических задач. Предлагаем читателям ознакомиться с материалами на Хабре https://habr.com/ru/post/122479. Особый интерес вызывают некоторые ветви комментариев.

А.Б.: На данный момент DataFlow архитектура вынужденно моделируется на обычном компьютере. Но в принципе, я предполагаю, возможны и специальные событийные DataFlow процессоры. П.Б.: А на какой логике будут строиться подобные алгоритмы? Это должно быть что-то из разряда нестандартной или нечеткой логики?

А.Б.: Скорее всего, это будет особая процессуальная или событийная логика, отличная от стандартной логики Аристотеля. Подобную логику сейчас развивает академик А. В. Смирнов, директор ИФ РАН¹. Как арабист, он пришел к выводу, что арабские тексты построены на базе логики, отличной от субстанциональной, аристотелевской. Такую логику Смирнов предложил называть процессуальной. В ней другой принцип построения суждений (с обязательным включением актора), другая силлогистика (не на базе теории множеств). Но формализм процессуальной логики еще не развит. Близка к процессуальной и событийная логика, над основаниями которой я в данный момент работаю². Формализм процессуальной и событийной логики еще только выстраивается, но уже можно сказать, что компьютерная архитектура на их базе будет отличаться от нынешних. Вполне возможно, это будет серьезный прорыв как в обеспечении быстродействия расчетов, так и в упрощении программирования, приближении его к непосредственному семантическому описанию деятельности.

П.Б.: Остается надеяться, что вы в своих разработках не упретесь в чисто формальные ограничения метаязыка описания. Современный аппарат вам явно не подходит, т.к. он не справляется с некоторыми рекурсивными и автореферентными структурами. Насколько это можно представить в строгом формальном виде, возможно ли эти абстрактные процедуры реализовать в физических процессах – это вопрос. Похоже, что придется создавать целое направление с нуля.

А.Б.: Где-то так. Хотя имеющиеся решения обнадеживают. Прежде всего, нужно отметить, что событийная логика не основана на иерархии классов и на теории множеств, а значит, в ней исходно устраняется основной источник автореферентных проблем и парадоксов. Вычисления проводятся на ациклическом направленном графе, задающем частично упорядоченный по времени поток событий, в котором по определению не может быть циклов. Также существенно, что событийная онтология строится от некоторого фиксированного уровня, а не сверху вниз. Выбираем интересующий нас уровень предметной области и начинаем строить последовательности событий, при необходимости опускаясь или поднимаясь по уровням. Таким образом, сущности определяются не по вложенности в иерархию классов, а по последовательности ссылающихся друг на друга событий и уровню актора, фиксирующего эту последовательность. Например, в традиционной логике у нас могут возникнуть проблемы с классификацией, скажем, автомобиля-амфибии. Но если мы объект привязываем к событийному потоку, то в один момент времени, при включении его в определенную деятельность перед нами будет автомобиль, а в другой момент, в другой ветке событийного графа тот же идентификатор будет классифицироваться как плавсредство.

¹     https://smirnov.iph.ras.ru/win/staff/smir3.htm.

²      Болдачев А. Семантика событийной логики. URL: http://philosophystorm. org/node/18820.

П.Б.: Похоже, что вы таким образом сможете формализовать прагматический аспект языка описания. У меня как раз следующий вопрос о семантике. Я видел в публикациях, что вы занимаетесь веб-онтологиями на основе дескриптивной логики. Если мы процессные событийные описания перенесем на язык онтологий, то получится, что одна сущность имеет как бы динамический профиль, так? Она будет растягиваться по темпоральному вектору в зависимости от способа данности в том или ином контексте?

А.Б.: Да, именно так. Это удобно продемонстрировать на известной проблеме определения договора. Вот что такое договор? Если в объектной онтологии мы должны искать ответ на этот вопрос, относя некую сущность к подклассам и классам, используя правила дескриптивной логики, то в событийном подходе договор вначале вводится как событие его создания (заданием идентификатора), а потом «обрастает» массой фиксируемых акторами событий. На разных уровнях и в разных операциях договор будет представлен как разные сущности, описываемые разными последовательностями событий, видимых с различных уровней. Для секретаря договор – это текст, для юриста – множество отношений к нормативам, для директора – список договоренностей, для айтишника – файл.

П.Б.: Можно тогда вопрос. Рано или поздно ваш перечень должен закончиться. Существует конечное множество контекстов. В то время как в естественном языке количество контекстуальных нюансов преломляется через бесконечное количество субъективных интерпретаций и т.д. Так когда нажать стоп?

А.Б.: Этот «стоп» не нажимается в конце, а вводится в самом начале. Ведь речь идет о деятельностном подходе, в котором мы определяем сущность только в контексте конкретных действий, через участие в конкретных событиях. Нет необходимости строить универсальную онтологию – в любой задаче любая сущность определяется как элемент конкретной деятельности, вернее, модели деятельности. И тут обязателен элемент релятивизма. Мы не можем сказать, что есть нечто вообще. Мы фиксируем, что есть нечто относительно данной деятельности. И, конечно же, для конкретного актора.

П.Б.: Вам придется тогда строить классификацию видов деятельности и классификацию видов акторов и связывать их между собой. Разве нет?

А.Б.: Зачем? Если в некоторой деятельности некоторый актор фиксирует событие на сущности, то на этом описание события и заканчивается. Описанием же сущности будет служить все множество событий, зафиксированных на ней, а описанием актора – все множество произведенных им событий. Повторю: никогда не должна стоять цель описать нечто вообще. Зафиксировав поток событий в деятельности, мы автоматом получаем и полное описание всех сущностей и акторов, реализующих ее. Это в корне отличается от задачи создания онтологии всего или написания энциклопедической статьи, где будут учтены все значения данного термина и т.п. То есть проблема классификации видов акторов и сущностей либо находится вне событийного описания деятельности, либо автоматом получается по анализу событийного потока¹.

П.Б.: Мой следующий вопрос был по проблеме компьютерного понимания. Я бы попросил вас раскрыть содержание этого понятия. Насколько компьютер может понять текст как ограниченное количество взаимосвязанных объектов, которые можно масштабировать до любого уровня последовательностей? У вас в работах написано, что понять текст – это значит построить его понятийную модель, позволяющую продуктивно принимать участие в деятельности, описанной в тексте. Не могли бы вы пояснить это суждение?

¹      http://philosophystorm.org/article/aleksandr-boldachev-subektno-sobytiinyi- podkhod-k-modelirovaniyu-slozhnykh-sistem.

А.Б.: Эта тема связана с предыдущей. Нельзя говорить об абстрактном понимании. Всегда речь идет о конкретном акторе и конкретной деятельности, в которой проявляется это понимание. Через деятельность можно понять степень понимания. Таким образом, понимание – это формирование в устройстве, которое понимает, некой модели, то есть системы понятий, позволяющей воспроизводить действия в разных контекстах. Например, кратко, своими словами пересказать текст или ответить на вопросы по этому тексту, решить задачу по аналогии. Если есть понимание, то действие будет разным в зависимости от контекста. Этим понимание отличается от знания, которое формально и однозначно воспроизводимо. Если знание можно ассоциировать с алгоритмом, то понимание – с системой понятий, продуцирующей новые алгоритмы.

П.Б.: Но, если я правильно понимаю, в динамической модели машина будет пересказывать текст каждый раз по-разному?

А.Б.: Да. Как и у человека: если нет понимания, будет просто зазубренный ответ, если есть понимание, будут разные ответы, в зависимости от контекста.

П.Б.: Понятно. Теоретически это выглядит очень привлекательно. Сложно сейчас, конечно, прогнозировать, насколько это реализуемо, потому что пока мы стоим на классических архитектурах вычислений и почему-то кажется, что это невозможно.

А.Б.: Надо отталкиваться от представления о понятийной сетке, или понятийном поле, с которым, в принципе, в какой-то степени можно ассоциировать графы знаний. Но графы знаний не привязаны к деятельности, к действию – они статичны, и это основной их недостаток. Они могут фиксировать только знания, то есть отношения объектов и их свойств. Из графов знаний невозможно извлечь деятельностную составляющую. Например, мы можем построить классический граф знаний нашей квартиры: вот комнаты, в комнатах мебель, осветительные приборы, двери, и все это соединено связями «к какому классу принадлежит», «является частью чего», «где расположено в пространстве» и т.д. Это действительно знания, но они не дадут нам понимания того, а что же такое квартира. Однако если мы сделаем событийно-деятельностное описание, например, за столом – работают и едят, на стуле – сидят, лампочку включают, да еще свяжем события и действия условными связями, типа сварился борщ – достали тарелку – а к ней ложку, лампочку включают, когда темно, то такое описание уже можно положить в основу понимания, что такое квартира (там живут, готовят пищу, едят). И такое понимание уже поможет условному роботу не только знать, как формально ориентироваться в квартире, но и участвовать в деятельности ее обитателей. И если формализовать это описание, то получится граф, но не объектный граф, а граф направленный, ациклический граф, который связывает различные разветвляющиеся действия в единую систему. Таким образом, борщ будет связан с действием приготовления пищи, результатом приготовления будут наполненные тарелки на столе, за который сядут на стулья. И теперь уже можно представить, что если на этот событийный граф наложить фильтр с конкретным контекстом, то вполне можно получить разнообразные осмысленные ответы на вопросы по поводу происходящего в квартире.

П.Б.: Ну теперь стало яснее. На самом деле, здесь тоже есть интересный вопрос о природе глаголов…

А.Б.: Да, процессуальная логика – это логика, построенная на глаголах. Она отвечает на вопрос «что с чем происходит и к чему это приводит?», а не на «что есть что и какое оно?»

П.Б.: Хорошо, спасибо. Следующие два вопроса: один о сознании и один обобщающий. Итак, получилось, что все ваши ответы выстраивают всю беседу в довольно стройную цепочку. Вы говорите об инвариантах сознания и тоже указываете на событийную логику. И все-таки в событийной логике есть определенная локализация и какие-то атрибуты. Вопрос такой. Предположим, мы можем себе представить некую согласованную систему машинного взаимодействия. С возможностью фиксирования описаний событий внутри этой системы. Возможно ли зарождение эпифеномена сознания? Или все-таки система должна входить в понятие живой материи, «быть собранной на углероде»? Как вы думаете? Возможна ли вот такая технологическая, но нематериальная надстройка?

А.Б.: Я думаю, что ответ надо давать, отталкиваясь от принципа приватности сознания. И поскольку я не могу увидеть мир вашими глазами, помыслить ваши мысли, ощутить, как вы чувствуете вкус яблока, то могу только строить предположения о наличии у вас сознания. Точно так же в случае с компьютером я не могу утверждать или отрицать наличие у него сознания.

П.Б.: Собственно, Д. Чалмерс указывает на то, что совсем не факт, что информационные процессы идут в темноте. У меня на столе стоит системный блок, и в этом случает велика вероятность того, что вся согласованность физических процессов на всех узлах обладает, ну, если не полностью каким-то феноменальным уровнем, то чем-то предшествующим этому.

А.Б.: Почему предшествующим? Чем отличается ситуация, когда в вас летит камень и вы отклоняете голову, от ситуации, когда вы нажимаете на клавишу и что-то меняется на экране компьютера? Как людям в сознании даны мысли, эмоции, камни, так и компьютеру даны нажатия на клавиши, он реагирует на прикосновение пальца к экрану. Мы со стороны видим реакцию и человека, и компьютера. Но при этом у первого предполагаем наличие сознания (потому, что сами человеки), а второму в сознании отказываем. Возможно, в обоих случаях следует говорить о сознаниях, но с разным объектным наполнением. Кстати, можно предположить, что и у человека есть разные сознания: сознание ментального тела и сознание физиологического. Почему бы не допустить, что на физиологическом уровне у нас есть еще второе сознание, которое феноменально реагирует на условные рефлексы и взаимодействия органов? Скажем, таково сознание лунатика.

П.Б.: Оно есть, просто оно тоже вне доступа. У нас же есть когнитивное бессознательное и масса процессов, к которым даже у нас (у носителей субъективного опыта) нет прямого доступа, и мы часто являемся свидетелями того, что с нами происходит, а не прямыми участниками.

А.Б.: Да, и именно потому, что мы и со своим собственным сознанием не можем разобраться, задавать вопрос о сознании компьютера, наверное, некорректно. На него все равно нет ответа.

П.Б.: Ну давайте тогда с другой стороны подойдем. Меня интересует ваша личная мировоззренческая позиция относительно каузальной физической замкнутости мира, относительно «зазора» между физическим, ментальным и процессами причинности. В вашей картине мира все жестко детерминировано или же все-таки есть такой онтологический разрыв между этими двумя уровнями?

А.Б.: Прежде всего, нужно сказать, что событийная онтология монистична, то есть исходно не подразумевает описанного вами разрыва. Она исходит из того, что демаркационная линия между феноменальным (физическим) и ноуменальным (ментальным) проходит через субъекта – каждого субъекта. Она у каждого своя. И это не разрыв, а лишь граница, относительно которой часть объектов фиксируется субъектом как феномены. С другой же стороны границы даны ноумены. Тут главное понимать, что мы имеем дело не с каким-то объективным зазором в устройстве мира, а лишь с некоторой плоскостью, связанной с началом системы координат конкретного субъекта, уровнем его положения в событийном пространстве, в универсуме событий. И если мы эту линию будем поднимать и опускать, то события, системы событий будут переходить из феноменальной области в ноуменальную и обратно. Это легко пояснить на примерах. Вот экономика, она же для нас не феноменальна, так? Мы не можем пальцем указать на нее – выше нас она, ниже ли, справа или слева. Мы в ней растворены, мы являемся частью, элементом ее. Мы совершаем события в экономике, мы как бы плывем в ее событийном потоке. То есть она ноуменальна, темпорально шире нас, более событийно насыщена. А теперь переместимся на уровень клетки желудка. Вокруг нее соседние клетки, метаболиты, они для нее феноменальны, так? Она прекрасно различает, что вот этот белок через правую стенку мембраны проник, а тот – через левую. Там какая-то клетка выше, какая-то левее. А вот пищеварение для клетки где? С какой стороны? Клетка желудка так же погружена в пищеварение, как мы в экономику. То есть пищеварение для клетки – ноуменально. Хотя для нас наше пищеварение вполне пространственно локализовано, оно для нас феноменально. Вот и выходит, что упомянутый вами разрыв не существует сам по себе, он определяется относительно уровня субъекта, можно сказать, относительно точки, из которой фиксируются события. И те события, которые фиксируются феноменально, в обычном трехмерном пространстве могут быть представлены субъектом как непосредственно каузально зависимые – удар кием по шару, тот покатился, стукнулся о другой шар и т.д. А вот в ноуменальной области мы не можем так просто сопоставить события, не можем выделить те сущности, которые могут соударяться, – там нет каузальности, привычной в физическом смысле. В целом же ответ таков: да, конечно, каузальность есть, но она лишь локальна, фиксируется только относительно заданного уровня субъекта или однотипных субъектов (что позволяет им совместно действовать). Глобальный же детерминизм требовал бы абсолютизации границы между физическим и ментальным. А ее как бы и не видно. А если бы она и была, тогда детерминизм был бы локальным – по одну сторону этой границы. 

П.Б.: Но у нас тогда горизонт причинности возникает? Мы тогда можем допустить, что есть наблюдатель у экономики, для которого совокупность всех процессов феноменальна, возможно, даже этот наблюдатель влияет на глобальные процессы, но мы их не увидим из-за того, что мы погружены в макросистему.

А.Б.: Да, если мы будем поднимать и поднимать уровень субъекта, то должны признать, что должен быть и абсолютный субъект, для которого весь универсум событий, весь мир дан феноменально. А также должны понимать, что есть и элементарные субъекты – на уровне элементарных событий, для которых нет ничего феноменального, нет пространства, которые существуют только последовательно друг за другом. Не произношу «во времени», а именно «последовательно». Потому что время – это уже своеобразная форма восприятия субъектом этой последовательности. Как и пространство – форма восприятия феноменов.

П.Б.: И человек, по-вашему, не должен стремиться переходить с уровня на уровень, искать способы описания и взаимосвязи с универсальным субъектом, либо с вот этими слепыми пятнами субстанций?

А.Б.: Ну, вообще-то не должен. Но возможность перехода с уровня на уровень у него есть. Обучение и деградация – это и есть переходы с уровня на уровень, заключающиеся в изменении событийной сложности. И при обретении сложности наш мир становится разнообразнее, мы различаем больше сущностей, наша сетка понятий становится детально проработанной. При уменьшении же сложности наблюдается деградация. И понятно, что речь идет не о физиологической, пространственной сложности организма – она у всех почти одинаковая и практически не изменяется в течение жизни. Меняется темпоральная, событийная сложность. При использовании некоторых практик эту сложность, а значит и уровень субъекта, можно научиться сдвигать. То, что условно называется черной магией, есть результат понижения уровня темпоральности субъекта до минимального (типа, можно и сквозь стену пройти). Просветление же, нирвана, наоборот, достигается беспредельным расширением темпоральности, когда, по сути, теряется связь с телом. Оно становится вещью в ряду других вещей, не имеющих существенного содержания. Значимыми вещами становятся те объекты, которые раньше постигались лишь ноуменально. Но это экстремальные варианты. Большинство же людей меняет свой уровень в очень малом диапазоне.

П.Б.: Да, у нас сегодня с вами диапазон тем широкий – от блокчейна до черной магии. Я уже вижу название этого интервью. Маятник хорошо качнуло. На самом деле, тематически выглядит все довольно стройно. Я, конечно, хотел бы задать вопрос о строительном элементе всех уровней, но я думаю, он будет бессмысленный.

А.Б.: Почему же? Он очень осмысленный. Событийная онтология задает и элементарный строительный кирпич. В объектной онтологии мы представляем первоэлемент в виде самой маленькой вещи, крупицы – на сегодняшний день додробили мир до кварков. Из этого исходит привычное для нас «матрешечное» мышление: все всегда должно состоять из чего-то и в свою очередь быть частью другого целого. Это мышление является основным инструментом познания в вещной онтологии. Оно хорошо работает на уровне пространственных вещей. Но когда поднимаемся до экономики, мы уже не можем сказать, что мы ее пространственная часть. «Матрешка» тут уже не работает. Вот и приходится обращаться к событийной онтологии. В ней каждое событие элементарно. Но только на том уровне, на котором мы мыслим. Если копнуть глубже, то там уже будут свои элементарные, неделимые события, а то, что мы различали на высшем уровне, перестанет быть событием – предстанет как процесс. То есть события состоят из событий, и это правомерно для любого уровня. Если же спросить, с чем происходят события, то ответа не последует. Как мы не можем сказать, из чего состоят кварки, так и не можем сказать, с чем происходят события. Пояснить это можно на простом примере: когда мы замечаем некоторое событие на экране монитора, скажем, появилась буква, разве важно, с чем оно произошло – зажгли ли электроны пиксели на люминисценте или поменяли свой цвет жидкие кристаллы? Все есть события, все предстает перед нами как поток событий¹.

П.Б.: Тут, видите, начинаются уже проблемы с языком описания, потому что, если факт мы можем описывать через онтологическую связку и глагол «есть», то событие мы так описать не можем, так как событие от факта отличается именно своей процессностью.

¹ Болдачев А. В. Введение в темпоральную онтологию // Кто сегодня делает философию в России. Том III / автор-сост. А. С. Нилогов. М.: ООО «Сам Полиграфист», 2015. 736 с.: ил. C. 376-387.

П.Б.: Последний вопрос, обобщающий, больше, может быть, касающийся ваших футурологических изысканий. Каковы ваши прогнозы на предмет человеко-машинного взаимодействия, цифровой сингулярности, новых архитектур и их роли для будущего цивилизации? Вы сторонник подобного технологического скачка или все-таки смотрите с опаской на такое сближение технологической и гуманистической природы?

А.Б.: Я уже говорил об эволюционных уровнях и упомянул один принцип их построения: в основе любого нового эволюционного уровня, новой системы лежит некоторый уникальный «стволовой элемент». Есть и другой принцип, непременно характеризующий эволюционные переходы, – это сохраненность, неизменность, незатронутость предыдущего уровня, при возникновении нового. В предшествующей эволюционной системе, над которой строится новая, никогда ничего принципиального не происходит – она не разрушается и не изменяет форм функционирования. Был на Земле предбиологический, органохимический этап, так он как был, так и остался работать себе на углеродистых соединениях. И когда появился человеческий социум, то ничего с жизнью, с животными, с растениями не случилось. Они живут, не ведая того, что над ними существует следующий разумный эволюционный уровень. Влияние социума на биологическую природу, конечно, есть: мы вырубаем леса, истребляем животных. Но это все в пределах того, что происходило и в течение самой биологической эволюции: массовые вымирания, катастрофы. Это стандартная ситуация, когда что-то частично разрушается. Но в целом – социум не уничтожил биологическую жизнь. Биосистема осталась в том же виде, в каком и была. И если переносить принцип сохранности на будущий эволюционный переход, то есть на завершение социумного эволюционного этапа и переход к следующему – постсоциумному, то с человеком, с социумом не должно ничего произойти. Мы должны остаться жить, как и живем. Да, животные как-то задействованы в экономике, но они об этом не знают. Котенок получает свой «Вискас» из холодильника, но он не знает, откуда «Вискас» берется. Он только научился стучать лапкой по дверце большого белого предмета. Этот предмет для котенка из области магии, за пределами всякой каузальности. И вот точно так же и мы не будем понимать, откуда будут браться идеи, мысли, которые мы будем получать из постсоциумных «холодильников». И если говорить об искусственном интеллекте, то его нельзя ассоциировать с вещью, коробочкой на столе. Это будет нечто немыслимое в наших понятиях, ушедшее далеко вперед или вверх; мы в этом растворимся и будем пользоваться его благами, как некоторые животные пользуются благами цивилизации и экономики, получая их из холодильника, который сам ничего не производит. Так и то, что мы будем называть «искусственный интеллект», само ничего производить не будет. В нем только будет что-то появляться.

П.Б.: То есть мы его не создадим, а он с нами произойдет. Так?

А.Б.: Да. Он произойдет. И мы даже, может, и не поймем. Скорее всего, не поймем. Мы даже не можем сформулировать, что нам следует понимать. Вот, скажите, как на биологическом языке сформулировать содержание социума, работу экономики? Ведь никак… Есть у меня такая притча. Животные посылают в будущее одного из своих с наказом узнать, какие они, животные будущего. Наверное, они будут сверхбыстро бегать, сверхвысоко летать, сверхчувствовать все и вся? … Вернулся посланник и всех разочаровал: оказалось, что животное будущего еле-еле передвигается, не летает, а если что и умеет, то только непрерывно клекотать, шурудить передними лапами и стучать хилыми когтями по плоской поверхности. Это сверхживотное оказалось совсем примитивным. А дело в том, что все, что у человека есть сверхбиологического, просто не формулируется на языке животных. Вот точно так же, мечтая о будущем, мы представляем себе нечто сверхразумное, супербыстро мыслящее. Просто потому, что ничего другого мы представить не можем. А там будет другое. Немыслящее, немыслимое. Мы будем только получать свой интеллектуальный «Вискас» оттуда, сверху.